Я стал одиноким трупом в безжизненной колыбели – теперь это мой новый дом.
Из-под полуоткрытых темных глаз, испугавшись, как ребенок, я наблюдал за тем, как свет умирал, я хотел смотреть на его рассеивание вечно.
– Остановись! – прокричал я. – Теперь я знаю, что мы для тебя!
Не слушая меня, что-то подползало ближе и сворачивалось в спирали вокруг безжизненной туши. Насмехаясь надо мной танцем жизни и вечностью юности.
Смеялось мне в лицо и поглощало живительную воду, испивая ее из своих тонких прозрачных рук.
Бестелесное создание, остановись!
Ты сведешь меня с ума.
Что же ты такое?
Прошу, застынь, хотя бы на мгновение!
Остановись!
Хочу смотреть на тебя и становится трупным ядом, отравляя твою обитель
Встреча 2
– Ты бы мог одеться и поприличнее, – укоризненно заметила мать, когда после недельной разлуки увидела Блэйма возле Центральной больницы Манхеттена.
Она была в строгом костюме черного цвета, густые каштановые волосы забраны в пучок на затылке, в руках женщина держала черную сумку и мобильный телефон.
– Это твой лимузин стоит там?
– Почему сразу мой?
– Ну, это ведь тебя на нем сюда привезли.
– Прекрати, Блэйм!
– Каково это – быть богатыми? – он шел спиной вперед, держа руки в карманах и глядя на лимузин марки «Бентли».
– Ты меня спрашиваешь?
– Ну, ты же с ним общаешься, с этим Драфтом.
– А ты думаешь, что он такой же, как его сын?
– Да мне вообще все равно.
– Он пригласил тебя поужинать в «Гранд Палас».
– Ты что, разместилась в самой дорогой гостинице в городе?
– А ты уже начал разбираться, что здесь сколько стоит?
– Что за ужин?
– Семейный.
– Я пойду только для того, чтобы не оставлять тебя с ним наедине.
Под каменным взглядом матери Блэйм зашел в лифт для VIP-пациентов.
– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не деньги этого человека, твоего отца давно бы уже не было в живых.
– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не его ублюдок, мой отец работал бы сейчас в этой больнице, а не был ее VIP-пациентом.
– Мне что, пойти и убить его теперь за это?
– Не надо себя утруждать, убийцей стану я.
– Мне всегда нравились эти твои шуточки, в них звучит доля какой-то страшной правды.
Доехав наконец до самого верхнего этажа больницы и выйдя из лифта, они попали в обширный белый холл, украшенный зеркальным потолком и кафельным полом. Вдоль стен стояли обитые белой кожей скамейки с огромными расписными цветочными вазами по бокам.
– Так, а я не понял, мы в больницу пришли или в музе…
– Нэнси, я жду вас уже целый час, – он был стройным мужчиной высокого роста. Его седые волосы красиво контрастировали с голубыми глазами на остром, аристократически бледном лице с тонкими губами и безупречно прямым носом. Он казался героем любовного романа, только что приехавшим с поля для игры в гольф: в бежевых брюках, рубашке поло и с повязанными вокруг плеч рукавами белого свитера. Добрые, загадочные глаза, казалось, смотрели в самую душу с какой-то ухмылкой, с врожденным чувством превосходства.
– Ох, Эйден, простите меня, я задержалась из-за сына – он совершенно не разбирается в нью-йоркском метро, а на такси, которое я за ним выслала, ехать отказался!
Эйден с каким-то странным чувством боли и сострадания посмотрел на Блэйма, который по-прежнему стоял, опустив руки в карманы.
Мужчина неловко протянул ему руку, и только тогда Блэйм вытащил свои вспотевшие ладони из потрепанных джинсов и поздоровался с ним как можно более великодушно.
– У вас очень красивый сын, Нэнси.
– Красота не главное, – строго заметила она. – Боюсь, он стал черствым, как сухарь, в последние годы. Я перестала находить с ним общий язык.
На что Эйден Драфт лишь глубоко вздохнул.
– Я слышала о несчастье, которое произошло в вашей семье. Надеюсь, с ним все хорошо?
– Ах, вы про Юкию?
Блэйма перекосило от одного только имени, он тут же вырвал руку и поспешил в палату к своему отцу.
– Простите, мне не стоило…
– Ничего, не извиняйтесь, Эйден. Я не представляю, как вы управляетесь с четырьмя вашими детьми.
– Ну, это хороший вопрос. Иногда кажется, что мне стоит написать об этом книгу, – задумчиво проговорил он.
Ничего не ответив ему, Нэнси подхватила мужчину под локоть, и они, не спеша, направились в палату к Лэсли Хаббарду.
В больничных покоях было темно, жалюзи на окнах плотно задернуты. Здесь поддерживался специальный микроклимат.
Сам Лэсли лежал, подключенный к всевозможным трубкам, компьютерам и мехам, которые фильтровали воздух в его легких.
Профессора практически не было видно за всей этой техникой.
Блэйм прошел вглубь комнаты и встал напротив окна, посматривая сквозь задернутую штору и потирая затылок. Это был не первый раз, когда он видел его: просто после перевода из больницы в Лондоне – и после последнего визита Блэйма – прошла целая неделя. Перевод осуществлялся в связи с тем, что появилась возможность провести какие-то электромагнитные импульсы через мозг его отца и что необходимая аппаратура находилась в Нью-Йорке. Из-за этого Блэйму пришлось переехать в этот город на время, пока Лэсли будет здесь.
Он прекрасно осознавал, что ничем не может помочь ему. Сколько было бессонных ночей, которые Блэйм провел наедине с ним, и просьб, чтобы тот открыл глаза…
Все это прошло и притупилось в памяти. Его агония. Его слезы. Конец его беспечного детства случился в палатах лондонских больниц.
Несмотря на это он все равно не мог оставить его: а если тот умрет и Блэйма не окажется рядом?.. Или он будет лететь в самолете, когда отца не станет…
Хотя это уже давно произошло. Его отец уже давно умер. Кома, в которой он находился, скорее всего, никогда не закончится. И, наверное, придется отключить аппарат жизнеобеспечения прежде, чем они дождутся хотя бы малейшего движения его рук или даже век.
В палату зашли Нэнси и Эйден, выведя Блэйма из глубокого раздумья.
Проблема была в том, что они с матерью не хотели его отпускать. Хотя в последнее время Блэйм все чаще стал ловить себя на мысли, что ему единственному все это было нужно, матери уже стало все равно. Все это стало ей в тягость. Глубоко в душе она тоже ненавидела всю эту семейку.
– Врачи говорят, что проведут процедуру на следующей неделе, – нарушил затянувшееся молчание Эйден. – Вы ведь будете не против, если я составлю вам компанию на эту неделю?
– Что вы, Эйден, ваше время дорогого стоит!
– А Блэйм?
– А что Блэйм? Не обращайте на него внимания, он сам по себе. Говорит, что устроился на работу…
– Мама, – оборвал ее сын.
– На работу? Кем? – удивился Эйден.
– Неважно, – огрызнулся Блэйм. – Вы, кажется, говорили о процедуре?
– Ах да, специалисты утверждают, что такую операцию они проводили только животным в экспериментальных лабораториях, но гарантируют стопроцентную безопасность. В случае провала состояние пациента останется прежним. Позже я познакомлю вас с профессором, он подробнее объяснит всю суть процедуры, – с последним заявлением он с нежностью обратился к Нэнси.
– Спасибо, Эйден, за все, что вы для нас делаете.
У Блэйма от отвращения засосало под ложечкой, и он, недолго думая, решил вмешаться:
– А что там насчет «семейного ужина»? – съехидничал он.
– Ах, я совсем забыл, – стукнул себя по лбу Эйден, – конечно, если ты не против, я с удовольствием познакомлю вас с моей семьей! Я очень рад, что ты не отказываешься от предложения провести этот вечер в нашей компании.
Они направились к выходу из палаты, Блэйм мельком взглянул на отца.
– Как же я скучал по этому английскому акценту, – с каким-то странным благоговением в голосе проговорил Эйден. – Сам я тоже вырос на улицах Лондона, но с годами он просто выветрился из меня и моих детей. Сейчас все они говорят, как прожженные американцы.
