И дождей грибных серебряные нити.
Чувствуя, как ком подступил к горлу, я остновился и опёрся рукой о ствол ближайшего дерева.
–Я же их считал, они же были мне как родные, – сказал, вытирая пот с лица. – Знал: кто, где и как живёт. Колония озёрных чаек насчитывала более двух тысяч особей, где они теперь? У нас гнездились чудесные красношейные поганки, что с ними стало?
Во время анархии Перестройки и беспредела девяностых потомки крепостных Мусиных-Пушкиных, и прочих владельцев мологских земель, почувствовав слабину, начали активно браконьерить: перегородили сетями вдоль и поперёк все мыслимые и немыслимые водоёмы. Потом частный сетной лов узаконили, но никакого контроля за размером ячеи и фактической длиной сетей в одних руках не проводилось. В этих сетях утонули все наши ныряющие птицы, в том числе чудесные красношейные поганки. Те особи, которые решали у нас гнездиться неминуемо гибли. Перелов рыбы (на продажу для быстро организовавшейся сети грязноруких перекупщиков) привёл к радикальному уменьшению её количества, что в свою очередь оставило без корма три вида чаек, четыре вида крачек и часть других водоплавающих птиц. Сейчас на месте некогда двухтысячной колонии озёрных чаек гнездится не более нескольких десятков пар.
Расскажите, птицы, времечко пришло,
Что планета наша – хрупкое стекло.
Чистые берёзы, реки и поля,
Сверху всё это нежнее хрусталя.
Неужели мы услышим со всех сторон
Хрустальный звон, прощальный звон.
Полно, летите, летите
Через полночь и солнце в зените,
По куплету всему свету
Вы раздайте песню эту
И дождей грибных серебряные нити.
-Ядрёна Матрёна, – вздохнул я. – Как же я… Как же я вас всех ненавижу!.. Нас всех… – прислонился спиной к дереву и всматривался глазами в высь.
Учась в последних классах средней школы, я увлёкся профессиональной фотографией диких животных, в том числе птиц. Тогда мне попала в руки книга о фотоохоте «Тридцать шесть радостей» изданная в 1980 году «Детской литературой» – очередная моя зоологическая «Библия» своего времени.
«Тридцать шесть радостей», это коллективный труд. Самым молодым автором был Михаил Штейнбах (ещё один выдающийся выпускник КЮБЗ). Когда вышла книга, ему исполнилось всего двадцать шесть лет, но именно его фотографии произвели на меня наибольшее впечатление.
В свои неполные сорок девять Михаил умер: в день моего рождения, когда мы с ним находились в одном городе. Он умирал, а я принимал гостей. Утром я проснулся на кухне, с головной болью и тарелкой вместо подушки. Проснулся, а Штейнбаха уже нет…
Впервые мои авторские фотографии птиц были опубликованы, когда мне исполнилось восемнадцать. Отец, со своим коллегой Львом, написал научно-популярную книгу о Плещеевом озере, а иллюстрируя её, использовал несколько моих фоторабот. Их завлаб – Артур – согласно популярной тогда академической традиции, втиснул свою фамилию в сооавторы, а потом это же сделал директор института – Николай. Так у небольшой книжки появилось четыре автора, эдакий паровозик на обложке – отдающая дёгтем мышиная возня на медовых академических сотах.
Книга была задумана как прогрессивная, научно обоснованная идея создания национального парка на уникальном озере. Год спустя после её публикации, постановлением Совета Министров РСФСР этот парк был основан и существует до сих пор. Защита Плещеева озера стала одним из состоявшихся жизненных дел моего отца.
–Озеро Плещеево, болото кощеево… Где же это болото? – подумал я вслух, с силой отталкиваясь от дерева, и продолжая свой путь. – Птицы! Блуждаю, а вам хоть бы хны!
Благодаря общественному движению учёных нашего интститута, по части оказавшихся под влиянием Научно-творческого объединения МГУ «Молодые биологи школе», все заинтересованные ученики моей десятилетки получили дополнительное биологическое образование на самом высоком для того времени и для своего возраста уровне. Среди прочих наставников выделялся зоолог, гидробиолог Роман Яковлевич Братчик – спокойный, глубокий, мудрый человек ровно на двадцать лет старше меня. Он посвятил мне много часов личных бесед, во время которых мы обсуждали проблемы из самых разных областей знания. Мне повезло – я нашёл своего УЧИТЕЛЯ. Такое не каждому суждено.
Отношения с моим школьным преподавателем биологии у меня были натянутые. Он был простоват, а знания его не далеко выходили за рамки школьной программы. Мне это мешало.
То что он, Альберт Анисимович Сорин, преданно и с искренней любовью служил делу своей жизни: многолетним фенологическим наблюдениям и созданию образцового школьного класса биологии, я понял и оценил значительно позже.
Класс биологии в моей средней школе без преувеличения можно было назвать академическим зоологическим кабинетом. Собранным в нём, прекрасно оформленным коллекциям, порой уникальным экспонатам, могли бы позавидывать даже некоторые университеты. И что важно – всё в этом кабинете было сделано трудолюбивыми и талантливыми руками нашего учителя.
Именно с ним, Сориным Альбертом Анисимович, я выезжал на районные и областные олимпиады по биологии, где к радости болеющего за меня борковского общества, где бы оно ни находилось, занимал первые места. Почётные грамоты с традиционными лучезарными портретами вождя мирового пролетариата храняться в моём родовом архиве вместе с иными историческими документами: грамотами с профилями Джугашвили-Сталина и текстами превозносящими научные достижения моей прабабушки, приказом о награждении её сестры медалью «За оборону Ленинграда», приказами о награждении моего деда медалями «За отвагу» и благодарностями для него же от имени Верховного Главнокомандующего, приказом о награждении моего прадеда орденом Красной звезды, почтовыми открытками с прижизненными изображениями Е.И.В. Николая II Александровича и всего Августейшего Семейства, Высочайшими приказами о награждениях орденами Святой Анны и Святого Станислава, а так же медалями Российской империи одного моего прадеда и Высочайшими приказами по гражданскому ведомству о произведении второго в очередные классные чины Министерства народного просвещения и Министерство государственных имуществ, формулярными списками прапрадедов – казаков, выдержками из Разборных книг служилых людей XVII века – так же казачьих, и так далее, и так далее…
Поездки на Биологическую олимпиаду МГУ, считавшуюся всесоюзной, организовывали учёные нашего института, причём для нас, учеников Борковской средней школы, первый тур олимпиады проводился в нашем академгородке при участии молодых учёных из столицы: кроме прочих – вирусолога Аркадия Мушегяна, одного из создателей Объединения «Молодые биологи школе».
Сначала нас, членов институтского молодёжного биологического кружка, кто-то сопровождал: первый раз – гидроботаник Александр Григорьевич Лапиров, потом – Роман Яковлевич Братчик, а в последнем классе десятилетки мы съездили в Москву самостоятельно.
В 1983 году я без труда прошёл в третий, финальный тур, получил четвёртую премию и вошёл в число пятнадцати лучших биологов СССР в своей возрастной категории. Соответствующую похвальную грамоту подписали декан биологического факультета, профессор Михаил Викторович Гусев и председатель жюри олимпиады, чл.-корр. АН СССР Михаил Владимирович Горленко. В следующем году я снова получил четвёртую премию и вошёл в число тринадцати лучших биологов СССР в своей возрастной категории. Тогда председателем жюри был энтомолог, доктор биологических наук Геннадий Михайлович Длусский (очередной недюженный выпускник КЮБЗ), который подошёл ко мне в университетском коридоре и зная, что я жду собеседования (третьего тура олимпиады), стал расспрашивать меня, чем я интересуюсь. Выяснив, что спектр моих зоологических интересов широк, и в нём присутствуют насекомые, был несколько огорчён тем, что в моей энтомологической коллекции только бабочки и жуки. «Эх! – говорил господин Длусский, – кругом только бабочкисты и жукисты! А что с другими шестиногими? Они же не менее интересны!» Тогда я ещё не знал, что он всю свою научную жизнь посвятил изучению муравьёв, но шеснадцать лет спустя я несколько раз беседовал с профессором Длусским именно об этих насекомых. Правда по телефону и из другой страны.
