Яс быстро и очень органично вписался в абхазский пейзаж. Сам он загорел буквально за пару-тройку дней до шоколадного состояния и, выходя на улицу, вполне бы себе смахивал за местного, если б не врожденная застенчивость, граничащая с робостью, когда он оказывался в не совсем знакомой ему компании. Местные дети вели себя совсем по-другому. Другое дело – в доме. Этот дом в Гаграх стал для Яса родным с первой минуты, ему понравилось в нем все с первого взгляда, и в первую очередь – хозяйка. На следующее утро после их приезда хозяйка дома, желая видимо, подчеркнуть свое расположение к их молодой красивой семье, собственноручно изжарила к завтраку тончайшие, ажурные как бельгийское кружево блинчики и пригласила их семью разделить с ней завтрак. Как потом объяснила Ясу мама, этой чести удостоилась только их семья из трех, проживающих вместе с ними в этом доме. Они же отдыхали дикарями, а это значило, что завтрак должны были готовить себе сами.
Этот завтрак стал первой драгоценной открыткой из его черноморской коллекции. Магнолии во дворе, огромный балкон, белый металлический стол с белой же кружевной накладкой, и хозяйка, еще очень привлекательная женщина, с по южному чуть обветренной, цвета топленого молока, кожей лица, с большими серыми глазами и морщинками по углам ее живого, с тонкими волевыми губами рта, накрашенного светлой розовой помадой. Эти губы ей очень шли, особенно, когда она улыбалась. Сейчас таких женщин становится все больше благодаря фитнесу и диетам, но тогда в СССР женская красота увядала обычно вместе с сорокалетним юбилеем. Яс не понимал, почему, но – такой необычной казалась ему эта улыбчивая, с загорающимися звездочками в ее глазах в такт улыбке, женщина. В ее натуральных светлых, выгоревших от черноморского солнца вьющихся локонах уже пробивалась седина, которую она и не скрывала. Но эта седина совсем не портила ее красоты, а, наоборот, подчеркивала природный блонд несколькими серебристыми прядями. Ее тонкие пальцы в красивых больших перстнях тоже уже покрыла мелкая благородная патина морщин, точно такая же, как в углах рта. В общем, описывай Яс хозяйку сейчас, он бы сказал, что она сошла с картин голландских мастеров 17 века.
– Тетя Елена, а можно еще добавки? – съев вторую порцию блинчиков спросил Яс, и тут же осекся, увидев, как вспыхнула от смущения его мама.
– Яс, ты как будто с голодного края, – сказала разрумянившаяся мама. – Ты и так у Елены Арнольдовны все блины съел уже, как не стыдно? Хочешь, чтобы она целый день у плиты из-за тебя стояла? Поиграй немного, я тебе потом оладьев испеку.
Яс тоже покраснел в тон маме, опустил глаза, и, пробормотав «спасибо большое», вскочил и сразу же отправился исследовать территорию во дворе.
Если Создатель потрудился на славу, создавая наш мир, то Елена Арнольдовна ежедневно старалась перенести как можно больше этой красоты к себе в сад. А маленький Яс, которого Он наделил для восприятия органами чувств, сейчас старался не упустить ни одной из ее крупиц. Глаза Яса вбирали сочные взрывы лаковых цветов магнолий в листьях, простор балкона, правильные черты лица хозяйки дома, ее красные тяжелые перстни на тонких пальцах, в тон помаде лак на ее ногтях, яркие пятна солнца на белой скатерти стола и еще многое, многое другое. Его нос вдыхал сложную смесь ароматов роз, таких больших, что они больше напоминали пионы. А язык все не мог забыть вкус тончайших, хрустящих блинчиков в мелкую-мелкую ноздрю, поданных с топленым маслом и малиновым вареньем… и, о чудо! Тетя Елена не послушалась его мамы и все-таки встала у плиты. Его снова пригласили за стол.
– Людмилочка, пусть берет еще блинчик, я их для этого и напекла. Яс, кушай, мой золотой, не стесняйся… и его волосы легонько потрепала рука в старинных перстнях.
Поедая третью порцию блинчиков Яс думал о том, как он любит всех, а теперь вот еще и тетю Елену. Его уши слышали тихую, но хулиганскую трель соловья, его кожу ласкал влажный, уже не жаркий, мягкий сентябрьский гагрский ветер… Яс в то утро был идеальным приемником царящей вокруг него красоты.
В СССР официальной идеологией был атеизм, поэтому неудивительно, что Яса его молодые родители не крестили в положенной им по национально-территориальной принадлежности христианской конфессии. Атеизм, естественно, был и в детском саду. Поэтому Яс понятия не имел ни о Боге, ни о том, почему на Пасху бабушка Таня говорила ему всегда «Христос Воскрес». Он еще был слишком мал, чтобы понимать, кто такой Христос и что такое «воскрес». Но поблагодарить за столь прекрасное утро хотелось не только тетю Елену, а вообще весь этот огромный мир! Яс доел последний, упоительно хрустнувший на прощание на зубах шедевр блинного искусства, запил его чаем со смородиновым листом и мелиссой и тихо, но очень проникновенно сказал «спасибо», хозяйке дома. А после этого вдруг бросился на шею к маме и так крепко и неожиданно сдавил ее в объятиях своими тонкими руками, что она застонала, а Елена Арнольдовна радостно засмеялась. Яс и сам залился таким счастливым и громким смехом, что на улочке, где располагался их дом, казалось, еще докрутили вправо ветра и солнца.
– Мама, пойдем скорее на пляж! – и Яс отпустив шею мамы из своих объятий так же резко, как заключал ее туда, рассыпчатым горохом скатился вниз по лестнице во двор, и уже через четверть часа с радостным визгом влетал в белую пену прибоя на пляже. Добрый Волшебник, спасибо тебе за Черное море!
Море встретило его, как и должно было встретить при первом знакомстве, лазурной водой, ярким солнцем и ласковым умеренным ветром. И, конечно, очень большим количеством советских купальщиков. Многие из отдыхающих тогда там детей и сегодня легко вспомнят этот огромный галечный пляж, растянувшийся на километры вдоль береговой линии Гагры. Сейчас он пустует даже в высокий сезон, а тогда был полностью забит человеческими телами разной степени упитанности и прожарки. На всю огромную территорию Союза, от Белоруссии до Дальнего Востока, от Мурманска до афганской границы, это был регион с самым длинным купальным сезоном, с самой теплой морской водой и, наверное, самой красивой природой. В тот день на пляже в прямом смысле слова яблоку негде было упасть, чтобы не коснуться кого-нибудь из пляжного люда. Да что яблоку, и крупная черешня бы не проскользнула! Маленький Яс еще не умел плавать и обходился плесканием у линии прибоя рядом с берегом. Ему очень нравилось, когда особенно высокая волна, разбиваясь в пене на тысячи маленьких пузырьков, накрывала его с головой так, что энергия прибоя начинала его толкать вперед, хоть он и лежал своим пузом на самом песке. Его в этот момент побалтывало из стороны в сторону, правда, набивая песком его коротко подстриженные под «горшок», как у большинства мальчиков того времени в СССР, волосы, но оно того безусловно стоило. Яс и потом, уже будучи мужчиной за восемьдесят килограмм, любил, как в детстве, лечь животом на песок и заново пережить этот далекий детский мини-шторм.
Волны между тем становились все больше, поэтому мама попросила Яса выйти из воды и посидеть на пляже, пока не уляжется ветер. Вот бы сейчас попросить папу покатать его на шее, но отец только что ушел куда-то со своими новыми курортными друзьями. Жаль. Ясу ничего больше не оставалось, как, сидя на приятной теплой гальке, накрытой покрывалом, щуриться на светившее прямо в лицо солнце и смотреть, как качается на волнах его красавица мамуся. Волны набегали все выше, они набирали силу с каждой секундой, и маленький Яс очень внимательно и с большим удовольствием смотрел, как они обрушивают на берег такую огромную пену, что вызывают даже у взрослых радостный визг. И вот к берегу подошла настоящая волна-великан. У Яса перехватило дыхание. Надо же! Эта волна была высотой с двухэтажный дом! А вот и еще одна – и тоже не меньше! А вот и еще! Яс с завистью наблюдал, как волна за волной качают его маму, иногда накрывая ее с головой, оставив на поверхности лишь белую шляпу. Скоро и он будет так же качаться на волнах вместе с ней, только надо научиться хорошо плавать. От того, что с моря шел непрерывный гомон из визга, смеха и одобрительных восклицаний, Яс и сам заливался счастливым смехом, радуясь за морских купальщиков. Но белая широкополая шляпа внезапно оказалась на волнах без маминой головы. Мамы в море вдруг не стало. Яс быстро просканировал взглядом большой сектор моря – нет, мамы не было видно нигде. Яс вскочил, чтобы было лучше видно, и, вглядываясь вдаль, вдруг понял, что уже было две волны, а мама так и не появилась. Сразу же всплыла в памяти картинка из прошлогоднего путешествия на Иссык-Куль, и Яс заплакал – горько и беззвучно. Почему-то связки перестали работать. Хотя даже, если бы он громко рыдал, его горя все равно бы не было слышно – все звуки заглушали накатывающие на пляж огромные пенные волны.
