– Ох, доченька… – Уильям покачал головой и посмотрел на полицейского. – Ее мать недавно ушла от нас, а Шен очень скучает. – Он развел руками, словно извиняясь. – Я могу ее забрать?

– Конечно, мистер Макбрайт, только подпишите вот тут. – Офицер быстро нашел нужную бумагу среди других, разбросанных по столу, и подал Уильяму. Тот поставил подпись и взял Шен на руки. – Можете идти.

– Еще раз спасибо, офицер. – Крепко прижимая к себе дочь, Макбрайт вышел из здания полиции.

Дома их уже ждала заплаканная Энни. Увидев Шеннон, она снова разрыдалась, теперь уже от радости.

– Детка, ну как же так? Зачем ты убежала? Мы так волновались. – Девочка вырвалась из рук отца, поставившего ее на пол, и кинулась в теплые объятия экономки.

– Я хотела к ма-аме, – срывающимся голосом произнесла Шеннон. – Почему-у она ушла? Она что, больше меня не лю-ю-юбит?

– Ну конечно, любит, доченька. – Отец присел рядом с ней и взял ее руку в свою. – Просто ей нужно было уйти.

– Но почему-у? – Девочка подняла мокрые от слез глаза на взрослых, а те беспомощно смотрели друг на друга. Экономка пожала плечами, словно отвечая на немой вопрос Уильяма, и тот решил сказать правду.

– Понимаешь, детка, я ее обидел. Опять сделал что-то неправильно, она не выдержала и ушла. Прости меня, дочка. Я не хотел. Не думал, что так случится. Мама тебя любит, просто она на меня очень обижена. Это я во всем виноват.

– Нет, папочка. Ты не виноват. Ты же попросил прощения. Ведь попросил? – Шен недоверчиво взглянула на отца.

– Конечно. Но она меня не простила.

– Тогда ты ни в чем не виноват. Она должна была тебя простить. Это она виновата. Но я все равно скучаю по ней, – после паузы продолжила Шеннон.

– Ох, детка, ты у меня такая маленькая, но такая умная.

Отец обнял дочь, а та обвила его шею руками, шепча: «Я люблю тебя, папочка». Он гладил ее по спине и смотрел на Энни. А та беспомощно разводила руками.

При мысли о Миранде Макбрайт в душе экономки поднималась буря негодования. Та всегда была ветреной особой. Дочь она, несомненно, любила, но превыше всего ценила свободу и не скрывала, как тяготит ее замужество. Разумеется, Энни были известны слухи об этом браке. Будто бы родители сплавили ее замуж от греха подальше. Чем уж она им не угодила, в чем провинилась – никто не знал. Версий было много, настолько разных, что вряд ли хоть одна соответствовала действительности. Но то, что Уильяма она не особо любила, видели все. Он был намного старше и души в ней не чаял, хоть и не всегда проявлял свои чувства. А Миранда… Ей было всего девятнадцать, когда она вышла замуж, и считала, что брак ограничивает ее. Поэтому часто вела себя слишком предосудительно даже на взгляд поборников свободных отношений. Если бы Энни узнала, что Миранда завела себе любовника, то не слишком удивилась бы. И лишь когда забеременела – что произошло далеко не сразу, – миссис Макбрайт немного угомонилась. Стала заниматься благотворительностью, как и большинство в их среде, увлеклась домом, отделкой детской. Энни, наконец, вздохнула с облегчением. Но ненадолго.

Миранда вела себя достойно несколько лет. А потом вновь начались скандалы, гулянки. Она укладывала Шеннон спать и уходила в ночной клуб, возвращаясь под утро. И так продолжалось бы и по сей день, если бы однажды Уильям не запретил ей выходить после полуночи, практически посадив под домашний арест. Он аннулировал кредитки, выданные на ее имя, закрыл доступ ко всем счетам. Миранда рвала и метала, но сделать ничего не могла. Днем она отправляла Шеннон гулять с няней, а сама ругалась с мужем, била посуду, даже угрожала самоубийством. Но Уильям знал, что на это она никогда не пойдет – его жена слишком любила жизнь. Поэтому лишь усмехался в ответ. Но однажды во время ссоры она кинула в зажженный камин фотографию его родителей, умерших пару лет назад. Это стало последней каплей. Он дал ей пощечину. Миранда ничего не сказала в ответ, а на следующее утро Энн не нашла ее в спальне. Кровать была нетронута, будто на ней и не спали. Пропало кое-что из одежды и дорожная сумка.

Уильям был зол. На себя за то, что не сдержался. На жену за то, что даже не попрощалась с дочерью. Разумеется, Миранду Макбрайт объявили в розыск. И, конечно же, поиски ничего не дали. Все знали, что отношения у супругов натянутые, так что никто ее особо и не искал. Миранда не объявлялась, о ней ничего не было известно. И через несколько лет, когда Шеннон была уже в пансионе, Уильям с чистой совестью объявил супругу умершей и решил сообщить об этом дочери.

Как ни просила Энн мистера Макбрайта подождать, пока девочка приедет домой, он не согласился. Просто позвонил в пансион и сказал Шен, что ее мама официально мертва. Долгое молчание в трубке подтвердило опасения экономки: для девочки это был сильный удар. Но когда она через месяц приехала домой на каникулы, ничто не говорило о том, что Шеннон расстроена. Она щебетала, как птичка, носилась по всему дому, весело смеялась и танцевала с пылинками в маминой комнате. Когда Энни спросила ее о маме, девочка улыбнулась и сказала: «Когда-нибудь она вернется ко мне. Я точно знаю». Экономка испугалась за рассудок Шен, но Уильяму ничего не рассказала, решив понаблюдать за своей подопечной. Никаких признаков умственного расстройства не было, и со временем Энни успокоилась. Однако до нее доходили слухи о том, что в пансионе Шен ведет себя вызывающе, не слушается, грубит учителям и сбегает при любой возможности. Всякий раз полиция находила ее и возвращала в пансион, но все повторялось. Каждая отлучка была дольше предыдущей: Шен быстро адаптировалась к незнакомой среде, заводила знакомства среди отбросов общества, а те помогали ей выжить на улицах. И лишь в пятнадцать у Шеннон закончился период бунтарства, и побеги прекратились. А еще через два года она окончательно вернулась домой…

…Чтобы стать невестой чудовища. Все эти мытарства закалили ее характер, но сумеет ли она справиться с таким человеком, как Харридж? Энни очень хотела верить, что все получится. И готова была помогать своей девочке всем, чем сможет.

Некоторое время Шеннон и бывшая экономка молчали и думали каждая о своем. Тишина была нарушена громким спором, доносившимся из коридора. Услышав знакомый голос, Шен подошла к двери палаты и прислушалась.

– Брюс, все это надо сделать как можно быстрее. Каждый час промедления может отразиться на состоянии Алекса.

– Дэн, заткнись. Ты кого учишь? Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, мне не дорого здоровье моего крестника. Но я не бог, делаю, что могу.

– Надо совершить невозможное.

– Ну по невозможному у нас ты специалист, я лишь жалкий подражатель, – раздался смех, и Шен чуть приоткрыла дверь, чтобы разглядеть собеседника Дэниела.

Мужчина, шедший рядом с Дэном, был в белом халате, но на врача походил мало. Невысокий, полноватый, в круглых очках в стиле Гарри Поттера на овальном лице. Большое количество татуировок ассоциировалось с байкером (на которого человек тоже, впрочем, похож не был), а пирсинг в самых неожиданных местах заставил Шеннон открыть рот от удивления: в ушах чернели туннели, брови проколоты, нос в нескольких местах и даже губы сверкали колечками, камушками и висюльками. Но больше всего поражали его волосы. По бокам они были выбриты в виде паутины, а наверху топорщились прядями всех цветов радуги. Такое же разноцветье можно было наблюдать и на подбородке, с которого свисала тонкая косичка. Голос у этого странного человека был громким, он отражался эхом от стен и заставлял чуть заметно вибрировать воздух. Несмотря на неординарную внешность – Шен бы сказала, что она «сильно на любителя», – харизма у мужчины была сумасшедшая. «Ему бы в политики, – подумала Шен. – Всех сразил бы».

Насколько стало понятно из разговора – и судя по надетому халату, – необычный мужчина был врачом. По тому, как он распоряжался в больнице и разговаривал с Дэном, Шен поняла, что он птица высокого полета. Мужчины остановились и продолжили что-то обсуждать, теперь уже вполголоса, а Шеннон, заметив шедшую по коридору Клариссу, тихо окликнула медсестру. Та, оглянувшись, подошла к двери палаты.