Первые впечатления после высадки на такой «берег»: вот оно – там, не знаю где!

Каждый шаг – урок эквилибристики, и смешно, и страшно: стоишь как артист на стальных катушках, идёшь, как по канату. У каждого в руках длинный шест: провалишься, только на него и надежда. Под ногами всё ходуном ходит, солнце светит, синь от неба и воды, гусинный клин энергично набирает высоту – весёлые голоса охотников за ягодами побеспокоили длинношеих. Тогда и не думалось, что вот они – минуты счастья. Просто хотелось не провалиться и набрать побольше ягод…

Налюбовавшись цветами, я поднялся и зашагал дальше. Болото зачавкало под сапогами, захрипело как открытые ворота на ветру.

Слева и справа поблёскивали отражённой синевой топи. В лучах солнца горела зелёным костром свежая осока. Из леса донеслось едва различимое воркование вяхиря. Лесной голубь, великан среди своих собратьев, уселся где-то на вершине высокой ели и сообщал тайге о своём присутствие глухим, гудящим, ритмичным хуу-руу-ра… хуу-руу-ра… хуу-ра…

Не один раз я пробовал охотится на этих голубей, но всё напрасно: это очень осторожные птицы, которые растворяются будто призраки, пока ты к ним подкрадываешься. Лишь однажды весной видел на растоянии верного выстрела небольшую стайку: пять-семь вяхирей на исполинской осине. Но тогда рука не поднялась. Слишкой лёгкой показалась добыча, да и весна для меня не время охоты на этих птиц.

Проходя через самое мокрое место остановился и нагнулся, чтобы присмотрется к росянке – прямо передо мной рос замечательный экземпляр. Растению-хищнику повезло: оно пленило сразу трёх пауков и медленно их переваривало.

К чему оно, это растение? Ничего ведь не измениться, если росянок не будет. Но они есть. Как и диковинные рыбы-кузовки в тропических морях, и поразительные нарвалы в Арктике. Разнообразие жизни удивляет даже невнимательного наблюдателя, для человека же интересующегося нашим домом, страной, планетой, оно воистину потрясающе. Здравствуй, Росянка, приятного тебе аппетита!

Мне показалось, что маленький кустик уплетающий трёх пауков слышит меня. Во всяком случае мне хотелось в это верить.

Попрощавшись с росянкой, двинулся дальше, осторожно нащупывая ногами опору покрепче.

Лес становился всё ближе, всё явственнее была слышна его музыка.

Что это за запах? Аромат дурманящий как песня русалки, гипнотизирующий как огонь костра, укачивающий как шелест прибоя. Он становился всё сильнее. Вот и его источник – багульник. Его заросли широкой лентой вились по краю болота вдоль линии леса. Белые и красноватые, только начинающие открываться цветы стали видны повсюду. Белые заметил быстро, а вот красные не сразу: во-первых близорук, минус восемь на каждый глаз, во-вторых дальтоник, у нас это семейное. Дедушка как-то ударил машину, а потом решил сам выправить и закрасить вмятину. Выправил идеально и закрасил хорошо, только, как ему подсказали позже, не тем цветом.

Кто знает русский и польский, а так же их гибриды: белорусский и малорусский, понимает, что «багульник», это старое словянское слово происходящее от исходного выражения «багно», на современном русском – «болото».

Языки, это замечательная штука! Мне всегда хотелось хорошо познать хотябы пять-семь, но далее трёх дело не пошло. Пока не пошло.

Впрочем о чём это я? А языки наших птиц? Я же знаю их десятки! А языки лягушек? Вам приходилось слышать чесночницу, квакшу японскую, остромордую лягушку или жерлянку дальневосточную? А насекомые! Вы когда-нибудь слышали сверчка-трубачика распевающего в европейских степях и Причерноморье, в Семиречье и на юге Западной Сибири? А я слышал! Запасясь терпением и фонариком, двигаясь осторожно, словно богомол, я подходил и подползал к этому ночному животному, чтобы увидеть его собственными глазами.

Языки птиц, амфибий и насекомых не менее важны, чем русский, французский, испанский или английский. Если в думаться, они даже могут показаться более значимыми.

Вот и лес, до первых деревьев уже рукой подать.

Идти стало легче.

Выбираясь из болота, посматривал, где будет правильнее оставить болотники. Не ходить же в них по тайге – в рюкзаке пара современных полевых ботинок. Тоже тяжеловатые, но если провалишься в них в воду они сами «умеют» её из себя откачать.

На самой кромке болота, перед первыми соснами, берёзами, ивами, ольхами и елями, заметил белёсые холмики около тридцати сантиметров в диаметре. Интересно, что это?

Присел на корточки, и собственным глазам не поверил. Вот так сюрприз! Это домики тонкоголовых муравьёв!

По своему внешнему виду тонкоголовые муравьи очень похожи на своих родственников – более распространённых рыжих лесных муравьёв, но от последних хорошо отличаютя выемкой на верхнем крае головы. Данное отличие можно заметить через увеличительное стекло, но мне оно ни к чему, достаточно многолетнего опыта. Кроме того, сняв очки, близорукий видит мелкие детали почти так же хорошо, как через бинокуляр.

Никак не ожидал встретить этих насекомых на болоте! Их домики были изумительны: полностью состояли их сухих кусочков торфяного мха.

Мох…

Яркий, зелёно-жёлтый сфагнум. Привычное, вездесущее в сырой тайге растение. Обычное, но обычное ли?

Сфагнум, торфяной мох, он же белый мох, содержит в себе карболовую кислоту, антисептик убивающий бактерий. Люди давно об этом догадались, испокон веков используя сухой сфагнум в качестве превязочного материала: во время войн и в мирную пору.

Благодаря содержащемуся в нём антисептику и некоторым другим веществам торфяной мох почти не гниёт: ни сухой, ни мокрый.

Третье его замечательное качество – малая теплопроводимость, которая обясняется тем, что во время высушивания особенные водозапасающие клетки растения теряют влагу и наполняются воздухом.

Четвёртое – гигроскопичность. Сухой сфагнум может впитать воды в двадцать раз больше собственного веса. Этим объясняется название растения: «сфагнос» это по-гречески «губка».

Гигроскопичность торфяного мха использовалась как при перевязке раненых, так и при пеленании младенцев. Его малая теплопроводимость – при сооружении постелей и в строительном деле. Деревенский дом, столетний сруб, в котором я на время остановился, снизу до верху проконопачен торфяным мхом.

Но и это ещё не всё! Сфагнум – растение с практически неограниченным сроком жизни. Мох потихоньку нарастает верхней частью, а снизу отмирает, неспеша проходя сквозь пространство и время. Мягкий ковёр раскинувшийся перед моими глазами помнит такое, чего и прадеды местных старожилов не слыхивали.

Осознание встречи с вечностью заворожило меня. Застыв на краю болота, я напряжённо всматривался в зелёное море. Теперь оно мне показалось совсем другим, не тем, которое только что было «по колено». Теперь оно было бездонно, строптиво, жадно. Всё в нём незримо зашевелилось, наполнилось таинственным дыханием.

Сорвался ветер, набежали облака, день нахмурился.

Из транса меня вывело воркование вяхиря. Глухим хуу-руу-ра… хуу-руу-ра… хуу-ра… голубь снова напомнил о своём существовании.

«Правильно, что пошёл, оторвался от компьютера, – думал я, подыскивая дерево, на которое можно было повесить болотники. – На всё своё время: сегодня – День Тайги».

Сапоги на дереве помогут сориентироваться на обратном пути. Да я и не далеко.

Вдохнув полной грудью густой лесной воздух, двинулся вперёд – куда глаза глядят.

Вокруг цветочное богатство. Вот одиночные снежно-белые звёзды седмичника. В сторонке группа майников двулистных гордо выстрелила белыми кисточками соцветий – настоящий салют! Ну и конечно, прежде всего, кислица, «таёжный фугу». Её низкорослые, кучерявые заросли видны повсюду. На фоне ярко-зелёных листьев выделяются красивые цветы «заячьей капусты», как называют кислицу в народе. Белые колокольчики с яркими розово-фиолетовыми жилками перезваниваются неуловимой для человеческого уха мелодией.

Несмотря на таёжную родословную кислица необыкновенно нежное растение. Если её «кудри» потрепать ладонью, она вскоре сложит листики и поникнет: её зелёные «зонтики» закроются. Мимоза стыдливая северных широт! То же случается, если подует сильный ветер или на растение упадут слишкам яркие лучи солнца. Кисличные «зонтики» закрываются так же на ночь и перед ненастьем.