Стихи 1960–1970 (Никель, Москва, Мурманск) «Это – было так. Это – так было…» Это – было так. Это – так было: были предки мои коннетаблями, в бой ходили на чёрных драккарах, пировали с чертями в Тартарах, били Цезарей в Цизальпинах, малевали охрою спины, а на шею – клыки кабаньи… Были предки мои рабами и царями – не раз бывали… Богу ведомо, как их звали!.. Знаю только, что в мире этом род родил мой мужей и поэтов, что под Троей грозно и мерно рокотала арфа Гомера, и гремела лира Брандана, вторя голосу сына успеха, Эгиль пел, отражая удары, — и по фьордам дробилось эхо!.. Это – было. Боян был вещий, старец немощный, струн касаясь, вдруг крылами вскидывал плечи, и казалось – сажень косая!.. И казалось – под облаками сизый сокол кружит широко — вот сорвётся когтистым камнем!.. …Вот бредут кобзари по дорогам — и угрюмые скифские бабы думы синие Запорожья непослушными шепчут губами, и шуршат ковыли тревожно про Марусю и про Голоту, про великую муку Байды… …А гитара зовёт кого-то, а гитара не умолкает, то ликует, звеня, то стонет — колдовство, наважденье ночное… И с балкона нисходит донна в сад… А завтра я буду снова петь под банджо, под чёрное банджо о любви моей Бэтси чёрной!.. Бел хозяин, как чёрт, и важен — только Бэтси – моя девчонка. А миледи желта от желчи и гладильной суше доски. Между прочим, я б, между прочим, — будь я он, удавился с тоски!.. …Это было. Всего бывало… Мне в наследство досталось немало — мне в наследство достались песни, вся пещера Али-Бабы!.. Мне волшебное слово известно, чтоб войти в неё… Я там был! Я горстями пересыпал их, словно россыпи синих звёзд — за пазухой вам принёс только толику, самую малость… Песни Брандана I Взошла зелёная звезда, и вечер – тих и нем… И время петь тебе, Брандан, певец – скала и снег… И будет песнь твоя терпка, как дикий виноград, как небо ночи, высока, чиста, как ключ в горах… И с нею под угрюмый свод неслышно скорбь войдёт… Моя шершавая ладонь, как с дерева – кору, один из тысячи ладов, лишь стон сдерёт со струн… И голос мой – давно не шёлк; он нежность позабыл, когда себя, как факел, жёг я средь ненужных битв. Пусть под угрюмый этот свод неслышно скорбь войдёт… Как зелена моя любовь, как далека она!.. Как чаша, я наполнен вновь, и вновь – не видно дна за юной пеной! Но – седа, седа душа на дне… О чем, зелёная звезда, о чём ты шепчешь мне?.. Пусть под угрюмый этот свод неслышно скорбь войдёт… II Горьким, горьким было пиво, лгали речи в этом доме, и глаза глядели криво, и очаг коптил недобро, и углы таили злобу, по-змеиному шипели… И хотели гости, чтобы пел Брандан. Но им – не пел я!.. Горьким, горьким было пиво, но презренье – пива горше!.. Ожерелья мне сулили, кубки золота литого, как о милости молили, как о влаге в сушь… Не трогал я правдивых струн. Опасно, словно потаскуха – тело, продавать свой дар прекрасный… Пел для всех я. Им – не пел я!.. Горьким, горьким было пиво, но презренье – пива горше!.. И, от ярости безумны, за мечи они хватались, воя. Но – молчали струны. Но – когда и кто заставил барда лгать себе в угоду? Мне ли головою белой честь пятнать? И встал я гордо под мечами. И – запел я!.. И глаза им выжгла песня о презрении горше пива! Монолог человека, испорченного классиками Я читал слишком много, я спешил слишком часто, я любою дорогой не шагал безучастно — а дороги те были не усыпаны розами, на дорогах тех били семиматушной прозою, по мозгам и по почкам, и под дых, и лежачего, били скопом и в клочья… Всё, что было назначено мне судьбою лукавой — принимал я без ропота, заражён идеалами поучителей тронутых — от Христа и Сократа до Толстого и Маркса… Я родился крылатым, стал — фигурой из фарса. Я бежал от покоя и от дара, что даром, Я щеку за щекою подставлял под удары, я чужого: – Да что вы?! Я своё: – Да возьмите!.. Хоть в моей родословной каждый предок – грабитель. Хоть в моей родословной не читали – рубились; не сыскать краснослова, но убийц – в изобилии… Крестоносцы, варяги, запорожцы, бароны — между ними я ряженый, вроде белой вороны… Слишком добрых и мудрых я читал слишком много. Стал я добрым и мудрым, стал бараном безрогим, незлобивым, покорным, разучившимся драться — хоть пишите икону!.. Только – жил ли я, братцы? |
