Начитанный, хорошо подготовленный к встречам с морскими обитателями, я с восторгом рассматривал характерные воронки водоросли Падины растущей у самого берега на выглаженых водой камнях и волнистые ленточки «морского салата» – водоросль Ульва, которая тут и там выделялась своей яркой зеленью. По камням, время от времени выходя из воды, бочком пробирались мраморные крабы – мночисленные в нашем Чёрном и довольно редкие в Средиземном море. Там же, на валунах и скалах, немного над водой или тут же под её поверхностью, виднелись конусообразные раковины морских блюдечек – съедобных морских улиток, и белые известковые домики оседлых рачков Балянусов. Ещё не зашёл в море, ещё не одел маску и ласты, а уже столько всего!
Лёжа в воде у самого берега, я не мог оторвать глаз от утончённых, прозрачных, наполненных ярчайшими, фосфоресцирующими пятнышками креветок рода Палемон, обитающих в тихих закоулках между камнями. Там же, на глубине не болеее полуметра – царство морских собачек: характерных прибрежных рыб южных морей. В Чёрном их целая плеяда, а среди прочих выделяется мелкая и чрезвычайно яркая собачка-сфинкс. Нигде более я не видел этих рыбок в таком количестве! Удобно расположившись на камнях, маленькие сфинксы с любопытством рассматривали меня. Движение воды раскачивало их тоненькие «рожки» поднимающиеся над глазами, а пляшущие лучи солнца оживляли и без того яркие полосы и точки на их голове, теле и плавниках. Сфинксы, как и некоторые другие виды морских собачек, нередко выбираются на надводные части камней, где греются и созерцают мир суши.
В возрасте пятнадцати лет, почерпнув необходимые знания из соответсвующих статей раздела аквариумистики журнала «Рыбоводство и рыболовство», я привёз нескольких собачек-сфинксов в свой новый, большой морской аквариум. Они жили у меня несколько лет, напоминая о любимом Крыме и родном южном солнце.
В шестнадцать, продолжая исполнять оформившиеся мечты, я побывал на Соловецких островах. Это стало возможным благодаря знакомству с известным петербургским натуралистом и педагогом – Евгением Александровичем Нинбургом.
Жень Саныч, Шеф, как называли его юннаты Дворца пионеров имени В. Алексеева, принял меня в состав XXI Беломорской экспедиции Лаборатории экологии морского бентоса (ЛЭМБ), которой являлся создателем и руководителем. Для меня это был настоящий прорыв. Ещё в раннем детстве наслушавшись от своего отца о богатых жизнью северных морях (он побывал на Баренцовом, где собирал материал для диссертации), я решил, что мои первые самостоятельные шаги должны быть сделаны не только в направлении Тянь-Шаня и Памира, но и Кольского полуострова.
Готовясь к экспедиции, я не ходил, а буквально летал. Как же: меня ждала встреча с Белым морем, в котором обитают зубастые косатки, глазастые тюлени и разноцветные морские звёзды. Морские звёзды! Увидеть их в натуральной среде было моей сокровенной мечтой. В Чёрном море, у наших берегов, они не водятся, а на других морях к тому времени я ещё не бывал.
Стоя на носу небольшого морского судна взявшего курс из Кеми на Соловецкий архипелаг, я жадно ловил ноздрями запахи раскинувшегося передо мной моря, представлял, как где-то внизу плывут толстые полярные акулы и с радостью отмечал признаки жизни заметной на поверхности. Вот качается на волне кусок водоросли Фукус, её разветвлённые «пальцы» невозможно перепуть с чем-то другим. Там, с лева по борту, появилась величественная Цианея арктика: самая крупная медуза Мирового океана. Купол экземпляра замеченного мной имел около полуметра в диаметре. Желтовато-красный он был едва различим в неспокойной воде. Под ним тянулись длинные, жгучие щупальца. Диаметр куполов самых крупных медуз этого вида достигает двух метров и более, щупальца таких гигантов тянутся за ними тридцатиметровым шлейфом – настоящие морские кометы!
На Соловках я провёл более месяца – хорошая школа жизни для «шестнадцатилетнего капитана» ежедневно выходяшего в море под чёрным парусом четырёхвёсельного карбаса. Почему парус был чёрным не помню, видимо не нашлось другой, подходящей по техническим свойствам материи.
Евгений Александрович заботился не только о нашем здоровье, дисциплине, безопасности и знаниях в области систематики и экологии морских животных, но так же о нашем историческом образовании. Почти сразу же после прибытия на Большой Соловецкий остров он, отдельным приказом, организовал поход к Переговорному камню – уникальному памятнику созданному в середине XIX века.
Массивная прямоугольная гранитная плита, на верхней, обработанной стороне которой выбит исторический текст, лежит на месте переговоров английских моряков с соловецкими монахами. «Зри сие!» – читал нам Шеф, открывая перед участниками экспедиции малоизвестную страницу в летописи Крымской войны. Главным героем увековеченного на камне события является настоятель Соловецкого монастыря архимандрит Александр, который в 1855 году отправил ни с чем банду голодающих разбойников под флагом так называемой великой Британии.
И я, конечно, зрил. Но совсем не туда, не в пороховой дым Крымской войны, а в чистую воду моря мирно колышущегося у каменисто-песчанного берега поросшего сочными кустиками цветущей морской астры. Нинбург о перебитых одичавшими англичанами монастырских овцах на Заяцком острове, а я подкрадывался к рогатому бычку, рыбке притаившейся под самой поверхностью воды на широкой «ладони» Фукуса. Шеф о том, как спесивые англичане писали в монастырь ультиматумы на английском языке, а я отмывал от песка крупную раковину Арктики исландики – прекрасный экземпляр для моей росшей не по дням, а по часам коллекции. (Пройдёт около двадцати лет и учёные докажут, что этот двустворчатый моллюск является самым долгоживущим животным из всех известных на Земле. Окажется, что Арктика исландика живёт дольше, чем даже такой долгожитель-рекордсмен, как полярная акула, а именно – более 500 лет!)
В следующий раз Евгений Александрович отвёл нас к зданию Соловецкой биологической станции. Основанная в 1881 году в Сельдяной избе она стала самой северной из всех биостанций России того времени. Пока другие осматривали старинный дом, я укреплял знакомство с нереидами: не обольстительными нимфами, дочерьми Нерея, а «страшными» морскими червями из класса полихет. Длинные, вьющиеся змеиными кольцами они лениво сплетались и расплетались в метре от берега. Никогда ранее я не видел ничего подобного! Господин Нинбург мог сколько угодно рассказывать об основателе станции, профессоре Николае Петровиче Вагнере, но я едва его слышал, сидя недалеко от стен Соловецкого монастыря, ловя последние лучи вечернего, янтарного солнца и рассматривая окаменелый зуб доисторического лося выковырнутый из земли носком полевого ботинка. И всё же…
И всё же, дорогой Евгений Александрович, Ваши труды не пропали даром. Прошли годы и именно я, неслух влюблённый в природу, вспомнил всё: Переговорный камень и Крымскую войну, первую русскую полярную Биостанцию и профессора Вагнера, «СЛОН», Павла Александровича Флоренского и ещё много другого и других. Помню всё, Жень Саныч: и Твоё задорное «Дети, вашу мать!», и нашу многолетнюю дружбу после эспедиции, дружбу, которую прервала смерть…
–Э-гэ-гэййй! Кто-нибудь! Ау! Отзовись! – крикнул я, чутко ловя каждый звук. – Одного Ты мне не рассказал, Жень Санычь: кто такой Василий Алексеев, чьё имя носил Дворец пионеров, на базе которого существовала Твоя Лаборатория. Это я уже сам разузнал.
Василий Алексеев, молодой рабочий Путиловского завода, лично воевал, не на жизнь, а на смерть, с армией господина Юденича – легендарного генерала, который воплотил в жизнь многовековую русскую мечту. Именно благодаря ему, Его высокопревосходительству Юденичу, Николаю Николаевичу, дворянину из Минской губернии, к России после Великой войны должен был отойти Царьград и Черноморские проливы. Но этого не случилось, потому что Васи Алексеевы и возносящиеся на их волне всякие Гучковы, Родзянки, да Керенские в течение нескольких месяцев победоносно разрушили Российскую империю. Царьград достался туркам традиционно проигравшим войну с русскими, а русским, великой кровью и страданием, достался СССР. Туркам – Царьград, а нам – февральская революция, будь она трижды проклята, большевистский переворот, гражданская война, ленинско-сталинский террор, гибель национальной потомственной элиты и чудовищное одеревенщивание всех эшелонов власти, науки и культуры.
