– Чем МЫ с Хэччаем можем помочь тебе? Рассказывай.

Точные удары тесла Хэччая, ни разу не запнувшись, продолжали разноситься по всему Вэемлену…»

Пойгн старательно выстругивал из обрубка ольхового дерева фигурку домашнего духа. Для защиты дома во время отсутствия мужчины. По правде говоря, фигурка больше всего напоминала пенис. Но Пойгн и добивался этого сходства. А потому самокритично несколькими ударами ножа уменьшил размеры фигурки. Потом долго вырезал на ней своё лицо. Теперь осталось покрасить фигурку в заранее приготовленном отваре ольховой коры. И поставить на кирпичную полку печи…

Утром Пойгн колол дрова колуном. Надо было, чтобы их хватило до его возвращения. Плохо, когда жена вынуждена прибегать к чужой помощи, ведь жена нымылана не должна «вэннэт» – «терпеть нужду в том, в чём другие нужды не имеют». И уж совсем унизительно нымыланке самой заниматься таким тяжёлым делом, как колка дров. Как будто не нашлось мужчины, готового ей помочь.

Поэтому Пойгн и вырезал фигурку домашнего духа. Потому что Ие, его жене, помочь готов был едва ли не каждый мужчина Вэемлена, и не только Вэемлена. Не то чтобы Пойгн не доверял своей жене. Но таков был обычай.

Пока Пойгн работал, никто его не беспокоил. Все знали, что он уезжает. И не в тундру, где Пойгн зависел бы лишь от самого себя. А в «город», где его судьбу будут решать непредсказуемые действия множества людей. Нелёгкое испытание для любого вэемленца! На такую поездку следовало хорошенько настроиться…

К тому же Пойгн чувствовал себя виноватым из-за своего отъезда. И дрова, и «фигурка» были для него как вытянутая рука в желании на прощанье коснуться. Руки Ии…

Своей непохожестью на здешних жителей, да и представителей окружающих их народов, Ия выделялась даже среди нымыланок Вэемлена. Стройная высокая фигура, под стать самому Пойгну. Строгое удлинённое лицо, очень смуглое, с большими глазами и пухлыми губами, заставляло пристально вглядеться в него. Это лицо с первого раза запоминалось навсегда…

Пойгн хорошо помнил, что ещё в начальной школе Ия отличалась особенным поведением. Она не проявляла стремления во всём стать первой. Но часто это получалось само, вызывая уважение, и не только среди девочек. А Ия к этому относилась с видимым равнодушием и никогда не употребляла свой немалый авторитет. Для чего бы то ни было.

Когда Пойгн достиг подросткового возраста, он обнаружил, что для него и для других мальчиков существуют отдельно девочки и Ия. Она не воспринималась ни как объект для поклонения, ни тем более для шуток. И тогда-то Пойгн почувствовал потребность стать равным Ие. Хотя бы в собственных глазах.

С годами это желание только крепло. Пойгн понимал, что на такую девушку не произвести впечатления, просто её рассмешив. Что было по-настоящему ценным в глазах Ии? Хорошая учёба в школе? Победы в борьбе или в беге? Умение жить в тундре или у моря? Пойгн стал наблюдать и думать. И открыл, что Ия ценит всё.

Любой вэемленец – победитель – в учебе, в гонках, гребле, борьбе или настольном теннисе – удостаивался самых восторженных похвал Ии. И с одинаковыми слезами умиления на глазах Ия поддерживала за локти, по обычаю нымыланок, и одноклассниц, и бабушек, отличившихся в конкурсах традиционной одежды или танца.

Это было и хорошо, и плохо. Пойгн легко мог обратить на себя внимание Ии. Ведь он, стремительный и увёртливый, в своей возрастной группе мог победить не только в борьбе на поясах. Почти везде. Но всё-таки не везде. А ведь существовали и более взрослые парни. Хорошо, что со временем их, не имеющих пар, становилось всё меньше. К тому же Пойгн обнаружил, что, когда побеждал он, Ия смотрела на него не восторженно, а скорее серьёзно. И даже требовательно…

Время шло. Многие выпускники школы хотели бы остаться в селе. Для этого нужно было получить рабочее место или грант на поддержание народных традиций и ремёсел. И то, и другое было ограничено, хотя село и сильно разрослось после того, как кочевые чавчувены поселились вместе с нымыланами. Остаться должны были самые лучшие. Ия с успехом претендовала на место воспитателя в детском саду, а впоследствии и учителя в начальной школе. Пойгн не сомневался, что и он, отслужив в армии, мог бы работать в «совхозе» – совместном хозяйстве оленеводов чавчувенов и рыболовов нымыланов. Но до этого надо было выяснить, что он значит для Ии.

Это было очень непростой задачей. Как заговорить с ней? Пойгна бросало в пот при одной этой мысли. Встретиться с медведем в зарослях кедрового стланика было не так страшно.

В последнее время Пойгн, проходя по селу, стал часто встречаться взглядами со Старшими. Не со старшими, а со Старшими. Гыммо с председателем о чём-то говорили, глядя на него. Баба Рая дважды попадалась ему на дороге и внимательно смотрела ему в глаза. И даже баба Ая, сидя на скамеечке у своей приземистой избушки, не просто ответила на его приветствие, а остановила вопросом:

– Ты Пойгн?

Ну, конечно, он Пойгн. Да и баба Ая не так уж и подслеповата, чтобы его не узнать. И вдруг его осенило! Пойгн ли он? Конечно, он Пойгн!

– Хайлём, баба Ая, – поблагодарил он, разворачиваясь в обратную сторону.

И пошёл искать Ию. Долго искать не пришлось. Там, где грудилось несколько выпускниц и девушек помладше, оглашая всё вокруг звонким смехом, была и она. По правде говоря, на других девушек Пойгн и не смотрел. Он шёл своей быстрой и вместе с тем надёжной походкой прямо к Ие и не видел ничего, кроме её больших глаз.

– Привет. – Обвёл он взглядом притихших девушек. – Ия, мне надо поговорить с тобой. О нас.

Пойгн не находил ничего предосудительного в том, чтобы заговорить с Ией при всех. Он – Пойгн!

– О «нас»? – Ия быстро справилась с удивлением. А может быть, удивления никакого и не было. – В смысле «о нас с тобой»?

– Да.

Девушки выжидательно смотрели на Ию. Кое-кто даже встал, чтобы оставить Ию с Пойгном наедине. Но Ия приняла вызов. Лучший способ пресечь кривотолки – делать всё при свидетелях. Многочисленных и говорливых.

– Ну, говори, – уже без сарказма сказала она.

– Мне надо как-то планировать свою жизнь, – рассудительно начал Пойгн. – Я хочу после армии вернуться в село. Работать и учиться. И жить – вместе с тобой…

– Ты… предлагаешь мне выйти замуж? За тебя?

– Нет. То есть я хотел бы предложить, – заторопился Пойгн. – Но я ведь не знаю, чего ТЫ хочешь…

Ия слегка улыбнулась. Но, по-видимому, решила из солидарности с Пойгном проявить серьёзность.

– Ты мало видел. Как и я. Отложим разговор на год. До твоего возвращения. Может быть, ты найдёшь другую. В чужом городе. И забудешь меня. Или я повстречаю другого…

– Может быть, – буркнул Пойгн. – Только я в это не верю.

– И я… Не верю.

Она не верит! То есть она… От радости и облегчения на глазах Пойгна стали наворачиваться слёзы.

И тут Майя, самая весёлая из девушек, нарушила неловкое молчание:

– Пантюша, да ты девушек не видел, потому что на них и не смотрел! Вот я готова за тебя прямо сейчас! А не через год! Брось ты эту Ийку!

Девушки залились дружным смехом. А Пойгн вдруг обнаружил, что Ия смотрит на него с восторгом. Как будто он – победил…

Уходя, Пойгн чувствовал на себе взгляд Ии. И с тех пор это чувство никогда его не покидало.

Через год Пойгн вернулся из армии. Ии в селе не было – она сопровождала группу детей на Чёрное море. Потом они фактически разминулись в аэропорту Хычъэта – Ия возвращалась с детьми, а Пойгн на этом же самолёте улетал в «город» – на курсы машинистов холодильных установок и экономистов-бухгалтеров. Они даже не поговорили – Пойгна окружила стайка ребятишек, и он был вынужден слушать их восторженный галдёж. Ия с улыбкой стояла рядом. Через несколько минут пассажиров позвали на посадку…

В село Пойгн возвратился уже в начале осени, как обычно, самолётом до Хычъэта, потом на вездеходе, который вёз продукты к празднику Месяца Всеобщего Покраснения. Он с тревогой ожидал встречи с Ией. Кто знает, как на её мысли повлиял огромный, по его меркам, отрезок времени?