– Я без приданого такое не возьму, – снова встрял Аркаша. – У этого существа слишком острые зубы и слишком короткие ногти.

– Отвечаю по порядку. Платье тебе, Дашка, сварганит за ночь мусью G. А насчёт приданого я распоряжусь завтра.

– Но почему я? – крикнула Дарья, не желая мириться с такой вопиющей несправедливостью.

– Потому что я, – ответствовал ей Аркаша, завершая диспут.

Аркашу облепили, пытаясь пощупать его спасённый мизинец.

– Вы можете пощупать не только мизинец, – говорил им Аркаша. – Быстрее, быстрее, пока Дашка не видит.

– Мы долго думали, Аркаша, что же дать в приданое тебе – который и так ни в чём не нуждается, кроме, разве что, новых сюжетов да приступов вдохновения, дабы эти сюжеты побыстрей препарировать, – ласково сказала государыня утром.

Аркаша был в своём лучшем наряде – самых обтягивающих лосинах, рельефно обрисовывавших все его неотразимые аргументы. При этом одной рукой ему приходилось придерживать за рукав Дарью, а другой – принимать дары с поздравленьями. Услышав слова государыни, Аркаша слегка нахмурился.

– Так вот думали мы и решили, – продолжила государыня, от которой не сумела укрыться Аркашина хмурость, – отправим-ка мы тебя писать историю пугачёвского бунта: как закончится бунт, опишешь его историю – возвращайся, милости просим, но ранее тебя мы не ждём, потому как диспут ты всё-таки проиграл, а мы проигравших судим.

Аркаша отпустил Дарью и поклонился государыне в пояс:

– Щедра твоя царская милость, государыня – лучше б, право слово, казнила. Но не щедрее она моей вундеркиндовой благодарности. Вверяю тебе, государыня, на время моего отпуска, жену мою, Дарью, в полное твоё пользование, владение и распоряжение.

– Принимается, – обрадовалась государыня, – за женой твоей будем приглядывать и обучать её хорошим манерам и…

– Они у меня и так хорошие, – прервала императрицу Дарья.

– Ну, если хорошие, – ласково сказала государыня, – тогда будем учить тебя, как ублажать супруга, когда он к нам вернётся: с победой, облечённой в историю.

– Прощай же, государыня, – молвил Аркаша. – Прощай и ты, жена моя, Дарья.

Тут Аркаша попытался поцеловать Дарью в щёчку, но получил от неё жестокий щелбан по носу.

– Прощайте же и вы, люди добрые, – попрощался Аркаша, потирая нос, со всеми свидетелями своего брачного торжества.

– Ну что ж, Аркаша, – ласково заключила государыня, – прощаться ты умеешь, мы это поняли. Теперь бери коня – да в путь.

В Москве Аркаша остановился только на одну ночь. Отвергнув любезно предложенных ему девочек, шулеров и цыган, он попросил свести его к месту, где случаются – время от времени – казни.

– Казни? Да везде, – отвечали Аркаше. – Надобно тебе – и прям здесь казнят. Но ежели хочешь, чтоб культурно всё было, тогда пошли.

И Аркашу привели на болото3. Собственно, только обострённое чутьё вундеркинда и позволяло провидеть, как плескалась и пенилась здесь когда-то болотная крутая волна. И то же обострённое чутьё подсказало Аркаше, что место это может стать или площадью его триумфа, или пятачком позора.

Через пару дней Аркаша въехал в Переславль-Рязанский4. За мостом через Трубеж толпа глазела на десяток виселиц, каждая из которых, правда, была уже занята.

«Покойники-то – самое оно, несвеженькие», – думал Аркаша, пропихиваясь к ним поближе. И не было предела Аркашиному разочарованию, когда он увидел, что вся земля под висящими обладателями пеньковых верёвок была уже ископана неведомым землекопом.

– Кто висит? – спросил Аркаша у ближайшего человека.

– Смутьяны, к Пугачу бежать призывали, – отвечал человек.

За дальнейшими разъяснениями Аркаша направился в Кремль, где жил и вкалывал воевода.

– Они изволят откушивать, – сказали Аркаше в приёмной. – Как прикажете доложить?

– Доложи просто: фаворит Её Императорского Величества, он же вундеркинд земли русской.

Через момент к Аркаше выбежал, конечно, толстый и, конечно, гладковыбритый хозяин земли рязанской.

– Это ты мандрагору5 искал? – спросил с досадой Аркаша.

– Чего-с? – не разобрал воевода.

– Так, ничего, проехали. Ну, давай знакомиться. Меня тебе уже представили, теперь давай представим тебя мне.

– Воевода я, тутошний. Кавалер…

– Ну что ж, тутошний воевода, – прервал его Аркаша, – пойдём к тебе, отобедаем.

Навстречу Аркаше с почтительными ужимками уже спешили полицмейстер, пристав, смотритель училищ…

– Ну, как служите государыне? Хорошо или так себе? – спросил их Аркаша строго.

– Хорошо служим, хорошо, – раздались голоса. – Щас допьём, доедим и пойдём свой долг служить – народцем править.

– Я слышу речи патриотов – не нытиков, – сказал Аркаша то ли в шутку, то ли всерьёз – это уж кто как его понял. – Пока живут вам подобные богатыри земли русской: чиновники, полицейские, смотрители, служители культа – живёт и держава Российская, и я за неё спокоен.

Долго ли ехал Аркаша, коротко ли ехал – увидел он наконец неразорённую деревеньку.

– Эй, барин, туда не езжай: Пугач по башке даст, совсем плохой станешь! – крикнул ему сидящий под кустом черемис6.

– Я тебе дам – плохой! – возмущённо крикнул Аркаша, пытаясь достать черемиса плёткой.

В центре деревни в большой луже возлежала свинья. Свинье было хорошо – об этом говорили её закрытые для мира глаза и вытянутое в сладкой истоме тело. Аркаша спешился.

– Ну что, свинтус, – обратился Аркаша к свинье, – обломать тебе, свинтус, малину?

В ответ свинья промолчала.

– То-то же, – удовлетворённо сказал Аркаша и приготовился вновь вскочить в седло, но был остановлен мужичонкой с наружностью сколь отталкивающей, столько же и приятной.

– Барин, барин, подь же со мной, – говорил мужичонка, заманивая Аркашу в избу.

– Кто таков? – строго спросил Аркаша.

– Егорка я, Белладоннин сын, – представился мужичонка. – И мы тут все в деревне Белладоннины, а вон и сынок мой, Сенька по кличке Мерзкий – и тоже Белледоннин, – Егорка указал на омерзительно грязного пацана в отцовском, вероятно, картузе.

– Не по Сеньке шапка, – заметил Аркаша. – Ладно, пойдём, показывай, зачем зовёшь.

Мужичонка засеменил во двор, затем в избу. Во дворе росла ягода – сплошь малина, изба тоже не пустовала: там была девка.

– Как звать вас, мадам, не Парашей ли? – спросил Аркаша, с интересом глядя на девку.

– Парашей, – подтвердила девка.

– Хорошее имя, – хмыкнул Аркаша.

– И девка хорошая, – многозначительно подмаргивая, сообщил мужичонка.

– А ты, дядя Белладоннин, выйди-ка, – велел ему Аркаша, – собери-ка нам, дядя, малинки для подкрепления наших молодецких сил.

Когда Егорка, предварительно постучавши, застыл в дверях с отнятым у сына картузом, полным малины, Аркаша посреди горницы делал гимнастику, а Параша сидела под лавкой.

– А, витамины принёс, давай, – поманил его Аркаша рукой.

Беспрестанно кланяясь в знак уважения к Аркашиной телесной мощи, Белладоннин подал Аркаше картуз.

– Ну что, – осведомился Аркаша, отправляя первую пригоршню в рот, – давай, как на духу: бунтовщик?

– Что вы, Ваше Всблродие, как можно? Нам бунтовать никак невозможно, – всплеснул Егорка ручонками.

– Значит, мятежник, – заключил Аркаша.

– Упаси, Боже, нас, Белладонниных, от мятежников, – перекрестился Егорка в знак искренности своего заявления.

– А что, тебя барин не порет? – поинтересовался Аркаша, снова набив рот малиной.

– Порет, Боже милостивый, как не пороть – порет, – сознался Егорка, перекрестившись.

– Не сечёт? – уточнил Аркаша, выплюнув клопа.