Такая непривычная тишина на миг обескуражила ребят, испугала. Им даже показалось, что, может, уши заложило, и потому они стали их усиленно дергать. Но нет, было действительно очень тихо.

Высмотрев в кустах тропинку, ребята гуськом тронулись в лес. Завороженные тишиной, они не нарушали ее. И когда Тарон заговорил, голос его словно громом прогремел.

— А где сказка? — спросил он.

— Ты и в самом деле подумал, что мы окажемся в сказке! — усмехнулась Асмик.

— Но если взрослые утверждают…

Тарон не договорил. Он вдруг приметил очень яркую большую бабочку на цветке мальвы. Такую большую, что она накрыла собой весь цветок.

Тарон тихо подкрался к мальве. Бабочка не слетела, только усиками быстро-быстро пошевеливала. Тарон уже протянул руку к ней, хотел поймать, когда бабочка неспешно, как бы покончив с важным делом, перелетела на ближний куст шиповника. Тарон ринулся туда, но на этот раз, взлетев, бабочка скрылась с глаз. Мальчик потряс кусты — пестрой красавицы и след простыл. Вместо нее Тарон увидел нечто необыкновенное. Сначала он даже не понял, что это такое. Только сердце у него екнуло и словно оборвалось. Он смотрел как завороженный и не верил своим глазам, даже закрылся ладонями, а когда снова глянул, под кустом стоял маленький-премаленький человечек, старичок с ноготок, с белой пышной бородкой и красным носом. На голове у него зеленая шляпа, поверх пестрой рубахи меховой жилет.

Старичок показался Тарону очень знакомым, будто он уже где-то видел его… Конечно, видел!

Это же гномик, который во сне ему привиделся. Просто тот был без бороды и чуть поменьше.

Старичок сидел под шиповником, а между ног у него на листочке лежала кучка свежесобранной красной смородины.

Гномик одну за другой брал своими желто-восковыми пальцами смородинки и отправлял их в рот, приговаривая:

— Ох, как вкусно! Удивительно вкусно! Просто замечательно!..

А у Тарона тем временем в голове зароилась тысяча мыслей: вот бы здорово уговорить старичка, чтоб пошел к ним домой. Тогда бы и незачем ходить в лес за смородиной, кому нужна такая дальняя дорога! Гномы, они ведь волшебники, чего хочешь без труда могут сделать, а смородина — это же для него так просто! Стоит только захотеть, и целыми корзинами тут как тут! А еще Тарон подумал, что хоть гном и старенький, но мог бы сделаться ему хорошим другом, и тогда не пришлось бы зависеть от Мануш и Асмик.

Тарон был весь во власти своих мечтаний, когда гномик вдруг поднял голову.

— О, досточтимый, прошу, отведай первого урожая смородины этого года. И не забудь загадать какое-нибудь желание. Когда ешь первый плод года или первую ягоду, надо обязательно загадать желание. Таков обычай. Ну, подойди, подойди поближе. Угощайся, милый парон[2].

Хрипловатый голос его был таким тихим, добрым, что у Тарона окончательно пропал страх. Он успокоился и уже как другу сказал:

— Я не парон, я Тарон.

— A-а, значит, Тарон?.. Ну, конечно же, ты Тарон. Прошу, уважаемый Тарон, угощайся первой смородиной года.

Что ж, можно и угоститься. Тарон сделал шаг, но в это самое время раздался голос Мануш:

— Тарон!.. Где ты?

Тарон не ответил. Он как завороженный глядел на старичка, на его улыбку, на маленькие умные глазки.

— Тарон, куда ты запропал?! — теперь уже звала его Асмик.

Тарон хотел ответить, сказать, что вот он, здесь, за кустами, но не мог… Всего минуту назад он был так спокоен, а сейчас словно онемел, не может откликнуться на зов своих подружек.

— Эй-эй, Тарон, где ты? — снова послышался голос Мануш уже издалека.

И именно в этот миг с другой стороны показалась Асмик. Увидев Тарона, она ужасно рассердилась:

— Почему же ты не отзываешься, противный мальчишка?

Тарон пальцем указал ей на гномика:

— Смотри!

— Что? — удивленно спросила Асмик, глядя под куст, куда показывал Тарон. — На что смотреть? На этот кусочек шерсти?

Тарон, который не отрывал взгляда от Асмик, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на нее гномик, поразился, как она спокойна, словно перед ней что-то самое обыкновенное. Но когда девочка сказала про шерсть, Тарон невольно перевел взгляд под куст. И… диво дивное. Под кустом и впрямь валялся клок грязной овечьей шерсти, а старичка и след простыл.

Это было ударом для Тарона! Куда более сильным, чем само появление гномика. И мальчик снова потерял дар речи.

— Ну что тут такого? Скажи же наконец!..

— Т-тут… тут, — пробормотал Тарон. — Минуту назад тут…

— Что минуту назад?.. Ничего не понимаю.

— Ну я… Ведь я же?..

— А, тебе просто нечего сказать!

— Нет, есть!.. — обиженно возразил Тарон. Но потом, чуть помолчав и подумав, проговорил: — Да, ты права, мне нечего сказать. Просто посидел под кустом…

— Ладно, идем. И так из-за тебя столько времени зря потеряли. — И она крикнула: — Мануш, Тарон нашелся! — А подойдя к подружке, добавила: — Знаешь, где он был? Забрался под куст шиповника и рассматривал там какой-то клок шерсти.

Мануш сердито глянула на Тарона, но не пожурила его, только сказала:

— Идемте, идемте! Если мы будем так медленно продвигаться, и до полудня не доберемся до ягодника.

Тарон тоже промолчал. Боялся, что если расскажет про гномика, то от девчонок уж не отделаться — будут смеяться над ним, что, мол, привиделось ему. Конечно, другое дело, коли и Асмик бы увидела гномика, но она говорит только про клок шерсти… И тут Тарона осенило: «А что, если и я вовсе не гномика видел, а именно этот клок шерсти?! Да, но кто же тогда говорил? Настоящим человечьим голосом, на человечьем языке?! Даже предлагал смородиной угоститься?!»

Погруженный в эти свои мысли, стараясь не отставать, Тарон шел за девочками. До самой чащи шли они молча, словно боясь спугнуть зачарованную тишь. Миновав кустарник, вышли на тропку, пересекающую лужайку, и теперь уже отчетливо слышали звуки своих шагов.

До большого леса оставалось шагов двести. И тут ребята припустили бегом. Исполинские дубы, ясени, буковые деревья словно звали их, и дети с веселыми выкриками вбежали в лес.

ЦИПИЛИ-ПИНДО[3] И ТИМБАКА

Лучи солнца уже позолотили макушки деревьев, лес ожил, наполнился птичьим гомоном, жужжанием и звоном разных насекомых… А они все еще спали. Они, то есть Ципили-Пиндо и Тимбака.

Лужайка эта была в стороне от тропок и проезжих дорог, и потому они решили впредь именно здесь устраиваться с ночевкой, тем более, что посреди лужайки высился засыхающий дуб, нижние ветви которого совсем уже оголились и на них вполне можно было удобно повиснуть и заснуть, без страха угодить под ноги блуждающим в ночи животным. А спать на ветвях зеленых деревьев очень беспокойно. Стоит подуть ночному ветру, и шаловливые листья защекочут твое лицо или шею и прервут сладкий сон. И Ципили-Пиндо, или попросту Ципили, а также и Тимбака уже третью ночь проводили здесь, на этой мирной лужайке, вдали от людского глаза и от всяких бед.

Чуть поодаль от дуба торчком торчала воткнутая рукоятью в землю ободранная метла. Сухие ветви дуба слегка поскрипывали под напором легкого предутреннего ветерка. А прямо у корневища дуба лежала другая метла, немножко получше первой, но тоже изрядно облезлая.

Над дубом с карканьем кружил черный-пречерный ворон, изредка приближаясь к спящим. Но им это было нипочем.