Непроизвольная улыбка лишь слегка коснулась губ. Девушка вздрогнула. Ее внимательный взгляд ни на секунду не отрывался от моих глаз и не пропустил едва заметное сокращение лицевых мышц. Что она рассмотрела в этой улыбке? Насмешку? Может быть жалость?
– Вика… ты знаешь кто ты?
Что я надеялся услышать в ответ? Или, наоборот, чего боялся не услышать?
– Виртуальная информационная копия-я-я-я… – она разрыдалась, уткнувшись в меня лицом.
Нежные руки цепко ухватились за отворот пестрой рубашки. Полотно уступило слезам, ткань намокла и тянулась под напором девичьих рук. Отлетела пуговица, бесшумно утонула в длинном ворсе прикроватного коврика, подтверждая мои догадки.
Недоумение, обида, раздражение и ярость, – стремительно сменяли друг друга на лице девушки, но это не прекратило мой смех.
– Не было ковра, – продолжал захлебываться мой голос, которого на самом деле тоже нет.
Именно осознание того, что окружающая реальность совершенно нереальна, рвало меня на части. Наполняло глаза слезами, а грудь кашлем. Чертовым кашлем, проклятую грудь, которых, на самом деле тоже нет.
– Ыыыыыыы,– уже тянул я на одной ноте.
Женский кулачок врезался в плечо. Сначала вяло, едва ощутимо, затем сильнее, ещё сильнее… И вот уже к моему истеричному смеху, добавилось ее разъярённое рычание. И куда только подевались обида и слезы?
Крохотная кисть, сжатая в неправильный кулак, когда большой палец прячется под сомкнутыми остальными, яростно колотила между полушарий грудных мышц. А я по-прежнему не мог прекратить смеяться. Да и как тут остановиться? Когда массивные непонятно кем и когда наращенные мышцы почему-то не спасали грудь от хрупких кулачков, которые с завидным упорством пытались проколотить меня насквозь. Я уверен, что внешнее проявление мышц атлетов строго индивидуально. Без сомнений, многое зависит от упражнений и средств, которые были задействованы в процессе тренировки тех самых мышц. Но, бог ты мой, откуда мне знать, как должна выглядеть моя же грудь, если бы я стал любителем жима штанги лежа? Ведь я никогда им не был.
– Нет ковра, – хрипел я, уже с трудом игнорируя боль в груди и прикрывая голову руками от расползающейся по всему телу дроби крохотных кулачков.
– Отставить!
Не знаю, что именно подействовало: тон или содержание команды. Но дарованным парнокопытным никуда не смотрят, тем более, когда счёт идёт на секунды. Вскочил на ноги, сделал шаг назад и выставил перед собой руки, раскрытые в древнем и, как я очень надеялся, хорошо понятном жесте – сдаюсь.
Сцена достойная пальмовой ветви. Кто тот неведомый кудесник, режиссерское мастерство которого позволило прорваться смирению сквозь смех и слезы на моем лице? Как удалось ему остановить прыжок разъяренной фурии за доли секунды до того, как ухоженные девичьи ногти впились в моё лицо, полосуя его на ремни?
– Погоди, – прохрипел я.
Сделал еще один шаг назад, опасаясь, что пружина – Вика все же распрямится, выталкивая в моё лицо накопленную механическую энергию. Стоит лишь сомнению, на долю секунды мелькнувшему в заплаканных глазах, уступить напору боли и разочарования.
– Это не мой коврик.
Я мог бы часами наблюдать за хаотичной переменой чувств на этом совершенно детском с позиции эмоциональной открытости лице. Слегка вздернутые брови и приоткрытые более, чем обычно веки – интерес. Добавьте сюда приоткрытый рот округлой формы и морщинки на лбу и, пожалуйста – удивление. Но вот, брови поползли друг к дружке навстречу, а в уголках губ зародились едва заметные складочки – быть гневу.
– Я объясню, дай отдышаться.
Лицо девушки сохранило настороженность, но тело слегка расслабилось, позволяя мне продолжать.
– У меня никогда не было такого ковра, и я не помню, чтобы о нем мечтал.
Да-да именно недоумение и должна была вызвать моя реплика. Правильно ты хмуришься, милая. Потому что, на самом деле, я мало что понимаю сам. Те крупицы информации, которыми позволяла оперировать память, совершенно беспомощны, если обращаться за ответами к здравому смыслу. Но, еще до того, как все встало на свои места, и голос вдруг перестал быть безымянным. Задолго до того, как я узнал о том, что со мной случилось. Я чувствовал, что проклятый прикроватный коврик здесь лишний, а рядом со мной не совсем та, которой здесь место.
– Вот почему ты разозлилась? – попытался я развить наступление.
– Ты смеялся! Ты думаешь, что я бесполезная копия, что…
Я вновь вскинул руки вверх. Гнев ещё тут, он никуда не ушёл.
– Спокойно! Я смеялся не над тобой, просто кое-что понял.
Правильно пусть будут интерес и сомнения. Сейчас и здесь я за мир во всем мире и в этой комнате, чем бы она ни была, в частности.
– Во-первых, ты не копия!
Больше интереса, милая, больше.
– Но…
– Погоди, – я размахивал руками словно дирижер, усиливая правдоподобность своих слов.
Не потому, что лгал раньше, а потому, что швырнул однажды в плодородную почву ее юного сознания сомнения и позволил им прорости. Не время сейчас бороться со всходами. Не время выяснять, кто виноват, что больному сознанию позволили стать определяющим для новорождённого. Сколько же он сказал ей лет, когда я отказался и дальше примерять на себя роль няньки? Помимо его воплей, в которых он утверждал, что эта роль скорее принадлежит Виктории. Прозвучали еще и слова о том, что она словно пятилетний ребёнок и я ей сейчас очень нужен! Просьба, крик о помощи, боль, приказ и целый океан страха. Страха за неё как личность или как творение? Любимую игрушку… Боже, она совсем дитя, откуда эти проклятые пошлые воспоминания… прочь, прочь, про-о-о-о-очь! Нельзя сейчас. Она читает меня, словно раскрытую книгу, ведь я и есть весь ее мир! Куда же ты бедная уходила, когда покидала квартиру, когда вынуждена была «идти на работу»? Где он тебя держал, этот цифровой бес-искуситель?
– Я уверен, что этот пылесборник появился у кровати благодаря твоим стараниям, – ткнул я пальцем в коврик.
Вика свесилась с кровати, задумчиво разглядывая свое творение. Думай милая, думай моя хорошая.
– А ещё периодически появляются продукты, которые ты постоянно приносишь, когда возвращаешься с «работы». Вся эта кухонная дребедень и техника. Блюда и рецепты…
– Ты возмущался по утрам, что пол очень холодный. Я решила, хорошо бы включить отопление и подумала, нам не помешает пушистый коврик, – прервала меня Вика. – А кухонную дребедень приходилось программировать Антону. Это и было моей работой: проанализировать твоё состояние, рассказать о нем Антону и получить вводные и все необходимое для дальнейшего воздействия. Он, такой лапушка.
Чтоб меня… Это, что сейчас ревность хлестнула своей чёрной плетью по просыпающейся нервной системе? Я стиснул зубы и постарался задушить это темное чувство в зародыше.
– Видишь? И моё пробуждение и наше с тобой жилье – это твоя заслуга, ты очень полезна, – усмехнулся я.
– Еще ты сказал, что я не копия.
– Конечно, нет. Она даже кулаки так никогда не складывала, потому что так неправильно, – опрометчиво добавил я.
Лицо Вики только что пылало искренней радостью. Эти загнутые вверх уголки губ и блеск в глазах. Всего секунду назад! Кто тянул меня за язык, кому сейчас надо моё правильно или неправильно? Девушка насупилась, разглядывая свои крохотные кулачки. Идиот!
– Ты научишь меня, как правильно, – и я понял, что в ее словах нет места вопросительному знаку. – Не потому, что так делала она, а потому, что надо все делать правильно.
– С радостью, – не стал тянуть я с ответом.
И как же я раньше не замечал её совершенно детскую непосредственность? Но стоит ли в таком случае говорить ей все? Например, о женском журнале с постером бодибилдера на две страницы. Довольная Вика однажды притащила его с той самой «работы». Как потом оказалось, грудь культуриста совершенно не подходит под моё телосложение, но девушку это нисколько не смущало. Возможно, в дальнейшем она планировала наделить меня и прочими позаимствованными у постера частями тела. Надо ли говорить о ногтях, которые никогда не были столь длинными у оригинальной версии? О ногтях, наверное, придется соврать. С подобной эмоциональностью мне точно ещё не раз будет угрожать расцарапанная мордаха. И вряд ли она согласится их укоротить, если узнает, что ее предшественница отдавала предпочтение коротким царапкам. Впрочем, с таким темпераментом, боюсь, мне будет угрожать и кое-что более существенное, чем царапины. Позднее, когда научится правильно использовать свои кулачки.
