Почему он не предупредил меня?

Мы познакомились солнечным днем, до того, как дожди начались и редко прекращались, и наша первая встреча не удалась, по крайней мере, для него. Он был далеко от дома. Более двухсот миль от границы, я никогда раньше не видела кого-то из Альянса так далеко на юге. Хотя, если хорошенько подумать, это могло быть началом их планов. Генезис их военной машины. Я доверяла ему. Это могло стоить много жизней.

В тот день я, как обычно, пряталась в своих любимых зарослях рододендронов и услышала какой-то странный звук со стороны озера. Я служила здесь более года и хорошо знала звуки леса: какие деревья скрипели на ветру, какие бурундуки жили в норах и в какое время каждое утро олень приходил на водопой. Шум, который я услышала, был незнакомым, поэтому я решила проверить.

Я обнаружила, что он наклонился над ручьем, закапывая сток, который питает озеро. Острый нож у горла привел к быстрой сдаче, и он без колебаний рассказал мне, кто он, откуда он и что делает на юге. Я пообещала не убивать его, если он будет давать мне информацию всякий раз, приходя сюда. После этого я видела его нечасто, возможно, раз в пару месяцев, но он всегда приносил мне подарки и благодарил меня за то, что я пощадила его. Еще он приносил информацию. Новости о движения войск ДАВ, новости о том, сколько групп республиканцев он видел в этом районе, новости о мире за пределами нашей долины.

Информация эта не была особо ценной, но мне нравилось слушать о том, что происходило в далеких местах. Люди все еще голодали. Дождь смыл древние мосты и плотины. Те немногие, кто выжил в Пенсильвании и Нью-Йорке, образовали союз, а не враждовали между собой. Это были люди, о которых я ничего не знала, но мне было приятно сознавать, что они обрели мир.

Я никому не рассказывала о Финне. В группе, где все было общим, вплоть до дыры в земле, когда наши тела нуждались в облегчении, приятно было иметь что-то свое, личное, что-то, о чем больше никто не знал. Это был мой персональный секрет.

И все же эту информацию давал мне вражеский мальчик, которому я позволила бродить по нашим лесам. Если приближающаяся армия не убьет меня, мои люди убьют его.

К тому времени, как я добралась до лагеря, ритм войны полностью заглушил стук дождя по земле, по металлоломным крышам и бочкам, в которых мы храним воду для купания и приготовления пищи.

Я прибыла вовремя, чтобы доставить предупреждение, но я знала, что было уже слишком поздно…

Затаив дыхание, я зашла в нашу лачугу. Дед спал на своей койке, укрытый тонким одеялом. Его тело сотрясала крупная дрожь. Лихорадка усилилась. Его кожа горит, когда я прикасаюсь к его щеке, чтобы разбудить. Без лекарств, которых у нас нет; лекарств, которые можно найти в соседних лагерях; лекарств, которые слишком дорого стоят, потому что у нас нет подходящих предметов, например, кусочки соли и мяса оленя, Дед долго вряд ли протянет.

Я почувствовала тягучую боль где-то в глубине моего живота, где любовь и страх держатся за руки и борются за власть, пытаясь получить контроль над моими чувствами. Но сейчас у меня нет времени беспокоиться о нем. Если мы не будем готовы в ближайшее время, лекарство Деду просто не понадобится.

Я снова коснулась его щеки, мягко погладила, пока он не открыл глаза:

– Каролина? В чем дело?

Я сказала одно слово. Одно слово, которое мы все боимся услышать:

– Барабаны.

– Иди, – Дед попытался сесть. – Торопись. Скажи Хокинсу.

– Нужно ли мне?..

– Сейчас же, Каролина.

Я медленно попятилась к входной двери, наблюдая, как Дед пытается встать с кровати. Он споткнулся, и я сделала попытку помочь, но он останавил меня дрожащей рукой.

– Хокинс, – приказал Дед.

Выскочив за двери, я бросилась между лачугами. Некоторые семьи нашли достаточно полезной древесины из заброшенных городов поблизости, чтобы построить дополнительные комнаты и даже сделать окна. Они счастливчики. Они должны делиться тем, что находят, но когда дело касается жилья, Хокинс позволяет каждой семье оставлять себе то, что они могут найти за пределами нашего поселения. Это единственное незначительное послабление позволяет ему в который раз избираться на посту нашего мэра.

Два петуха кружатся и клюют друг на друга, когда я пробегаю мимо.

Дождь почти прекратился, и некоторые жители вышли наружу – на центральную площадь, где они обменивают еду, одежду, припасы или что-то уникальное, найденное или выращенное ими.

Я мельком взглянула на их лица. Лица, которые так неосведомлены, так безразличны. Они торгуются друг с другом, борясь за то, стоят ли три курицы пары сапог или достаточно ли ведра козьего молока, чтобы обменять его на буханку хлеба. Судя по их реакции, ответ на оба вопроса – нет.

Я пробиралась сквозь толпу, крича, чтобы они посторонились, и несколько голов повернулись в мою сторону. В их глазах зажегся интерес.

Вид разведчика, бегущего через центральную площадь, с такой настойчивостью и безумием, должен быть ужасающим. Боюсь себе представить, как сейчас выглядит мое лицо. Уверена, что если бы в этот момент старейшина Миннелл разрешил мне воспользоваться его зеркалом, я бы тоже не на шутку испугалась.

– Хокинс, – взвизгнула я. – Где Хокинс?

Даже если мое отчаяние не было до сих пор очевидно, страх в моем голосе выдал меня с головой. Все понимали, что он значит. Я не вызвала бы большего хаоса, даже если бы крикнула:

– Барабаны!

Началась паника, и я сразу же осознала свою ошибку. Матери схватили детей и побежали с ними к лачугам. Целые семьи оставили все, что так усердно добывали, и бросились к своим домам. Это мешает мне ориентировать в напуганной толпе людей. Передо мной упала молоденькая девушка с грязными светлыми волосами, я споткнулась о нее и еле удержала равновесие. Девушка исчезла в водовороте бегущих ног. Надеюсь, с ней все будет в порядке.

Слишком поздно для церемоний, и я закричала:

– Хокинс! Хокинс! Барабаны!

Я схватила Фармера Уэллса за руку, когда он попытался проскочить мимо меня:

– Где Хокинс?

– Пусти меня, Каролина! – взвизгнул Фармер.

– Ты его видел?

– Он внизу, со своими козами, – Фармер вырвался из моих рук и исчез в толпе мечущихся взрослых и отчаянно ревущих детей.

Я бросилась на окраину поселка. Здесь всего несколько домов. Они стоят слишком близко к лесу: никакой защиты от бродячих республиканцев или голодного медведя.

Капли дождя падают на лицо и попадают в глаза, затуманивая зрения. А может быть, это просто слезы.

– Хокинс! – снова закричала я. Молния расколола небо на две половины. Она ударила очень близко, и раскат грома раздался почти одновременно со вспышкой света. Толпа на центральной площади заполошно закричала и заметалась. Они убьют друг друга раньше, чем у меня появится шанс спасти их.

Я заметила нашего мэра, бредущего по склону холма, тяжело дышащего, неуклюжего, как беременная корова. Он заметил меня и попытался ускориться. Хокинс – единственный в нашем поселке, кто имеет избыточный вес. Все мы знаем, что он ест и копит все, что только может достать. Мэр получает то, что хочет.

Длинными бессонными ночами Дед рассказывал вещи, которые мне знать не положено, кусочки истории, за которые его могли бы выгнать из лагеря. Хокинс, по его словам, в прошлом был представителем высшего общества. Богатые стали богаче, а бедные стали беднее. Дед говорил, что все меняется, но лишь одно неизменно: общество, большое или маленькое, поддерживает тех, у кого есть деньги, независимо от того, заработаны они честным трудом или украдены.

Я подбежала к Хокинсу и когда попыталась остановиться, подскользнулась на сырой тропинке и врезалась в него, спружинив о мягкий живота. Мы изо всех сил пытались остаться в вертикальном положении, он схватил меня за плечи для равновесия – этот массивный мужчина использовал для поддержки тощую четырнадцатилетнюю девочку – и каким-то чудом мы устояли на ногах.