Видение Живёт средневековье во мне — как замок тяжкий и подслеповатый, навис над пропастью; и на крутой стене суровой стражи сумрачные латы; и на закате затрубит герольд пронзительно, надменно и беззвучно, и дрогнут створы кованных ворот, и призрачный кортеж по сонным кручам в долину молчаливо потечёт. Черны щиты, опущены забрала, и шаг коней размерен и могуч; и вот, истосковавшись по врагу, седой король торжественно и ало нагим над головой взмахнёт мечом… «…И в тишине…» …И в тишине застыну, молчалив, сосредоточен. И что мне прошлое? Что будущее мне? Лишь марево, лишь трепет многоточий на кронах строк!.. Я ухожу в леса, по джунглям рифм протаптываю тропы и продираюсь сквозь стихи; я сам — пещерный тигр, ревущая утроба, чей голод первобытнее Луны, чья жажда раскалённее вулканов; в ушах моих мурлычет гром весны — и я рычу, и бью хвостом по скалам, и морду жаркую сую под водопад — кипит струя, шипя, взвиваясь паром!.. О, как я пьян! Как этой жизни рад! Я – тигр! Я – миг! Я – торжество удара, что, как судьба, звенящая во мне, неотвратим, стремителен и точен!.. И что мне прошлое? Что будущее мне?! Лишь марево, лишь трепет многоточий… «Бью челом вам, донкихоты…» Бью челом вам, донкихоты! Ваш от пят я до макушки. Мы найдём мечам работу, к чёрту книги и подушки!.. Час пробил! В грязи свинея, докатился мир до точки. Обучайтесь, Дульсинеи, класть на синяки примочки. …Бьют от наших шлемов блики, как перчатки, в ваши рожи. Мы в ничтожестве – велики, вы в величии – ничтожны! Что с того, что, как лопаты, ваши горсти ветряковы? Рвутся в битву Росинанты, растерявшие подковы!.. Пусть глупцы хохочут смачно, пусть давно все кости ноют — скачет рядом верный Санчо, добрый Санчо, толстый Санчо, и – плевать на остальное!.. Мы очистим мир от скверны, рухнут чары под мечами! Будут петь про нашу верность миннезингеры ночами, и очами, что синее самой синей серенады, будут наши Дульсинеи вдаль глядеть из-за ограды, будут с нежною тоскою дожидаться паладинов, что, как пламя, беспокойны, что суровы, словно льдины. Будут умолять: «Останься!» Будут плакать под луною — будут!.. В бой, мой добрый Санчо, Толстый Санчо, верный Санчо, и – плевать на остальное!.. «Да будет так…»
Да будет так, как есть. Да будет всё на свете — хрусталь и сажа, грохоты громов и снежный сосен сон, литые строки эти и хлябь доносов, первый луч над тьмой и темень скорби, и шута величье, и мудрых слепота, и боль любви, и ненависти боль… Блажен, кто ищет себя в других, кто истово ловил дыханье Истины, разлитое повсюду, кто сам себе, и другу, и врагу был верен… И враги – да будут. Что мы без них?.. Я сердце берегу не ради смирной, праведной и скучной юдоли; будь ниспослан мне судьбой, мой верный враг, как яростная туча, что копит молнии и ждёт… Да будет бой!.. «Чем мне, бродяге, поэту, солдату —…» Чем мне, бродяге, поэту, солдату — ибо таков я, знаешь сама, — кроме любви, чем тебе воздать мне за глаз твоих зелень и губ дурман?.. Я мог бы солгать о верности вечной, но сам не поверю. И ты – не верь… Будем верны, влюблены и беспечны, покуда меж нами не хлопнет дверь. Счастливы будем. Нежными будем. Ласковы будем до немоты — и всё позабудем, насквозь позабудем — лишь я и ты… Благослови нас, мудрое сердце! Мы парою созданы, может быть, но от судьбы никуда не деться и не укрыться от той судьбы… Так уж судилось – а надо б иначе; так бы хотелось – да не суждено. Кто-то когда-то по нас заплачет, а не заплачет – не всё ли равно?.. «Ночи, развевая гривы…» Ночи, развевая гривы, в тихих окнах звёзды топят, и рассвет неумолимо топчет травы на востоке. По снегам смертельно сонным, по лесам в ледовых латах Солнце ломится бизоном — красноглазым и горбатым… «То есть любовь…» То есть любовь. Труп логики в углу. То есть любовь. Да сорок тысяч братьев любить не в силах так, как я люблю!.. То есть любовь. Посулы и проклятья — что в них, коль зрячий – слеп и зряч слепец?! То есть любовь. И Солнце лишь соринка в её глазу. Распять её? Воспеть?.. Как дар принять? Отречься и отринуть?.. Падите ниц пред ней. То есть любовь!.. |
