Тимбака вдруг остановилась:

— Тс-с-с, слышишь?

— Нет… Ничего не слышу, — сказала Ципили, задыхаясь. Что и говорить, плясать — для нее дело нелегкое.

— Глухая ты, вот и не слышишь.

— Сама глухая, — обиделась Ципили. — Чего слышать, когда никакого звука. Хотя погоди… Вот слышу… Поют.

— Поют… Наверно, через минуту будут здесь.

— Я стану добро улыбаться, — приготовилась к встрече Ципили, — отзову Мануш в сторонку, скажу, что знаю, где много смородины.

— Нет, Мануш завлеку я.

— Почему ты?..

— А почему ты? Известно ведь, что ты только портишь все. Стала очень уж добренькой.

— Я-то добренькая? Вовсе и нет. Это ты добренькая, даже по лицу видно. Твоего зла только на меня и хватает.

— Ладно, пусть будет по-твоему. А я займусь остальными. Что-нибудь придумаю… Вот их-то я поведу к пропасти и сброшу оттуда!

— Я же сказала, что таким способом мы ничего не добьемся. Нам бы хоть обеим с Мануш справиться, — погрустнев, сказала Тимбака. — Опять ведь все испортишь.

— Да когда же это я все портила! — взъярилась Ципили.

— Ну, будет, не время ссориться. Вот-вот явятся…

Тимбака кинулась к деревьям и спряталась за ними.

— Тили-мили бум, гу, гу, гу! — пробурчала Ципили и побежала за Тимбакой.

— Кар, кар, кар, — прокаркал Ворон и, взмахнув несколько раз крыльями, полетел в сторону луга, навстречу ребятишкам.

Они вошли в лес с шумом, криком. Тарон вдруг распелся, чего с ним раньше не бывало. Пел громко, трубно. Слова не слова, и мелодия не мелодия, но Тарон голосил самозабвенно. Мануш и Асмик тоже пели, каждая для себя и при этом каждая свою песню. Их можно понять. Вступая в лес, поют не только дети. Поют все, от мала до велика, и женщины и мужчины, дровосеки и пастухи. Такой уж он, лес, всем хочется петь, оказавшись в нем. Видно, именно потому все лесные птицы поют. Даже филин, когда наступает для него блаженный миг, и то поет. Правда, пение его мало похоже на что-то путное, однако ничего не поделаешь, так уж он поет.

Перебегая со взгорка на взгорок, восторженно наслаждаясь красотой и таинственностью леса, веселая троица шла вперед и вперед, не замечая летящего над ними Ворона, который, в отличие от всех, летел молча, не пел. Кстати, если бы ребята и заметили его, они ничего бы особенного и не подумали. Для них это был бы обычный ворон. Мало ли они видели таких?.. Откуда им было знать, что это особый Ворон, сказочный Ворон. А Ворон, конечно же, хотел, чтобы дети пришли на лужайку у засыхающего дуба. Он кружил над головами ребят и пока был доволен: они шли в нужном направлении. Ворон думал лишь о том, кого из ребят сбить с пути и кто легче попадется в западню. Ну и понятно, что глаз его остановился на Тароне. Ведь у Мануш и Асмик вид серьезнее, и Ворон это сразу почувствовал, с ними, решил он, будет нелегко. А у Тарона в руках было две корзины… И Ворон понял, что он жадный, иначе ему бы и одной корзины хватило… Вороны, особенно сказочные, в таких вещах хорошо разбираются…

Ворон пролетел чуть вперед, сел на куст и впервые подал голос: кар, кар… Карканье его, в полной тишине леса, сразу привлекло внимание Тарона, и он удивился, когда, глянув в направлении донесшегося до него звука, вдруг увидел прямо перед собой смородиновый куст, густо усыпанный спелой ягодой.

Тарону только того и надо было. Он кинулся к кусту и… не подумайте, что стал наполнять корзину. Не тут-то было. У него ведь и в животе еще места видимо-невидимо! И Тарон стал жадно поглощать смородину.

Девочки оглянулись, видят, Тарон опять исчез.

— Только что был с нами, куда он делся? — удивилась Асмик.

— Тарон, — крикнула Мануш, — где ты, Тарон?

Тарон, конечно, услышал Мануш, но не ответил, даже, наоборот, спрятался за куст, чтобы его, чего доброго, не заметили.

— Та-а-рон!

Нет, Тарон не собирался отзываться, пока не оберет всю смородину. «Ведь это же я нашел куст, значит, он мой, — размышлял Тарон. — А они тоже пусть себе найдут». Девочки в это время в тревоге бегали вокруг и звали его. Мануш один раз даже пробежала совсем рядышком от места, где прятался Тарон, но могла ли она остановить свое внимание на обильно усыпанном смородиной кусте, если все ее тревоги сейчас были об исчезнувшем товарище.

Девочки бросились к ближнему овражку: не там ли Тарон?.. Скоро голоса их слышались уже издалека, и Тарон, выйдя из укрытия, стал спокойно рвать смородину и с удовольствием прямо гроздьями отправлять ее в рот.

— Тарон, Тарон! — звала Мануш.

— Та-а-рон! — вторила ей Асмик.

— Ой, как теперь быть! Что мы скажем его маме? — сокрушалась Мануш.

— Не тревожься, — успокаивала ее Асмик, — наверняка наткнулся на хороший куст и сидит там, один втихомолку объедается. Уж я-то его знаю, он и не отзывается, чтобы не поделиться с нами!

Мануш рассердилась:

— Какая ты, Асмик!.. Всегда скажешь что-нибудь плохое. Тарон очень даже славный. Правда, шалун, но хороший мальчик.

— А я что? Я разве говорю, он плохой? Но ведь это не дело — совсем не думать о нас, мы же беспокоимся.

— Может, он тоже ищет нас. Просто далеко разошлись друг от друга, вот и не слышим его?

— Когда только он успел зайти так далеко, чтобы мы и голоса его не могли расслышать?.. Нет, Мануш, тут что-то не то. Вот увидишь, он где-то поблизости прячется.

— Если потеряется, мама его нам не простит. Он наверняка где-то там, в овраге.

— Тысячу раз говорила, нечего таскать за собой этого крикуна.

— Ну что теперь делать, раз взяли, надо держать за него ответ. Ведь так?

— Ладно, — сказала Асмик, — давай искать. Ты иди в глубь леса, а я к ущелью, хорошо?

— Нет, так и мы с тобой потеряем друг друга. Ты стой здесь, вот у этого большого дуба, ни на шаг от него не отходи, — сказала Мануш, — а я пойду в овражек, может, Тарон спустился к роднику напиться?..

— Откуда ему знать, что там родник?

— Ну, а вдруг? В общем, пойду, ладно?

— Да он где-нибудь тут, в кустах, — махнула рукой Асмик.

— Хорошо, ты поищи здесь вокруг, а я пойду. Только смотри не теряй этого дуба из виду.

Мануш прошла мимо вековых дубов, миновала буковые и ясеневые рощи, не переставая при этом кричать: «Тарон, где ты!» Но ответа она не получала, ей вторил Ворон, который летел впереди, словно бы указывая девочке путь. Так Мануш добралась до оврага, по тропинке спустилась вниз, к роднику, обыскала все вокруг, обошла большие каменные валуны, что грудились под источником, Тарона нигде не было. Мануш растерянно постояла, глядя во тьму лесной чащи, и не знала, куда ей идти, когда Ворон, вдруг опять появившийся над оврагом, так расшумелся-раскаркался, что Мануш невольно пошла на его карканье. Поднявшись из оврага, она неожиданно почувствовала, будто в лесной чаще кто-то метнулся от дерева к дереву. «Наверняка это Тарон, — подумала Мануш. — Надо же, куда забрался, негодник». Сложив ладошки рупором, Мануш срывающимся голосом закричала: «Тарон!.. Я вижу тебя, Тарон!..»

А Ворон, то вспархивая, то снижаясь, кружил над Мануш, заманивал ее все дальше в лес, и девочка послушно следовала за ним, тем более что птица увлекала ее в ту сторону, где, как казалось Мануш, она минуту назад кого-то видела.