Говорю – страна? Имею ввиду всех наших тогдашних жителей или конкретную кучку заправил, которые бросили меня в яму со змеями? Страна, это народ. Но и та шелуха управлявшая судьбами – тоже народ. Значит всё-таки – страна. Зачем, страна?

Но, если страна, это народ, значит и я – страна.

Как всё сложно. Как всё интересно! Эй, Тайга, по тебе идёт Россия! Полуслепая, но не сдающаяся! Принимай, Тайга, Россию, дай ей свои глаза!

Возвращаясь к стройбату: в целом с заданием справился хорошо. Лычки на погоны повесить не дал, честь не запятнал, всеми возможными и невозможными свободами пользовался.

Было несколько надёжных парней, благодаря которым выжил и быстро встал в строй «отчаянных неприкосновенных».

Был дурной, но в глубине души добрый прапорщик Тюнин.

Был прокуренный, крикливо-матершинный, но человечный майор Юшков.

Был Владимир, спокойный и интелигентный капитан КГБ, которого фамилию не помню, но с которым меня связала экзотическая история.

Перед тем, как меня забрили в стройбат, я познакомился с гражданкой США из Северного Голливуда – студенткой медицины Викторией: Викки, как она сама себя называла. Познакомились случайно, на Красной площади у Покровского собора. Она что-то искала, а я ей помог. Разговорились, поменялись адресами. Тогда я ещё неплохо говорил по-английски, было время и желание практиковаться. Потом она мне написала. В это время я уже «служил Родине». Открытку от неё мне переслал мой друг из Москвы. Он и не предполагал, что кто-то бдительный «отсканирует» её перед тем, как она попадёт в мои руки.

Спокойный и интелигентный капитан КГБ вызвал меня на душевный разговор. «Ну, почему американка? – спросил. – Наших что ли не хватает? Что у них, у этих американок, „там” не вдоль, а поперёк что ли?»

Может я что-то путаю. Такой разговор, слово в слово, состоялся, но возможно эти слова сказал не Владимир КГБ, а мой комбат, «комбат-батяня, батяня-комбат», полковник Осоргин. Возможно меня к нему по этому поводу вызывали, а спокойный и интелигентный капитан КГБ потом извинялся, мол грубовато как-то вышло, не обращай внимания.

Точно не помню. Мне вообще не вериться, что всё это происходило со мной.

«Если она будет интересоваться прохождением твоей службы, сообщишь мне?» – доверительно спросил капитан Владимир. «Ну конечно же сообщю, – ответил я без промедления. – Если вдруг Викки спросит, как устроены наши лопаты или сколько бетона я могу поднять по лестнице на энный этаж новостройки, неприменно доложу!»

Так началась наша с капитаном «прекрасная дружба» в стиле героев фильма «Касабланка» Майкла Кёртиса и героев кинокартины «Чёрная кошка, белый кот» Эмира Кустурицы. А Викки мне больше не писала.

На дух не перенося окружившего меня топорного, дубинно-стоеросового, враждебного, цепного, чёрного, я создал в стройбатской клетке свой остров: Живой уголок в Клубе культуры нашей части. В выделенной комнате построил вольер, выхлопотал покупку птиц, и зажил как Робинзон Крузо среди попугаев, щеглов и чижей. Знал ли я тогда, что мой фрегат, Россия, Отечество плеяды моих работящих, отважных и талантливых Предков, вот вот потерпит крушение, и я действитвительно заживу как Крузо? Нет, не знал, мои мысли занимала исключительно борьба за выживание.

Эта борьба, помноженная на всебъемлющее чувство глухой изоляции, вырванности из естественной среды, опущенности в среду по определению чуждую, враждебную, истязала меня, ошеломляла, озлобляла, приводила в состояние непроходящего напряжения.

Может так и надо? Может надо было через это пройти? Чтобы потом, увидев больше, чем видно, подобно Ивану Сергеевичу Тургеневу задать себе вопрос: как не впасть в отчаянье при виде всего того, что твориться у нас дома?

Как не впасть в отчаянье, выжить и победить?

Мне пришлось нелегко, но и Ломоносову бывало трудно. Ходил пешком за тридевять земель, а когда возвращался из западных городов, и в каком-то иностранном баре слишком много выпил, его силой забрали в солдаты. Пришлось Михаилу Васильевичу напрягать свои поморские мозги и решать задачу: как организовать побег из чужого войска?

Мне бежать было нельзя – статья.

Пример с Ломоносовым не очень подходящий, но есть и другие. Вот, хотя бы Королёв, Сергей Павлович.

Господина Королёва, русского учёного, его родная страна посадила в тюрьму, в лагерь смерти, а потом «вовремя выпустила», и полетели первые космические корабли и космонавты, а космос навсегда стал русским.

Королёв – хороший пример. Сергея Павловича страна гноила легально, и меня так же. Он стал крепче, как кремний искрящий, и мне следовало бы закалиться. Пройти через огонь и воду – через печь с кизяком и мутный самогон – не расчитывая на медные трубы, а просто делая своё дело, вырастая из ползунков, и понимая, что суть не в том, чтобы только нравиться Отечеству, но и в том, чтобы служить ему. Не в службу, а в дружбу, как говориться.

–Служить бы рад, да гнить в стройбатах тошно, – сказал я Тайге, продолжая стоять на месте и посматривая по сторонам.

А вокруг благодать – ни черта не видать,

А вокруг красота – не видать ни черта.

И все кричат: «Ура!», и все бегут вперёд,

И над этим всем новый день встаёт.

Где все эти «армейские герои», безмозглые холуи, выскочки, обортни-сержанты разных мастей? Где эта дремучая нелюдь, которая дралась за лычки для самовосхваления – роста в глазах соплеменников в родных аулах, кишлаках, деревнях, хуторах, городах Энсках? И что характерно – все они хотели вернуться на родную улицу сержантами, именно сержантами, а не старшими сержантами или, не дай Бог, старшинами. Почему? Да потому, что три узкие лычки выглядят на погонах красивее, чем одна широкая!

Когда меня «вовремя выпустили», волею случая пришлось некоторое время общаться с потомком крепостных из имения Мусиных-Пушкиных. Он был мужем моей школьной знакомой и общение с ним стало «бесплатным приложением».

Во время первой встречи он интуитивно разведывал мои качества. «Выпиваешь?» – поинтересовался как будто мельком. «Не очень», – честно признался я. «А я уважаю», – твёрдо заявил он.

Зная, что меня только что демобилизовали, будучи на несколько лет старше меня, он не обошёл и этой темы: «Как служилось?» – «Нормально». – «В каком звание?» – «Без звания». – «Почему? Я вот сержант!» – он с гордостью распрямил плечи. «Так уж вышло. Несколько раз направляли в сержансткую школу, но я всякий раз отказывался!» – «Чё отказывался? Чё дурак, чё ли?»

«Да уж, видимо дурак, – подумал я, глядя в его прекрасные, волжские, васильковые глаза, окружённые сетью слишком ранних морщин. – Где ж мне с тобой равняться, Сенека ты мой совхозный».

Вспоминая «Сенеку», я шагнул вперёд и решительно двинулся через тайгу.

Прошло минут пятнадцать и вокруг посветлело.

«Лес редеет. Неужели выхожу к болоту?» – мелькнуло в мыслях.

Это было не болото, а поляна – «моя» поляна с высокой елью.

–Ну вот и ель рождественская. Правильно двигаюсь!

Устало сев под деревом, я прислонился спиной к стволу, и стал осматривать ушибленный, «горящий» бок.

Тишина.

–Ворковал голубь, ворковал, а теперь и след его простыл, – подумал вслух. – Ель рождественская, говоришь? А я под ней – кто? Дед Мороз? Святой Николай? Дед Николай? Святой Мороз? Щелкунчик? Пётр Ильич, дорогой мой Пётр Ильич! Как же противно иногда становится, просто не поверите как тошно бывает, мочи нет!

Тишина…

Когда же мне всё это опротивило, когда утомило? Беснующиеся разномастные организованные преступные группировки, повсеместное двурушничество, продажные тупицы чиновники, оборотни в погонах, сенаторы «не понимающие» по-русски, «предприниматели» жиреющие на уничтожении родной природы, откуда-то пришедшие отвратительные, тюремные двери из слепого листового железа бьющие в глаза в подьездах, магазинах, нотариальных конторах – везде!

Когда вино и коньяк заменили мне подъём на рассвете и прогулки по лесу, степи, горам, морскому берегу – с биноклем и полевым дневником, ружъём и удочкой? Когда во мне что-то надломилось? Почему? Ведь звери, птицы, деревья и травы не виноваты в том, что творят выродки из всяких ОПГ, министры взяточники, нечисть порочащая мундиры, сенаторы «не понимающие» по-русски, рублефилы с философией бульдозеров.