Вот так вот, продвигаясь по скрытой аллее и оставаясь со своими печальными мыслями, прекрасная девушка совершенно не знала, что ее бывший возлюбленный, даже по прошествии совсем небольшого времени, также стал переживать из-за своего недостойного мужчины поступка. Он прекрасно осознавал, что действовал, как последний предатель, «заполоскав» девушке голову и отстранившись от нее лишь только узнал о теневой стороне ее жизни, поддавшись на грозные угрозы папы-полковника. «Ведь не она же первая ко мне подошла, – терзали его изнутри муки совести, – я сам долгое время добивался от нее хоть какого-то там внимания, а когда же все у меня почти получилось, я струсил и, как улитка, спрятался в раковину. Такое непристойное поведение недостойно будущего офицера полиции, ведь если я начинаю жить с предательства и обмана, то что из меня выйдет в дальнейшем».

Это то, что касается чувства стыда, но были еще и душевные муки, которые также не оставляли этого юного еще человека. «А кроме того, – продолжал он свои размышления, – я люблю ее безгранично и отчетливо для себя уже понимаю, что жить без нее совсем не смогу. Даже не знаю: сможет ли она даровать мне прощение, после таких моих позора и низости?»

Все эти грустные размышления не давали покоя молодому курсанту, в результате чего он с трудом сдал экзамены, заработав лишь самые низкие баллы. Однако, в силу своей нерешительности, он никак не мог набраться мужества и подойти к желанной возлюбленной, чтобы вот так вот взять – да попросту перед ней извиниться, а все потом, что он ни на секунду не мог надеяться, что такого простого, но вполне героического поступка с его стороны было бы более чем достаточно, чтобы заслужить себе полное искупление.

И как уже сказано, размышляя в одно и тоже время и об одном и том же, оба влюбленных совершено притом не знали, что думают сейчас одинаково. Кроме того, если, скажем, брать во внимание четко спланированную и распределенную по годам жизнь молодого курсанта-оперативника, то, в отличии от него, будущее прекраснейшей девушки, невольно ступивший на опасный путь проституции, являлось ей в крайней степени неопределенной и очень изогнутой «линией». Поэтому, наверное, думы этой красавицы, не исключая печали, отличались еще и страхом перед невозможностью вырваться из той жуткой, поганой «грязи», в которой она утопала все больше и больше.

Так она и шла, медленно перебирая красивыми ножками, одетыми в черные джинсы, плотно облегающие ее бедра и икры. Сверху красовалась ее излюбленная рубашка, разукрашенная в крупную клеточку, а обувь в этот раз являла из себя удобные кроссовки ярко-синего цвета. Внезапно! Красавица обратила внимание, что состояние ее несколько изменилось, где, кроме огромной усталости и большого разочарования в своей, не поддающейся к зависти, жизни, Тагиева стала ощущать какую-то неприятную дрожь во всем своем теле, а по спине побежали многочисленные, леденящие кожу мурашки; сердце стало биться настолько быстро, часто и сильно, что даже сквозь выпирающий бюст, выделялся стук его мощной, неугомонной пульсации; а голову словно сковало каким-то невидимым ободком – так натянулась объятая страхом кожа.

Азмира невольно остановилась, будучи никак не в силах найти нормального объяснения такому своему необычному страху – да что там?! – попросту какому-то суеверному ужасу. Она замерла, прислушиваясь к окружающей обстановке, но ничто не выдавало посторонних присутствий: птицы спокойно пели, листва шелестела под небольшим ветерком, с расположенной неподалеку дороги слышался шум проезжающих мимо машин. Красавица пыталась «скинуть» с себя захватившее ею оцепенение и для этого стала делать глубокие вздохи, скрестив перед собой руки и выпрямляя их ладонью вперед, пробуя таким образом восстановить учащенное сердцебиение, но оно было словно чужое и никак не хотело слушаться направлявшего логические команды, но вместе с тем чересчур возбужденного мозга.

«Что же мне пытается сказать сейчас интуиция? – задавалась молодая путана вопросом, оставаясь не в силах объяснить себе это странное поведение организма. – Что же такое меня тяготит и какая ожидает опасность?»

Вдруг! Словно отвечая на последний вопрос, прямо перед ней возникла фигура незнакомого ей мужчины, одетого во все черное. Он появился из-за ближайших кустов до такой степени неожиданно, что девушка непроизвольно вскрикнула от естественного испуга и чуть не потеряла сознание от охватившего ее ужаса.

– Хватайте ее! – гнусавым голосом закричал незнакомец, делая кому-то взмах рукой, очевидно, стоящему сзади Тагиевой.

В то же мгновение, словно бы только и ожидавшие эту команду, прекрасную девушку подхватили сзади сильные руки, причем с той и с другой стороны, и чуть приподняли кверху. Азмира стала активно брыкаться, пытаясь вырваться из цепких объятий, но одной слабой девушке справиться с двумя пусть и худыми, но все же молодыми мужчина – такое ей было явно «не по зубам».

– Что вам от меня нужно?! – закричала молодая путана истерическим голосом, намереваясь разглядеть лица тех, кто ее держит.

– А ну молчать и смотреть на меня! – словно змея прошипел неизвестный ей до сих пор человек и, в ту же секунду, тычковым движением «познакомил» свой кулак с переносицей жертвы.

От резкого воздействия и испытанной боли слезы у той брызнули безотчетно из глаз, а разбитый нос хотя и не сильно, но все-таки стал кровоточить.

– Еще никто не смел перечить Баклану, – возвестил мужчина свое преступное имя таким неестественным образом.

Азмира, не видевшая двух других его спутников, отлично смогла разглядеть «представившегося» ей человека. Невысокого роста, чуть выше Тагиевой, он между тем внушал какой-то неестественный, даже лучше сказать, неописуемый ужас: нескладная фигура, не обделенная физической силой, она скрывалась за черным спортивным костюмом; руки были шершавые, словно зараженные какой-то неизлечимой кожной болезнью; лицо круглое, светлокожее, испещренное многочисленными жуткими язвами, обладало треугольным выпирающим вниз подбородком; глаза, яркие, голубые, «излучающие» беспощадный, скорее безумный, огонь; нос большой, заостренный к концу, сведенный в сторону от сильных побоев; брови отсутствуют полностью; губы толстые влажные постоянно причмокивают; уши огромные, оттопыренные в стороны своей лопоухостью, заостренные на концах, словно у черта; ну, а голова? – голова полностью лысая, блестящая липким потом.

– Ну-ка, ребятки, посторонись! – крикнул он противным, гнусавым голосом, придав ему еще и крайне визгливую интонацию.

Как только его приказание было исполнено, и двое его помощников отошли от девушки в стороны, Баклан принялся безжалостно избивать прекрасную жертву, постепенно превращая ее в кошмарного вида уродину. Он ее бил с невероятным остервенением, полностью отдаваясь этому страшному делу, словно бы растворяясь в своих беспощадных эмоциях, мгновенно наполнивших его жестокое сердце. Он успокоился только тогда, когда Азмира уже давно потеряла сознание и покрылась многочисленными жуткими гематомами и противными синяками. Двое его товарищей стояли в стороне, разумно не смея беспокоить своего безжалостного подельника и, как следует понимать, главаря. Редкие прохожие, едва лишь завидев ту жуткую картину издалека, поворачивали обратно, стараясь побыстрее скрыться с этого ужасного места (у нормальных людей вмешиваться в разборки преступных группировок было непринято).

Между тем, насладившись жестоким побоищем, зверь, в облике человека, крикнул своим верным подручным:

– Давай, хлопцы, тащи ее к нам на «базу»!

Те не замедлили исполнить его указание, подхватили девушку за ноги и потащили ее так, что бессознательная голова стала касаться поросшей травянистым покровом земли.

– Вы чего, с дуба рухнули, «на…»?! – заорал грозный мужчина, увидев, как незадачливо исполняют его поручение. – Вы, как ее тащите?! Убить, что ли, хотите!? А ну, «на…», бери немного поаккуратней!