Именно в Москве, на Биологической олимпиаде МГУ, Роман Яковлевич Братчик познакомил меня с Евгением Алексадровичем Нинбургом, и «сосватал» в состав XXI беломорской экспедиции ЛЭМБ. Воспитанник господина Нинбурга – Евгений Кирцидели – получил в том году престижную первую премию, а на следующий год – вторую. В те сезоны – 1985-1986 – я в третий тур не прошёл, за что до сих пор собой не доволен. Тогда я уже начинал втихаря покуривать сигареты и пробовать с одноклассником Николаем вино да водку. Мои мысли играли в чехарду и никакие знания на олимпиадах мне не помогали. Всё было обращено к одному: нравлюсь ли девочкам из нашего…
Таким образом, ведя более чем интенсивную жизнь в мире животных и людей, я даже и не заметил, когда закончил среднюю школу.
–Эй, кто-нибудь! Э-гэ-гэййй! Есть тут кто?! – крикнул я изо всех сил, остановившись в более менее светлом месте. – Да где же вы все, чёрт вас побери!
Школа, школа. Помню, как сейчас: у северных окон группа «болельщиков» – девочки и мальчики с замиранием сердца следят, как Серёжа из десятого, старше меня на год, совершенно пьяный, пытается завести свой мотоцикл на футбольном поле. Едва держась на ногах, курчавый, звонкоголосый солист школьного ВИА в конце концов заводит железного коня и, не осознавая того, что твориться «на трибунах», исчезает из поля зрения.
Где все эти «герои» моих десяти школьных лет? Эти «супермены», «самцы-альфа», дерзкие акселераты – крупные, сильные, с гордо носимым пушком на верхней губе и тремя волосинами на груди. Где они с их кулаками, бицепсами, мотоциклами, вином и водкой в четырнадцать, сексом в пятнадцать-семнадцать? Где они с их разбитыми гитарами густо обклеенными овальными переводными портретами фотомоделей из ГДР? Все давно спились, убились в драках и за рулём, пропали на дне, превратились в пыль.
И сниться нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
А сниться нам трава, трава у дома,
Зелёная, зелёная трава…
Где все эти Таньки, Катьки, Маринки, Аньки, Алёнки, которые с восьмого класса целовались с парнями в засос на переменах в школе и в подъездах скромных борковских домов, которым не снились домофоны и противоугоны для велосипедов? Где эти сексбомбы восмидесятых и «кандидатки» тех же лет? Отдаются, более или мение охотно, в окрестных лесах залётным «грибникам» да «ягодникам», «рыболовам» да «охотникам» тянущим из городов на своих напомаженных внедорожниках в поисках «острых сельских приключений».
Когда я вернулся из армии, моя бывшая школьная подруга после встречи со мной иронизировала в разговоре со своей одноклассницей: «Он только про армию и говорил! Скукотища!»
Наболело, вот и говорил. Ну, посмеялась, ну, ошиблась в своей простоте, дай ей Бог здоровья.
Армия… Да не армия! – советский стройбат: заключение, рабство, унижение, безправие, невообразимый абсурд. Не могу поверить, что пришлось побывать в такой… заднице, мягко выражаясь.
Два года среди падали и нескольких случайных нормальных людей… А может так и надо? Может надо было через это пройти? Когда шагающий мимо кавказец просто так с силой пинает тебя сапогом. Когда средний азиат после нескольких спокойных, обманчивых слов неожиданно бъёт тебя кулаком в грудь. Когда его соплеменник из другой советской республики, видя у тебя новые тёплые перчатки не просто крадёт их ночью, а срывает их с твоих рук, пока тебя держат его земляки. Когда к тебе на помощь приходит коренастый одессит и вы вместе стучите кулаками в обступающие вас звериные морды.
Не было там дедовщины, о которой так много тогда говорилось и писалось в газетах. Было примитивное, животное землячество, вернее говоря – обыденный, тупой национализм.
Именно «армия» стала для меня школой национализма. До приключения со стройбатом я не обращал внимания на национальности, все были просто своими: жителями Большой Страны с одним кодом идентичности. Первый же день проведённый в стройбатовской роте показал мне, что код кодом, но каждое племя имеет СВОЮ идентичность, которую ставит выше государственной.
Молодые мужчины разных национальностей крепко держались своих куреней. Не было только одного – русского, разрушенного большевиками, размазанного ими в понятии «советский». У нас, русских – великороссов, малороссов и белороссов – за редким исключением, каждый был сам за себя. Как во время монгольского нашествия. Вот настоящая причина, из-за которой двум безмозглым «правителям» удалось окончательно разрушить Россию, потерять огромную часть населения и территории.
Зачем страна бросила меня в этот отстойник? Зачем пыталась утопить в среде уголовников и олигофренов наловленных по всему СССР, диких горцев и первобытных степняков едва понимающих по-руски? Что плохого я ей сделал? Просто подавал надежды, как утверждали некоторые – большие надежды, готовился стать русским учёным, приблизиться хотя бы на расстояние минимальной видимости к Ломоносову, Бутлерову, Менделееву, Жуковскому, Мечникову, Тимирязеву, Павлову, но вместо роста в университете два года гнил в стройбате. За что, страна? За то, что моё удостоверение об окончании биологического отделения Всесоюзной заочной математической школы при МГУ подписал чл.-корр. АН СССР, всемирно известный математик, биолог и педагог господин Гельфанд? За то, что побеждая на Биологических олимпиадах МГУ общался с ведущим мировым специалистом по муравьям – профессором Длусским? За то, что выдающийся русский энтомолог, так же крупный специалист по муравьям, автор многочисленных книг, ветеран Великой Отечественной, орденоносец, профессор Павел Иустинович Мариковский, написал мне в своём письме: «Добрый день, Дмитрий! Сердечно благодарен за поздравительную открытку, за то, что вспомнили. Желаю Вам всего самого доброго. Если вздумаете побывать в Средней Азии, буду рад Вас встретить!»? За то, что другой ветеран Великой Отечественной, орнитолог, президент Союза охраны птиц, профессор Владимир Евгеньевич Флинт, один из авторов моей настольной книги «Птицы СССР», написал мне как-то: «Дорогой Дмитрий! Очень благодарен за новые сведения о распространении некоторых видов птиц. Несомненно, мы учтём Ваши данные при переиздании нашей книги. Приятно узнать, что есть люди, которые по-настоящему интересуются птицами.»? За это? А может за то, что всё это случилось до окончания мною средней школы? За это меня лицом в зловонное болото на два года? За это носить бетон ведрами на последний этаж косящейся новостройки? За это смотреть как средние азиаты подтирают зады письмами от своих родных и близких? За это по двеннадцать часов, в мирное время, укладывать палящий асфальт при свете солнца или прожекторов? Моё присутствие там, в мирное время, было настолько необходимым?
Почему я о «мирном времени»? Может потому, что двеннадцать мужчин и женщин моей Семьи с оружием в руках защищало Отечество во время Великой Отечественной и четверо из них отдали жизнь за Победу? Может потому, что двое из них, с ближайшей роднёй, бились с немцем в блокадном Ленинграде? А те кто выжил и победил, возвращались домой с орденами и медалями «За отвагу»?
Как после СТРОЙБАТА я могу праздновать День защитника Отечества? Два года унизительного рабства, бесконечные дни среди троглодитов, дни, в течении которых долгими часами, находясь в Воронеже – в Воронеже! – я не слышал ни слова по-русски! Каким защитником Отечества я могу себя чувствовать после этой «Иронии судьбы»? За что, страна?!
Возможно я неверно ставлю вопрос: возможно надо спросить не „За что, страна?», а «Зачем, страна?». Затем, «чтобы вовремя выпустить»? – как откровенничал товарищ Сталин в знаменательным фильме режиссёра Михалкова. Но в этом случае тоже ошибка: когда меня освободили, моё Отечество стояло на краю гибели, а я – двадцатилетний сопляк утомлённый стройбатом – ничем не мог ему помочь. Уже через два года его разрушили и разворовали бывшие коммунисты и комсомольцы. Порнография и проституция стали нормой, а вчерашний уголовник, новоиспечённый «коммерсант» на так называемой и-н-о-м-а-р-к-е, плевал в лицо учёным Академии Наук СССР. Зачем, страна?
