– Кто здесь родственники девочки Холод?

– Мы, – отвечал полицейский, продолжая удерживать руками жену, – а что? Ей уже лучше?

– Нет, – отвечала сотрудница медперсонала, – ей срочно требуется провести переливание крови, но так случилось, что у нее первая группа, а у нас закончились все запасы, так что вся надежда только на вас, дорогие родители, ведь в этом случае можно вливать лишь идентичную – и только такую. Так, кто из вас станет донором?.. Это нужно сделать как можно быстрее.

Молодой офицер прекрасно знал, что его кровь относится к третьей группе, а у Азмиры, точно, была вторая (это он успел узнать еще во время ее преждевременных родов, случившихся года четыре назад, когда ей также проводилась аналогичная процедура и когда итогом стала смерть еще не сформировавшегося плода). Страшные подозрения стали терзать душу этого, не в меру взбудораженного, мужчины, ведь так получалось, что кровь его дочери не соответствует никому из родителей. Но такого просто не может быть!

– Чья это дочь?! – что есть силы заорал офицер, не обращая внимания на стоявших рядом людей. – Кто ее настоящий отец?! Вспоминай, грязная «шлюха»!.. От этого зависит жизнь твоей девочки! – и не закончив еще до конца этой фразы, наотмашь ударил жену кулаком по лицу.

Семью годами ранее. Тагиева Азмира Ренатовна выросла в самой что ни на есть неблагополучной семье. Мать ее имела большую склонность к злоупотреблению спиртными напитками, как впрочем и татарин-отец. Оба нигде не работали, перебиваясь либо случайными заработками, либо кто чем подаст. С пятнадцати лет, чтобы прокормить и себя и родителей, «опустившихся» к тому времени до самого низкого социального статуса, девушке пришлось начать торговать своим телом, и к восемнадцати годам она уже пользовалась огромным спросом среди лиц более или менее состоятельных, плавно перейдя из уличных «шлюх» в разряд «проституток-индивидуалок».

Ее мать к тому моменту, опившись однажды «до чертиков», не смогла «выйти» из охватившего ее состояния «белой горячки» и прямехонько отправилась на вечное «поселение», на расположенное в черте города огромное кладбище. Отец принялся «горевать» по ее утрате сильнее обычного и уже совсем не выходил из своей коммунальной квартиры, не забывая при этом заставлять дочь ежедневно покупать ему выпивку.

– Эй, «шалава», – кричал он ей каждый раз, лишь только она переступала порог, – принесла ли мне, «че зря гнить», «полечиться»? Если нет, тогда иди на «хер» отсюда!

Их соседка, занимавшая две другие комнаты этой, в принципе, просторной квартиры, была бабушкой, как говорят в народе: божием одуванчиком, и ее возраст давно перевалил за восемьдесят пять лет. Аристархова Елизавета Ивановна – а так звали эту старушку – была очень худосочного телосложения, и невольно создавалось впечатление, что ее тело «высохло» само по себе, подвергаясь многолетним потрясениям и невзгодам; лицо выпирало костями и скулами, обтянутое только высохшей, испещренной множеством морщин кожей; глаза давно ввалились вовнутрь и были словно стеклянные с еле заметным зрачком, и как она притом умудрялась с их помощью видеть – вызывало большое удивление у всех, кто только мог ее лицезреть; нос был такой большой и к концу заостренный, что еще больше портил и так нехорошее впечатление; не содержащие влаги тонкие губы давно обесцветились и были всегда плотно прижаты, а раскрывались только в тех случаях, когда она изволила говорить; поседевшие волосы большей частью «повыпадали», оставшись на голове некрасивыми, торчащими местами «ляпками», что, наверное, и служило причиной того, что она нигде не появлялась без скрывающей их одноцветной косынки; ее скрипучий недовольный голос нередко раздавался из обжитых ею, воняющих плесенью помещений, особенно – когда соседи вели себя слишком шумно. Старой женщине принадлежало две обшарпанных комнаты в их трехкомнатной коммуналке, где она вела довольно-таки обособленный образ жизни. К ней никто никогда не ходил, так как она имела скверный, лучше сказать, вздорный характер и отвадила от себя всех родных, да впрочем и близких.

Это что касалось старушки. Дальше следует не забыть еще об одном персонаже, проживающем в этой квартире. Сорокалетний Тагиев Ренат Тагирович был чистокровным татарином, переехавшим в город Иваново еще в самом раннем детстве вместе с родителями. Своим невысоким ростом Азмира была обязана именно этому человеку, ведь он едва ли превышал сто шестьдесят сантиметров; худощавое телосложение обозначало мужчину, не склонного к занятиям физической подготовкой, давно утратившего веру в светлое счастливое будущее; «прочерневшее» от постоянного употребления алкоголя и табака, обладавшее обвисшими щеками и выпуклыми «подглазинами» лицо выдавало наличие заболеваний мочеполовой системы и желудочно-кишечного тракта; нос был прямой, расширяющийся к концу в виде синюшной картошины, испещренной многочисленными глубокими порами, точно такими же, как и на остальной коже его неприятной физиономии, покрытой густой многодневной щетиной; большие, искрящиеся живым интересом глаза, отливавшие темно-карим оттенком – единственное, что указывало на оставшийся в нем жизненный интерес, требующий продолжать влачить пагубный для других общественный статус; маленькие круглые ушки торчали в стороны, но чуть более, чем у его красивейшей дочери; черные, с небольшой проседью, волосы были острижены коротко и, давно не зная расчески, взъерошенные кверху, торчали на полную свою длину, не превышающую двух сантиметров. По своему характеру, человек это был наглый, беспринципный, хитрый и, в то же время, очень трусливый – он мог проявлять смелость только в отношении прекрасной Азмиры, отлично зная, что та никогда не сделает ему плохо, хотя бывало все-таки случалось, что от его назойливых выходок, совершенных на почве беспробудного пьянства, терпение «лопало» даже у этой закаленной «улицей» девушки, и она устраивала ему разнос, но, правда, только словестно, высказывая в этом случае все, что «накипело» в ее давно уже не детской душе.

Вот в таком пагубном обществе и провела восемнадцатилетняя проститутка свои детство и юность. Однако, не зная никакой другой жизни, Тагиева нисколько не сетовала на злую судьбу, предпочитая глядеть смело в лицо всем невзгодам, пробивая себе дорогу исключительно так, как умеет. Она давно уже поняла, что мужчины буквально сходят с ума от ее непревзойденно прекрасного вида и активно старалась это использовать в своих мелкособственнических личных задумках и интересах. Зарабатывать у юной путаны получалось в достаточной мере: на скромное существование ей и родителю хватало вполне, но она решительно была настроена выбраться из этой грязной «помойки», куда она невольно «опустилась» по вине нерадивых родителей, и собиралась прилично устроить свою личную жизнь.

Как и обычно, вернувшись в тот день от очередного клиента, Азмира взглянула на полупьяного батю, одетого в грязные, порванные трико темно-синего цвета – прямо так, без трусов, на голое тело – и серую майку, застиранную до такой степени, что на ней не оставалось от дыр свободного места, кроме всего прочего, распространявшего такую ужасную вонь, что прекрасная девушка невольно подумала: «Как я еще только терплю рядом этого мерзопакостного, а главное подлого, человека, который еще набирается наглости меня – ту, которая его поит и кормит! – оскорблять, и притом именно тем, чем мне приходится зарабатывать? Наглец… да и только», наверное именно поэтому, на его обидное, ставшее уже обычным изречение вошедшая дочь резко «бросила»:

– Каков отец, такая и дочь! Если родитель сам – проститутка, то чего ждать от неразумной еще девчонки. И вообще, будите кривляться, папаша, останетесь на бобах. Достаточно ли ясно я сейчас выражаюсь?

– Брось, дочка, – сразу же стушевался мужчина, невольно осознав перспективы от ее недовольного настроения, – ты чего? Я же просто шучу.

– Зато я нисколько даже не собираюсь, папаша, – отличаясь грубым ответом, проговорила восхитительная красавица, – именно по вашей, с мамочкой-алкашкой, вине я и была вынуждена спуститься на самое «дно» этой нелегкой жизни, так что не Вам, моральный деградировавший «урод», говорить мне теперь эти вещи. Кстати, разлюбезный папочка, не хотите ли жареной рыбки?