–Вот так, Жень Саныч, такие дела… Но куда же идти? – я энергично двинулся вперёд, щуря глаза, стараясь увидеть хоть что-нибудь, что могло бы подсказать мне верное направление.

–Сколько ни щурся, настоящее туманно, – посетовал, наткнувшись на сухую еловую ветку. – Прошлое же напротив: всё яснее и яснее.

Вытянув перед собой руки, упрямо двигаясь через тайгу, я вспоминал дни проведённые в Соловецком монастыре.

Как-то вечером, направляясь в кельи, в которых расквартировалась экспедиция (кроме нас в монастыре проживали энтузиасты-реставраторы), я услышал музыку. Не веря собственным ушам, зашёл в трапезную церковь и увидел скрипача. Он стоял в центре зала и самозабвенно играл. Несмотря на поздний час силует музыканта был хорошо виден на фоне церковного окна. Я сел на полу у стены и дрожал от восхищения, слушая необыкновенный, неожиданный концерт. Потом шатался в темноте по крепостным монастырским стенам и думал о добре и зле. Шеф как-то рассказал нам о двух улитках: морском ангеле и морском чёрте. Маленькие и нежные они живут в толще вод северных морей, перемещаясь с помощью «крыльев» – видоизменённых ног. Морской чёрт, по латыни – Лимацина – имеет хрупкую, спирально закрученную раковину. У морского ангела, по латыни – Клионе – раковины нет, в этом смысле он напоминает слизня. Интрига заключается в том, что «ангел» съедает «чёрта». Более крупный Клионе ловит Лимацину, крепко, будто кракен, хватает его своими щупальцами и постепенно съедает живьём. «Разве ТАКОЙ образ ангела показался мне, когда я слушал скрипача в церкви?» – думал я, уходя всё дальше и дальше от своей кельи.

Стоя на монастырской стене, жадно вдыхая густой морской воздух, я постепенно забывал об ангелах и чертях, неизвестное оставалось неизвестным, а осязаемое востребованным. «Нравлюсь ли я девчонкам нашей экспедиции?» – размышлял я, глядя масляными глазами на лунную дорожку.

К моему счастью бóльшую часть времени я проводил не в монастыре, а в поле – на берегу губы Долгой, где был расположен наш экспедиционный лагерь. Там, во время одиночных экскурсий и общих морских рейдов на солидном беломорском карбасе, свершилась моя мечта – я увидел морских звёзд: обычных, и великолепных солнечников с десятью и более лучами. Там же произошли мои первые встречи с причудливыми змеехвостками, «внеземными» рыбами пинагорами, свистящими большеглазыми тюленями, а так же с не менее экзотическими гостями: хронически нетрезвыми и беспредельно разговорчивыми сборщиками морских водорослей притянутыми к нашему берегу ярким светом негаснущего костра XXI экспедиции ЛЭМБ.

Там же, на берегу губы Долгой, под впечатлением пережитого, я, начинающий гитарист, написал несколько своих первых песен. Думал ли я тогда, что пройдут годы и двадцать моих произведений в авторском исполнении, с подачи моего московского друга, энтомолога Павла Удовиченко, будут изданы в серии «Российские барды» на одном диске с песнями Юрия Визбора и Андрея Анпилова? Нет, не думал. О чём же я тогда… Ах, да: «Нравлюсь ли я нашим девушкам?..»

Независимо о того, нравился ли я биологиням экспедиции, или не нравился, просыпаясь пораньше для утренней пробежки я с восторгом наблюдал, как по литорали шагают элегантные кулики-сороки, как плывут по зеркальной глади важные гаги и как серебристые чайки объедаются красными, сверкающими в лучах восходящего солнца, морскими звёздами.

Иногда, то с моря, то со стороны островных озёр, до меня доносились ошеломляющие, дьвольские крики. Позднее я узнал, что эти пронзительные вопли и стоны, которые леденили мне в кровь жилах, были голосами гагар – крупных, изящных, длинношеих птиц характерных для севера России.

Пребывая на Большом Соловецком острове, познавая его природу, в часности птиц, я не забывал о своих пернатых друзьях живущих на верхней Волге. В августе выслал родителям телеграмму: «Проследите отлёт озёрных чаек!» Телеграфистка едва сдерживала смех, передавая по телефону текст сообщения. Родители выполнили просьбу, а я в скором времени прибыл домой потрясая фотоаппаратом: «Цветные слайды с Белого моря!»

Птицы встречающиеся в окрестностях моего маленького научного посёлка Борок, бывшего имения князей Голицыных и Мусиных-Пушкиных, навсегда остались моей трепетной любовью. Мне никогда не забыть, как с нетерпением и знанием дела я следил за прибытием грачей: на Ярославщине это перелётные птицы. Помня по своим записям в фенологических дневниках, что они появятся к середине марта, 13-17 числа, я деловито сообщал друзьям: «Вот увидите, ещё день два и загалдят чёрные птицы у своих гнёзд на берёзах и соснах!» Грачи никогда меня не подводили, я им очень благодарен за это, они меня многому научили.

В апреле бегал к воде встречать гоголей, красноголовых нырков, морских и хохлатых чернетей. Господи! Какие красавцы, глаз не оторвать!

Как-то раз, лежа с биноклем на золотых звёздах мать-и-мачехи, вдруг заметил горностая: уже перелинявшего, шмыгающего в зарослях осоки. Вот он подбежал прямо ко мне и стало явственно видно, как по его шее быстро семенит чёрный муравей. Насекомое в мгновение ока забралось зверьку на нос. Горностай чихнул, подскочил и кувырнулся в воздухе. От неожиданности я засмеялся в полный голос. Наблюдаемые мной утки наторожились и вот уже первый гоголь снялся с воды, а за ним, словно нарастающая лавина, и все остальные. «Вот, ты… такой-сякой!» – погрозил горностаю кулаком, но его уже и след простыл.

Прошло не более двадцати минут и место уток заняла пара лебедей-кликунов. «Откуды вы, белые птицы? Где зимовали? У нас: на Балхаше, Аральском, Каспийском, Азовском, Чёрном море? Или на Средиземном?» – спросил шёпотом желтоклювых великанов, к которым уже подсели кряквы, свиязи и пара «кубистических» морянок. «Ну вот, – подумал, – теперь только дождаться поганок и крачек. Кстати, кому пришло в голову назвать одних из красивейших водоплавающих птиц поганками?»

Они, поганки и крачки, прилетали последними – теплолюбивые «ребята». Одновременно с ними, или немного позже появлялись долгожданные соловьи, иволги, кукушки, коростели, ласточки и стрижи. Как же я – высокий, великорусский, казачий подросток – ждал стрижей! Ох уж эти небесные корсары, это северное племя тропических семейств! Пионеры матери природы, пионеры, у которых мне хотелось быть звеньевым!

Проживая на берегу Рыбинского водохранилища, я всё своё свободное время проводил на природе. Мои наблюдения были не только личными, ничего не значащими для науки эмоциями, но и имели определённый профессиональный вес: в течении нескольких лет я открыл три вида птиц ранее не отмеченных в Ярославской области и сообщил об этом в соответствующую научную организацию.

Мне до сих пор снится моя комната и окно звучащее в разные времена то летними стрижами, то осенними журавлями, то зимними снегирями, то весенними гусями. До сих пор бередит усталую душу ставшая родной, мне – родовитому Семиреченцу, Ярославщина.

Эта близость птиц, своеобразное участие в их перелётах, долях и недолях, их голоса, от которых порой захватывало дух и хотелось одновременно плакать и смеяться, всё это наложило на мою душу неизладимый отпечаток. Может поэтому меня задевает за живое популярная песня Игоря Николаева когда-то исполненная Аллой Пугачёвой:

Расскажите, птицы, что вас манит ввысь?

Надо мною вы так дерзко вознеслись.

Может, потому вам так легко лететь,

Что к успеху не стремитесь вы успеть?

Что не мучат вас обиды прошедших лет,

Крылатых лет, прекрасных лет.

Полно, летите, летите

Через полночь и солнце в зените,

По куплету всему свету

Вы раздайте песню эту