И как же ему было больно смотреть на страдания Катарины!

- А-а-а-ргх! – Катарина стукнула зажатым кулаком по кушетке – боль была адовой – будто сам бес пронзил её своими когтями. Как так сталось с ней? Катарина не была готова к этому! И в тот момент она больше всего хотела утолить сию боль, но ещё сильнее она хотела увидеть Вильгельмину – почувствовать её мягкие шероховатые ладони, увидеть её лисье личико и ясные синие глаза.

Вильгельмина была для неё лучом солнца в непроглядной мороси и холодных водах Севера. Чтобы там ни было, какими бы не были дейве, Катарине казалось, что она превосходила их всех. Это самое обожание она прятала за сотнями дверей и улыбалась она для фон Крейц так широко насколько могла. Это ещё не была влюбленность, но первое семечко было посажено ещё тогда – при их первой встрече в праздном зале во время трапезы. И как же в тот момент она нуждалась в её поддержке!

Верилия потянулась к ней своими ладонями – они едва светились мягким золотистым цветом. Катарина уставилась на её руки, надеясь, что её муки наконец-то завершатся. Также надеялась и Айвин, сжимавшая простыни под руками, и граф, держащий её крепко. Но Шадурских в беспамятстве не замечала параллельно колдовавшую Агнесс, шепчущую заклинание. И вместе с приходящим облегчением, обрабатываемых ран, в груди завыл истошный шёпот металла. Агнесс одним движением вскинула свою руку вверх – Катарина тут же крикнула. Трендура использовала заклинания плавления и магнетизма – таким образом, все металлические частички в одно движение покинули открытую рану Катарины. Верилия тут же усилила магический напор – Шадурских утопала в колючих иглах исцеления, уже задыхаясь от боли в собственном поту. Граф заметил возникшую на груди легкую полупрозрачную пленку – это весьма успокоило его. Он отпустил племянницу, опускаясь прямо на пол. Магессы не возникали, а у Айвин пошли слёзы облегчения:

- Дейве, какое же счастье!

Все были определённо согласны с нею. Катарина уже не воспринимала ничего – призрак боли разлегся на её теле и не собирался выпускать из своих объятий. Но одно она понимала – всё закончилось, и время наступило покою шептать ей сны.

Столь жестокое обращение к ученице не оставило равнодушной даже магистра Агнесс:

- Уму непостижимо. – Она зло глянула на разделяющую лазарет и остальной замок дверь. – Зверство, такое хитросплетение мщения. – Она говорила шепотом, отойдя чутка в сторону от врачевавшей Верилии. – Мы должны найти виновную.

- Вы меня не подозреваете? – Айрин встрепенулась.

- Нет, Айвин, - мягко произнесла Верилия, - ткани будут медленно срастаться. Однако с ожогами по краям я ничего не могу сделать. Останется шрам – интенсивное лечение может навредить сосудистой системе и способствовать неправильному росту мышц. Храни нас дейве, до органов и костей не дошло. Ты не сделала ничего плохого.

- Ты сказала, что меч поменял свой вес? – Обратилась к ней Агнесс.

- Да, весовой баланс клинка был нарушен – из-за этого мой удар, направленный в плечо поменял направление. А потом будто ушёл вниз. Я испугалась в этот момент.

- К нам подошло несколько ваших учениц – они так часто делают после занятий, - Феликс поднялся с пола, - одна из них – подруга Катарины Вильгельмина фон Крейц. Но я не думаю, что это она. – Тихо произнёс он, прямо глядя в глаза магистрам. – А вот другие…

Дверь в лазарет неожиданно отворилась. Это была достопочтенная Феланесс в сопровождении дрожащей от прошедшей истерики Вильгельмины. От старших не укрылось то, что девочка до этого плакала.

- Как она? – Спросила Феланесс у присутствующих. Катарина, уставшая от всего, упала в сон, едва заслышав шепот магесс, и так и не завидев Вильгельмину.

- Мы очистили рану, и я наложила заклинание медленного заживления. Однако ранение магического характера – шрам останется как магическая метка. – С сожалением сказала Верилия. Феликс нахмурился.

- Столь юное дитя… - Феланесс с жалостью посмотрела на Катарину. Что-что, а это было первое серьёзное увечье. Столь травматичное в таком возрасте. Феланесс обернулась к мявшейся на пороге Вильгельмине. – Подойди к своей подруге. Мы вас оставим. – Она повернулась к Айвин. – А ты, моя дорогая, свободна. Я не хочу лишний раз тебя задерживать. Я понимаю, что ты беспокоишься о своей партнерше, но тебе тоже стоит отдохнуть. – Феланесс ласково провела по ссутулившейся спине Айвин.

Когда девочка покинула лазарет, взрослые тоже ушли вслед за ней, оставляя Вильгельмину наедине со спящей Катариной. Шадурских выглядела умиротворенно, но рана в её груди была ужасающей. Вильгельмина аккуратно присела на кушетку и взяла одну из грубых ладоней Катарины – она всегда была такой неаккуратной, что успела уже истерзать свои руки, на которых стала появляться тонкая паутинка шрамов.

Вильгельмина не могла не смотреть на зияющую в груди дыру, обличающую плоть лежащей девушки. В любой бы другой момент фон Крейц бы стушевалась, смутившись нагому торсу Катарины, но она не могла отвести взгляд от блеклой туманно-молочной дымчатой плёнки, за которой была оголённая плоть. И как бы там ни был по правде… Вильгельмина искренне верила, что виновата в этом была она сама! Потому что прибежала, да ещё и отвлекла внимание Катарины на себя – а та в свою очередь стала рассеянной и билась на мечах более дергано.

Из глаз хлынули слёзы. Катарина всегда была такой – безрассудной и рисковой. Прыткой как рысь, но зоркой как сокол. Она часто карабкалась на парапеты, залезала на крышу оранжереи, норовя проломить под своим весом стекло и упасть внутри на осколки. Катарина была шебушной. Кидалась едой, как тем же днём с Владленой. Она бегала, прыгала, делала дивные сальто и всегда веселила её. А ещё она была обходительной, и что самое главное… надёжной. Эту черту не каждый мог проглядеть за шутовскими улыбочками и плутовскими шуточками. Катарина могла достать для неё любую книгу в замке, стащить для неё пирожки с кухни – если Вильгельмина не успела отобедать, засидевшись в кабинете зельеварства. Она иногда ждала её с занятий и всячески отвлекала, если у фон Крейц было дурное настроение. Катарина была ветром жизни для неё – казалось, что рядом с ней было легче дышать. Вильгельмина ощущала себя с ней свободной – не скованной магическим обетом и обещанием папеньке и тётеньке, что она их не разочарует и станет лучшей в своём выпуске. И в тот момент она могла бы и пустить все эти обещания на самотёк – лишь бы Катарина поскорее оправилась и пришла в себя.

Однако было кое-что ещё.

От взгляда Вильгельмины не уходило то, что понемногу, но Катарина хорошела. Да, она была всё ещё невысокой, но рассказывала, что все в её семье – что сёстры, что братья были выше десяти пядей – и уже ставал лишь вопрос времени, когда сама Шадурских вымахала бы. Чего стоил один её опальный дядя, возвышающийся даже над стрункой как стрела Агнесс. Но не только ростом могла отличиться Катарина. Черты её лица заострялись, руки крепчали, а взгляд становился таким… манящим? Скорее, притягательным, сказала бы Вильгельмина. Может и не осознано, но Катарина смотрела на неё как-то иначе, по-особенному. А может и Вильгельмина хотела, чтобы так оно было, ведь…

Чтобы там ни было, Катарина стала в стенах замка самым близким для неё человеком.

…

- Фу! Ссаниной воняет! – Вернер сплюнул на сырую землю на побережье. – Ебаные диверсанты! Шкуру с них спущу!