Так я стал вождём своего цеха. Потом многих тех, кто выжил тогда, забрала судьба. И сейчас я видел всего несколько тех, первых, которые были со мною с той самой ночи. Через несколько дней наш цех заселили новым, более молодым поколением. И не зная иного, они приняли мою власть безоговорочно.
Хомут медленно потянул меня за шею вперёд. Многие из оставшихся в цеху сейчас думают, что через хомуты сами Боги отмечают тех, кому пора умирать. Но это не так, я знаю, как это происходит на самом деле. В ухе каждого находится бирка – маяк с уникальным радио-номером. Подвесной кран видит по биркам всех стоящих снизу, и выпускает свои щупальца – длинные сложные хомуты с удавкой на конце. И каждая удавка ловит свою, нужную ей бирку за голову её хозяина. Если у особи нет бирки, значит она не опознана, неликвидна, и её изымают из стада. Многие живут всю жизнь с ложным заблуждением, что это Боги забирают тех, кто опозорился, потеряв свою бирку в бою. Но каждый Вождь знает правду и поэтому молчит: слишком много крови может пролиться, если об этом узнают все.
Я огляделся кругом, много тросов уходило верх к нескольким кранам под потолком. Краны обрисовывались лишь габаритами огней да слабым отблеском лобовых стёкол. Тросы сверкали железом, на них играли лучи, летя по ним вниз. Все заметно нервничали, переминались с ноги на ногу и отводили взгляды, почти все смотрели в пол. Все это означало завершение жизни, ещё какое-то время, и я стану рагу или отбивной. И эти мысли гуляли в каждом из нас, у кого-то проступали слезы. Каждый готовился к этому всю жизнь, с самых ранних лет, но именно сейчас стало до ужаса страшно. Всю жизнь, готовясь к смерти, где-то в глубине души надеешься, что обойдется. Не обошлось. У меня тоже предательски задёргались глаза, но все отводили взгляды друг от друга, пряча их куда угодно, лишь бы случайно не встретиться взглядами с кем-то.
Чтобы унять чувство собственной беспомощности, я пообещал себе очень дорого продать свою жизнь и не сдаться без боя. Даже если это бесполезный и глупый бой, пусть подавятся мной. Мысли о беспомощности роились где-то в голове, и прогнать их не выходило. Я же мог сбежать раньше, я бы мог что-то сделать, чтобы не стоять теперь вот так вот, перед забоем. Но это, конечно, сильное утверждение для моего напуганного разума. Сбежать отсюда я бы не смог, никто не может сбежать отсюда.
Я посмотрел верх, сегодня там было светлее, чем обычно или мне только так казалось. Тени суетились наверху, у них сегодня тоже трудный день.
С каждым цехом движение замедлялось от вливающихся в общую процессию слейвов. Много знакомых вождей и старших встречал я в этой процессии. Где-то на миг мелькнул 34-й вождь и пропал, очень жаль, я хотел проститься с ним.
Я вслушался в напуганные голоса из толпы:
– Мне не стыдно престать перед Богами…
Их перебивал шквал других голосов:
– Сегодня мы встретим всех своих предков…
Ещё много о чём говорили другие, перебивая друг друга и смешиваясь в общую кашу.
Проходя маленькие окошки мудрецов, я слышал слабый смех из вечной темноты. Мы дошли до самого конца общего коридора, который был для нас всей жизнью. Глухая стена с надписью «Г24», лязгнув, стала медленно подниматься, осыпая песок и разнося пыль. Нам предстояло увидеть больше того, что мы видели за всю жизнь, и заплатить нашим Богам за это всем, что у нас есть.
За спиной я услышал шёпот:
– Лишь бы в ресторан, лишь бы в ресторан.
Мы медленно вошли в широкое помещение, терявшееся далеко в дали, целиком разделенное на квадраты вольеров с железными сетками. Хомуты упрямо вели нас в первый квадрат. Второй этаж был и тут, по нему сверху сновали граждане. Сложная сеть мостов на втором этаже обвивала сваи, на которых держалась крыша мира и терялась в разных сторонах множеством переходов. Вверху было светло, и я никогда не видел столько граждан в одном месте. Над нами, около самого входа, я заметил знакомого старого гражданина, которого однажды видел в своем цеху. Он внимательно изучал планшет в руках, иногда переводя взгляды на нас.
Через несколько минут, впереди нас, противно лязгнув, опустились двери сетки и мы прошли в следующий квадрат. Когда впереди стоящая группа уходила из одного вольера в последующий, за ней поднималась сетка, а перед нами открывалась. Так из квадрата в квадрат мы двигались дальше.
У меня создалось впечатление о полной автоматизации процесса. Граждане лишь наблюдали со второго этажа за происходящим, никакого участия в этом не принимая. Только сейчас я додумался посмотреть назад, бросить последний взгляд на тёмный дом, где прожил всю жизнь. Хомут душил меня, больно врезавшись в шею. Насколько возможно, я оглянулся назад. За нами уже стояли заполненные квадраты вольеров. Мы двигались прямо от выхода из дома. Почти ничего не было видно, только часть ворот и буквы: «Г24» в верхней части. С обеих сторон, насколько хватало глаз, торчали открытые провалы других ворот. Я видел ближайшие ворота с двух сторон от родных мне, с номерами «Г23» и «Г25». За более высокой цифрой следовали другие, на увеличение, а за более малой, наоборот, на уменьшение. А другие ворота растворялись вдали. Разглядеть, что происходит на нашем уровне, у меня не выходило. Решётки и слейвы, слейвы и решётки. И вся масса медленно движется вперёд, переходя из одного вольера в другой.
Первый раз в жизни я смог рассмотреть кабину подвесного крана. Вернее то место, которое мы считали кабиной водителя. На самом деле это оказалась гранью железа, которая во мраке нашей фабрики играла с нами шутку в бликах бедного света. Здесь были тысячи подвесных кранов, танцующих безупречных архитектурный танец под потолком. Они двигались правильно, без ошибок. На освободившееся место от одного крана, сразу вставал другой. Роботы, автоматизированные краны, роем направляли нас вперёд к смерти. Живой организм не способен на такое идеальное движение. Ни один кран не мешал другому, и большие связки тросов от хомутов не спутывались между собой. Часто тросы хомутов практически незаметно переходили от одного крана к другому, при этом траектория нашего движения совсем не менялась. Я понял, что фабрика – это огромный автоматизированный город. А граждане лишь надсмотрщики.
Мой мозг не хотел сдаваться, даже при приближении очевидного конца он искал искру надежды, чтобы не свихнуться и спасти своего носителя. Еще есть маленький шанс, в который я сейчас искренне верил, что проживу немного подольше других сородичей. Меня могли оставить на развод потомства, а это ещё пару лет на фабрике. Еще могли отправить в живом виде в хорошую торговую сеть премиального сегмента, если я подойдут под хороший гост. Существовала крайне малая вероятность попасть в стратегическое государственное хранилище, и тогда у меня было бы ещё лет пять или около того. Я внутренне сам себе улыбнулся, жизнь могла быть ко мне более благосклонна. Кто знает? Ведь я никогда её ни о чём не просил, тут особо не о чем просить.
Тем временем, мы медленно переходили из квадрата в квадрат. Решётки с лязгом опускались, мы шли дальше, пока не упирались о закрытую решетку нового квадрата. Справа и слева параллельно двигались другие потоки. Мы с интересом смотрели на соседей сквозь решётку, а они на нас. Мы никогда не видели друг друга, и смотрели теперь во все глаза. Одна сторона особенно привлекала наша внимание, там стояли женщины. Они тоже очень внимательно на нас смотрели. Они находились с той стороны, куда уходили двери обоих цехов размножения с нашей фабрики. Каждый из нас обращен во взгляд, ведь творится такой шум, что расслышать что-то совершенно невозможно. Но наши глаза сейчас стали всем на свете, и ушами и голосом, и самой душой.
Впереди опустилась последняя сетка. Мы вошли в общий огромный вольер. Мне показалось, что кто-то смотрит на меня. Я быстро огляделся, но никого не заметил. В распределительном вольере не было ни капли свободного места, со спины уже подпирали вошедшие следом.
Впереди уже не было клеток, только в нескольких метрах от нас глухая чёрная стена до самых сводов и много однотипных дверей. Общую массу тут разделяли на ручейки с помощью железных ограждений, грубо выкрашенных в жёлтый цвет. Ограждения давно стёрлись по бокам, обнажив стёртую почти до основания железную начинку стального цвета. Магнитные хомуты от подвесных кранов, не зная ошибки или тени сомнения, нитями направляли слейвов к дверям. Что происходило у самых дверей, мне было не совсем понятно. Повторяющийся щелкающий звук, за которым следовало открытие или закрытие двери. Над дверьми зажигались лампочки и гасли, и очередь на миг передвигалась вперёд. Нехорошие мысли посетили меня.
