– Спасибо, ваша честь. Я обвиняю! – мощно, с Аркашиными интонациями произнёс Павел; теперь он ключом бил из второго источника – прокурорского. – Ещё как обвиняю! Я обвиняю вас всех! Вы и только вы виноваты в том, что вы – Зомбины!

– Мы больше не будем! – крикнули Зомбины из клетки.

Павел поднял руку. Зомбины затихли.

Павел продолжил обвинение, и в его голосе звучала сталь, легированная титаном:

– Я обвиняю вас в бездуховности! Я обвиняю вас в беспартийности! Я обвиняю вас в плетении густой паутины заговоров! Я обвиняю вас в наймитстве у капитала! Я обвиняю вас в предательстве наших классовых интересов! Я обвиняю вас в продаже Родины в особо крупном размере! Вы – не Зомбины, вы – Зомбинги!

Раздался грохот. Это Зомбины упали в обморок. Павел постучал по столу. Внутри него всё клокотало от гнева, но ничто не отражалось на хорошем, правильном лице. Зомбины оправились от падения и снова расселись по своим местам в своей клетке.

– Вот оно – признание вины! – указал Павел на Зомбинов; Зомбины заголосили, заверещали, загундосили; не обращая на них внимания, железным голосом Павел продолжил. – И вот они – три составных части грамотно проведённого следствия: признание, признание и ещё раз признание! Все три составные части налицо, отрицать это – значит отрицать очевидное. Исходя из вышеизложенного, по совокупности обвинений я требую для обвиняемых Зомбина, Зомбина, …, Зомбина, – Павел перечислил их всех поимённо, – высшей меры социальной справедливости – смертной казни! – так на победной ноте закончил обвинительную речь Павел.

– Вы закончили? – спросил Павел, смягчив голос до вдумчивого.

– Нет, ваша честь! – ответил Павел. – Немедленной казни! Вот теперь закончил. И ещё, – крикнул Павел, – банду Зомбинов – под суд! Теперь кончил.

– Гражданин адвокат, у вас есть, что сказать в защиту этих, с позволения сказать, подсудимых? – спросил Павел.

– Нет, ваша честь, – проблеял Павел; теперь он барахтался в третьем источнике – адвокатском, – мне нечего сказать в их защиту. Любое из преступлений, им вменяемых, достойно высшей меры наказания. Но достойны ли они сами этой меры? Отнюдь! Эта мера слишком почётна для них! Исправительные работы, пожизненно, с конфискацией – вот что будет пресловутым Зомбинам по их преступным заслугам!

В зале раздался плач. Это плакали Зомбины. Павел сумел пронять своей речью даже их заскорузлые, заплесневевшие во грехе души. Он и сам смахнул набежавшую непрошенную слезу.

– Обвиняемые! – мягким, вдумчивым голосом объявил Павел. – Вам предоставляется последнее слово.

– Это мы? – спросили Зомбины.

– Это вы, – ответил Павел.

– Это нам дают слово? – спросили Зомбины, не веря своей удаче.

– Это вам дают слово, – подтвердил Павел.

– А зовут нас Зомбины, – сказали Зомбины.

Павел сверился со своими записями: всё было верно, Зомбины говорили правду.

– Настоящая наша фамилия – тоже Зомбины, – продолжили Зомбины, помолчав.

– Так называемые Зомбины, – поправил Зомбинов Павел.

– Так называемые Зомбины, – охотно согласились Зомбины.

– А, чего тут, – махнули они рукой. – Хочешь стрелять – стреляй, – сказали Зомбины, всхлипнув, – но в душу не лезь, в душу лезть не моги!

– Товарищи, нет души! – воскликнул Павел мягким, вдумчивым голосом. – Всё это – выдумки глупых невежественных попов.

– А нам теперь всё едино, – признались Зомбины, – что она есть, что её нет.

– Картина ясна, – заключил Павел. – Встать! Суд удаляется на совещание.

Посовещавшись, Павел вернулся для вынесения приговора.

– Единогласно, – сурово, но вдумчиво сказал Павел, – суд вынес решение: по совокупности обвинений приговорить подсудимых к смертной казни путём убиения. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведён в исполнение завтра же на рассвете.

Мы двигались лугами да полями: через поле плах, где бесы рубили несчастным теням головы, тут же отраставшие у них вновь, через поле колёс, с которых свисали полосатые палочки, поле чанов с кипящей смолой, поле огненных срубов. Королева удивительно хорошо ориентировалась во всех этих пока ещё экзотических для меня местах. За полем дыб она резко затормозила.

– Вон место для цуцундров-графоманов! – крикнула она визгливым голоском и больно оцарапала своими коготками мой локоть.

Место мне определённо не понравилось. Оно представляло собой опять же поле с клетками, разбросанными в шахматном порядке. Одна из клеток была ещё свободна, обитателям прочих бесы заталкивали в глотки газеты, журналы, книги, некоторым – наверное, особо грешным грешникам – даже в картонном переплёте.

С моим клеточно-полиграфическим полем соседствовало поле колов, почти на границе которого возвышались два унылых, пока не занятых кола, из коих один был потоньше, другой – помассивней. Королева заметила мой интерес к будущим соседям.

– То место – для некоего телеведущего, заказанное небезызвестным мэром, – сказала она, показывая на первый кол, – а рядом – апартаменты для этого мэра, заказанные тем самым телеведущим. Друг подле друга им будет просто ахово сидеться. Цени – соседи тебе достались приличные, нескандальные, аж завидно немного.

– А что, так можно – бронировать кому-то место? – удивился я. – И столько это стоит? А мне тогда кто клетку заказал?

– Тайна сия велика есть! – улыбнулась королева, и я понял, что она умрёт – ещё хоть раз десять, – но не расколется.

– Так, значит, это место для меня? – спросил я, возвращаясь к своей клетке. – А где же зелень? Я бы с зеленью хотел.

– Насчёт зелени – извини, – извинилась королева с ухмылкой от уха до уха, – но и без зелени район приличный, экологически чистый – ни тебе болотных испарений, ни дыма, ни гари, ни кишок выдранных, ни кожи содранной. Итак, я привела тебя на место, на хорошее место, – знаешь, какие драчки за такие места обычно устраивают? – я оказала тебе услугу. Чем мог бы ты оплатить её, как думаешь – чисто в порядке доброй воли, ну типа пожертвования какого-нибудь?

– Что я могу дать тебе взамен? Мою любовь и моё пгощение. Но ты получишь их целиком, если только окажешь мне ещё одну любезность: покажешь весь кгуг или хотя бы его основные достопгимечательности, – предложил я; какой же я, на фиг, цуцундр, если не умею торговаться?

– Это хорошая цена за мои услуги, – обрадовалась королева и тут же воспользовалась и моей любовью, и моим прощением. – Это была хорошая цена, – повторила она и ущипнула меня за локоть. – Смотри!

Я даже высунул язык от напряжения, но ничего особо нового не увидел.

Когда я обернулся, она бежала через поле колов, быстро-быстро семеня нескладными прозрачными ногами в зелёных прожилках.

Но я, конечно, догнал её и прижал к колу, на котором неистово извивалась чья-то несчастная тень. Лицо моё было пунцовым от возмущения, а душа кровоточила от колото-резаной раны, нанесённой тупым жестоким орудием – женским непостоянством.

– Я же заплатил тебе, значит я вступил с тобой в опгеделённые товагно-денежные отношения, тепегь ты обязана оказать мне ещё одну услугу согласно нашему контгакту, – поведал я ей; общение с сударем не прошло для меня даром.

Лицо её отразилось в моём и тоже стало пунцовым – но от стыда.

– Теперь ты – мой король, повелевай же мною! – почти пропела она; я только сложил ладошки домиком дабы наградить её аплодисментами, как она сделала попытку взобраться на кол, но кол-то был уже занят, и я схватился за ноги в зелёных прожилках, чтоб удержать её от нового побега, ещё более безрассудного, – а ведь она совершала их из-за меня, она совсем потеряла из-за меня голову!

– Негоже маленькому губошлёпистому цуцундгу становиться твоим коголём, негоже повелевать тою, котогая создана, чтобы повелевать тем, котогый, – сказал я с чувством, продолжая удерживать её за ноги.