Пойгн уже получил от села во временное пользование небольшой «домик холостяка», который толком не успел обжить. На вешалке ещё висела парадная форма с черными погонами радиотехнических войск с двумя золотыми полосками на каждом. Жаль, Ия не увидела его в этой форме…

Приведя себя в порядок, Пойгн пошёл обедать к родителям. Дорога затянулась надолго – многие хотели поговорить с ним. Непрерывно раздавались «женские» приветствия. Похоже, все девушки Вэемлена постарались встретиться ему на пути. Пойгн отвечал всем одинаково вежливо, высматривая Ию. Уже подойдя к крыльцу родительского дома, Пойгн увидел далеко в стороне её хорошо различимую фигуру. Расстояние не позволяло им поздороваться. Ия стояла, всматриваясь в его сторону. Она не пыталась приблизиться. Нымыланке не следует идти прямо к стоящему на месте мужчине, если он не её муж. Пойгн же постеснялся на глазах у всего села подойти к Ие. К тому же на крыльцо уже вышла его мама.

Когда после обеда, который затянулся до ужина, Пойгн вышел на улицу, Ии, конечно, уже не было видно. Опять пошли разговоры со встречными. В этих разговорах Пойгн почувствовал напряжение. Все, видимо, уже знали, что Пойгн и Ия не сделали попытки поприветствовать друг друга. И он решил пойти к себе и попытаться придать своему домику жилой вид. Завтра праздник. Домик должен быть готов принять гостью, – думал Пойгн не без дрожи в душе…

Праздник Месяца Всеобщего Покраснения делился на две «площадки». В центре села праздновали дети, их родители и старики. Молодёжь, собравшись, уходила в тополиную рощу на берегу Вэемлена ниже села. Играть в пятнашки. К концу среди игроков оставались лишь те, кто не нашёл себе пары…

И Пойгн не собирался играть до конца. Наверное, все видели это по его лицу. Он дал себя запятнать и тут же бросился к Ие, которую ни на миг не упускал из виду. Девушки с визгом разбегались от него, но Пойгн видел только стройную фигуру Ии, ловко лавирующую меж тополей.

Ия бежала молча не по кругу, а куда-то вдоль берега Вэемлена, пока не стихли крики играющих далеко позади. Потом вдруг остановилась и обернулась к Пойгну. Тот, тяжело дыша, подошёл к Ие и протянул руку. Но, натолкнувшись на взгляд Ии, остановил руку на полпути. Ия, не отрывая взгляда, взяла руку Пойгна и приложила к своей груди. Пойгн почувствовал сквозь её мягкость сильные и частые удары сердца.

– Говори, – выдохнула она.

– Ты никогда не будешь «терпеть нужду в том, в чём другие нужды не имеют».

– Мои дети будут твоими детьми, – согласилась Ия…

Так Пойгн и Ия, не перекинувшись до того и десятком фраз, стали мужем и женой. Когда они ближе к вечеру вернулись в село и, держась за руки, пошли к домику Пойгна, никто не встретился им на пути. Даже озорных детей матери заводили в дома, когда молодые проходили мимо.

Село довольно улыбалось…

– Аппо, расскажи сказку-у, – прервала ход мыслей Пойгна его старшая дочь.

Пойгн с удивлением осознал, что уже десятый час и девочкам пора спать. Ия с улыбкой отошла от кроваток дочерей.

– Ну, вот, – Пойгн послушно занял освободившееся место. – Жил Ворон – вшей в штанах давил…

«…Река со всего разгона врезалась в Скалу и круто меняла направление. Её быстрое течение на время становилось спокойнее. Она, как ребёнок, наскочивший на степенного старика, почтительно огибала Скалу, чтобы снова изо всех сил припустить к морю.

Так Скала дала название и реке, и селению. Ведь “Вэемлен” означает “Излом реки”.

Тала и Камак, не разговаривая друг с другом, прошли через всё селение. Их любили. То и дело раздавались мужские и женские приветствия.

Надо время от времени показываться отцу на глаза, поймала себя на мысли Тала. Она не спешила начинать разговор с Камаком. Чтобы потянуть время и дать Эгги поговорить с Опалом, говорила она себе. На самом же деле Тале было совестно. Ей предстояло соврать Камаку, человеку, который не умел лгать.

Северо-восточный ветер, господствующий зимой, почти очистил край обрыва от снега. Тала быстро поднималась к вершине по тропке рядом с обрывом. Камак, крепко шагая, почти не отставал. На площадке чуть ниже вершины Скалы было пусто, хотя и натоптано. В основном детьми, которые заволакивали сюда грузовые нарты, запрыгивали в них всей гурьбой и с визгом катились вниз, к селению.

Тала обернулась. Тяжёлый Камак совсем не запыхался. Только дыхание его было глубже обычного. Тала не представляла себе пределов его сил.

– Камак, о чём ты говорил с Опалом?

– О чём все говорят. О тебе.

– И о моих женихах?

– Ну и о женихах. Мне жалко Опала.

– Ты знаешь, что Опал простил меня и отпустил?

– Да, он говорил. Но из всех он самый лучший. Другие – чужаки. А последний – чавчувен. Он увезёт тебя в тундру, и мы тебя больше не увидим, – горестно проговорил Камак.

– А что ты ещё сказал Опалу? Почему он тебя ударил?

– Я сказал, что если он такой недотёпа, может быть, я буду твоим женихом?

Камак не покраснел и вообще никак не смутился. Человек, который никогда не лжёт, не знает, что такое смущение, подумала Тала.

– Хорошо. Камак, попроси меня стать твоей женой.

– Ну, я ведь… – запнулся Камак.

– Камак, мы на Священной Скале. Попроси меня стать твоей женой, и я отвечу тебе.

Камак послушно произнёс:

– Будь моей женой, Тала. Ты не будешь терпеть нужду в том, в чём другие нужды не имеют.

– Спасибо, Камак. Ты просишь моего согласия. Ведь ты никогда бы не взял меня в жёны без моего согласия?

– Нет, Тала, никогда!

– Камак, ты играл со мной, когда я была девочкой. Ты был для меня как старший брат. Ты меня никогда ни о чём не просил. Ты всегда защищал меня. Я тебя очень любила. Я любила смотреть на тебя. Ты всегда стоял рядом, большой и красивый – как эта Скала, которая прикрывает Вэемлен от Зимних Ветров.

Камак покраснел. Не от смущения. Его тронули слова Талы. А она продолжала:

– Мы стоим на Священной Скале. Я не могу здесь солгать. Камак, я и сейчас тебя люблю. И люблю на тебя смотреть. И хочу, чтобы ты всегда был рядом. Но мы – не пара. Как вот эта пуночка не может выйти замуж за Скалу. Хотя она любит прилетать сюда. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я верю, что где-то тебя ждёт твоя невеста. И она обязательно наденет на тебя шапку жениха…

– Ты такая хорошая, Тала. – Заплакал Камак. – Зачем ты уезжаешь к чавчувенам?

Тала помолчала, поглаживая Камака по спине.

– Возьми меня на руки, Камак. Помнишь, как ты брал меня на руки на этой Скале?

Камак легко поднял Талу, как мать младенца.

– Я тогда могла рассказывать тебе, как жирной чавычей плавала в реке. Или евражкой бегала под землёй и подслушивала из норок, кто о чём говорит. Ведь я уже не стояла на Скале. И она не могла сбросить меня в реку… Подойди к обрыву, как раньше…

Камак поднялся к обрыву. Здесь завывал ветер.

– Камак, я не знаю, окажутся ли правдой мои слова. Ты не умеешь лгать. Ты сам как Священная Скала. Если ты почувствуешь, что я лгу, брось меня с обрыва.

– Я никогда тебя не брошу! – испугался Камак.

– Я знаю…

Они помолчали, глядя вниз, на тёмный лес, прорезанный замёрзшими протоками Вэемлена. Белоснежные горы на горизонте уже начинали розоветь.

– Камак, я никогда не предам тебя. Я никогда не предам Вэемлен.

– Я знаю, Тала…

– Ветер…

– Тебе холодно? – спохватился Камак.

– Нет, мне тепло. Дует Зимний Ветер, ты стоишь на краю обрыва и держишь меня на руках, а мне тепло и не страшно… Пока ты меня держишь, я знаю, что со мной ничего не случится… Я никогда не знала своей мамы. Наверное, у неё на руках мне было бы так же хорошо… Тепло и не страшно…»