— Благодарим за покупку! — улыбаюсь и передаю женщине с двумя сумасшедшими близнецами бумажный пакет с книгами. — Приходите к нам еще!

Она пытается взять его, но стоит отпустить руку одного мальчишки — и он тут же с криком уносится в хитросплетения книжных стеллажей, где первые несколько месяцев работы путалась даже я.

— Господи, Ваня! — кричит краснеющая от злости мать. Пытается пойти за ним, но второй мальчишка начинает протестующе пятиться к выходу, утягивая ее за собой. — Сережа, прекрати немедленно!

— Давайте я помогу: найду мальчика и вынесу пакет, — предлагаю свою помощь.

Первую минуту она смотрит на меня так, словно я предложила сделать из ее детей сочный десерт, но Сережа упрямо тянет ее назад, а из недр книжного магазина уже раздается характерный грохот упавших книг. Женщина соглашается, и я быстро убегаю на звук.

Перепуганный мальчишка стоит около горы справочников по финансам и экономике, которая чуть ли не с него ростом и, увидев меня, начинает мотать головой.

— Знаешь, иногда нужно слушаться маму, — стараясь говорить строго, но спокойно, «учу» я. — Если бы это была посуда или что-то, что может испортиться, твоей маме пришлось бы заплатить за порчу. И тогда вы с братом остались бы без сладостей и новых игрушек минимум на пару месяцев.

Хотя, судя по ее виду, даже если бы мальчишки вздумали сложить из всех книг пятиметровый костер и поджарить над ним маршмэллоу, их мама извинилась бы и оплатила все неудобства. С чаевыми.

— Ты скажешь маме? — переживает мальчик.

— Знаешь, ты устроил такой грохот… — Я многозначительно пожимаю плечами. Но тут же предлагаю вариант решения проблемы — так всегда делала моя мама: запрещая, озвучивала альтернативу. — Я сама здесь уберу, а твоей маме скажу, что это был старый шкаф, из которого частенько падают книги. Сами по себе. Но с условием, что ты пообещаешь слушаться старших и хорошо себя вести. Договорились?

Мальчик несколько секунд смотрит на мою протянутую ладонь, потом шмыгает носом и пожимает ее с видом бизнесмена, заключившего выгодную сделку. Могу поспорить, отец научил его мужскому рукопожатию еще с пеленок.

Когда иду к выходу, жестами даю понять стоящей за кассой Марине Сергеевне, что я только туда и обратно, и даже достаю из пакета одну книгу, чтобы мальчик нес ее и чувствовал себя помощником. Мама работала в школе, и я часто видела, как она нарочно дает своим первоклашкам что-то «тяжелое», нахваливая маленьких помощников.

Она умерла в прошлом году — неожиданно, просто во сне. И мне до сих пор кажется, что моя реальность разделилась на ту, где у меня всегда есть блинчики с медом по субботам и яблочная шарлотка в воскресенье, и ту, где я уже год живу совсем одна.

На улице я поворачиваю в сторону красивого «Ауди», но мальчик топает ногой и тянет меня в другую сторону. Я проглатываю нервный смех, когда замечаю его уже порядком нервничающую мать возле огромного черного внедорожника в самом конце парковки. Даже не хочу представлять, что будет с человеком, который рискнет дунуть на этот танк, но на всякий случай держусь подальше.

— Простите за неудобства, — извиняется мать, и мальчишка торжественно вручает ей книгу, напрашиваясь на похвалу.

— Ничего страшного, просто не очень устойчивый старый шкаф. — Я подмигиваю своему «подельнику» и одними губами говорю: «Ты обещал».

— Он устроил такой беспорядок, — говорит женщина кому-то, кто сидит в машине. Наверное, мужу.

— Бывало и…

Дверь с обратной стороны открывается, и я замечаю черную, взъерошенную ветром шапку волос, крепкий затылок, белоснежную рубашку и, как влитой на широких плечах, темно-серый пиджак. Поворот головы — медленный, с ленцой, как будто Короля столицы заставили заниматься не царским делом.

Этого просто не может быть.

Я знаю, что иногда просто впадаю в ступор, когда случается что-то неординарное, шокирующее или просто непонятное, так что на всякий случай прикрываю ладонью всю нижнюю часть лица. Потому что мне хорошо знаком этот профиль и эти темно-серые грозовые глаза, и тяжелый квадратный подбородок, и немного неряшливые губы, которые совершенно не умеют улыбаться. Знаю так хорошо, будто много часов разглядывала все это под самым большим микроскопом. Хотя, так и есть: я знаю каждую черточку, каждую морщинку и каждый изгиб густых бровей. Потому что я, двадцатилетняя великовозрастная девчонка, обклеила его снимками всю комнату, даже потолок. Я вижу его, когда прихожу из института или возвращаюсь с работы, вижу, когда до трех ночи пишу доклады, вижу, когда укладываюсь спать и когда просыпаюсь.

Кирилл Ростов. Увидеть его здесь, возле книжного магазина, такое же чудо, как и выпавший в июле снег: реально, но маловероятно.

Он обходит машину, смотрит сперва на внушительный пакет в руках женщины, потом на меня. Вернее — сквозь меня. Как будто я просто тень человека и совсем необязательно тратить на меня свое драгоценное внимание. Абсолютно пустой взгляд. Ни намека на эмоции или хотя бы каплю интереса, простая механика: достает из внутреннего кармана пиджака портмоне, выуживает несколько пятитысячных купюр и протягивает их двумя пальцами, словно боится запачкаться об мое случайное прикосновение.

— За хлопоты, — словно сквозь туман слышу его слова.

Голос низкий, намного ниже, чем «в телевизоре». Такой… рокочущий, как каменная лавина с гор — ленивая, медленная и смертоносная.

— Кир, зачем ты так… — журит его женщина, но замолкает на один лишь его полу поворот головы. Он словно жадничает тратить эмоции на простых смертных, хоть она точно из его круга.

У Ростова нет детей, ему тридцать три, и во всех интервью он говорит, что собирается быть холостяком еще минимум десять лет. Эта женщина хоть и выглядит роскошно, явно старше его — и ее близнецам три-четыре года. Она точно не может быть его женой, об этом бы трубили все газеты. Хотя прямо сейчас мне начинает казаться, что ее лицо тоже кажется знакомым.

Потому что Ростовы владеют половиной столицы. Они здесь — короли и боги. Каждый второй дом построен на их деньги. Они были здесь всегда, до того, как бог создал землю. И это почти не преувеличение.

Все, что происходит в «королевском семействе» автоматически становится достоянием общественности.

Я бы знала, если бы мой Принц стал отцом и мужем.

И это разбило бы мне сердце.

Потому что прямо сейчас, впервые в жизни, я по-настоящему смотрю в глаза мужчины, которому каждый день признаюсь в любви в своих мыслях.

Видимо, пауза становится неприлично длинной, потому что Кирилл Ростов достает еще одну купюру и на этот раз делает шаг в мою сторону.

— Так достаточно? — Он даже не щурится, только едва-едва приподнимает бровь.

Уверен, что возьму. Потому что это — половина моего заработка за месяц. Достаточно взглянуть на мои простые туфли и джинсы, чтобы понять. А Ростов именно так и смотрит, как на манекен, на котором большими буквами написано: «Стоит дешево».

У меня горят щеки и ладони.

И я почти готова демонстративно завести руки за спину.

Но это — просто деньги. И они облегчат мне жизнь.

Я осторожно беру проклятые купюры — и Ростов, наконец, снисходит до ироничной улыбки.

Все, что нужно знать о женщинах: они все продаются. Без исключения.

Только некоторые стоят цену «Бенти», а некоторые, как вот эта замарашка — пятнадцать тысяч.

А ведь на мгновение показалось, что передо мной — единственное в своем роде исключение из правил. Что задерет веснушчатый нос, скажет какую-то пафосную хренотень — и мое глубокое разочарование во всех женщинах получит крепкий пинок под зад.

Но чуда не произошло.

Я даже не расстроен, только мысленно заношу «плюс один» в копилку своей теории, что купить можно кого угодно, а иногда еще и по хорошей скидке.