© Коваленко А.С, 2017

© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2017

Память – скоротечная ветреная дрянь. Мы забудем абсолютно всё и каждого из тех, кто был с нами рядом или кого мы встречали на своём пути. Тернист ли путь на повороты, прост ли он и прям, судьба всегда ведет нас разными дорогами к одному концу. И единственный конец всего – полное небытие. Годы смоют абсолютно всё, и людей и события, всё хорошее и плохое. Большая боль, страсти и страдания, любая мелочь, всё это будет забыто каждым или его потомками. К чести человека стоит отнести то, что мы очень быстро забываем всё плохое, но и к минусу стоит отнести обратное: мы забываем всё хорошее и даже быстрее чем плохое. Сначала великие потрясения жгут нашу совесть, а память как бы говорит внутри нас «не забуду – не прощу». Но проходит год, десять лет, и уже то, что было надрезом на твоей страдающей душе – заживший шрам. Пройдёт двести лет, и твои потомки уже не будут помнить, из-за чего болела твоя душа. Все события сотрутся, и совсем ничего не останется, только пустота, да и пустоты не останется вовсе. У новых поколений появятся новые причины для страдания души и новые надрезы на ней. Их проблемы будут ближе к их жизням, чем твои, давно забытые дела, да и сам ты будешь забыт.

Имя – единственная ценность в нашей жизни, которой мы владеем от рождения и до самой смерти. Но как бы не возвышалось твое имя среди лучших представителей народа, время и его смоет, сотрёт из памяти всех будущих поколений. Мал ли подвиг, велик ли вклад, круги на воде все ровно превратятся в гладь.

Поэтому я записал эту историю слово в слово, событие в событие. Это не только моя история, а всего нашего народа. Каждый, кого она коснулась, сохранит в памяти её фрагмент, и только я сохраню всё целиком и надеюсь отсрочить тот момент, когда всё забудется. Я помню каждого, кого встретил на своём пути, с кем говорил или просто соприкоснулся взглядом. Я запомнил всех вас, и хороших и плохих, вы навсегда в моей памяти. Но и я не вечен, поэтому это для вас, моих потомков. Никогда не забывайте, откуда мы пришли и кто мы такие. Всегда помните, чем пахнет свобода.

– Дедушка же был астронавтом…

Она не унималась, щёки покраснели и высыпали маленькими точками, прекрасное лицо пылало яростью молодой, но, по правде сказать, ещё не умудрённой жизнью девушки. Девушка не привыкла, когда ей отказывают, особенно, если это делают самые близкие и дорогие люди.

А ей очень активно отказывали:

– Стейси, милая. Был. Тут ключевой момент, что он БЫЛ астронавтом. И дедушка был им очень много лет назад.

Она с жаром парировала:

– Ну, может у него остались знакомые, коллеги из центра управления полетами, я не знаю…

Рассудительность мужского голоса была неумолима:

– Опять же, если они и остались, то остались у НЕГО, а не у меня.

Высокий мужчина неопределенных лет быстро выходил из себя. Когда он нервничал, он постукивал подушечками пальцев по столу, и это было вестником скорой бури. Зарозовевшие щёки с точками появились и у него, ведь именно от него они и передались юной и очень упрямой девушке. И по-женски приметив перемены в высоком мужчине, Стейси решила зайти с другого фланга:

– Па, я тебя часто о чём-то прошу?

– Милая, займись лучше обучением в своём, уже, между прочим, оплаченном колледже.

Стейси заорала на весь дом протяжное: «М-А-А-А-М!». Отец неприятно поморщился и перестал отбивать такт пальцами. На зов почти сразу же пришла мама, но перед тем как заговорить, она торопливо подошла к окнам гостиной, отодвинула смешные бежевые занавески с красными цветочками и убедилась в том, что окна плотно закрыты. Так соседям меньше «корма» для сплетен. После чего она внимательно и строго осмотрела своего мужа, с нежностью и строгостью тоже – на свою единственную дочь, после этого примирительно сказала, как ни в чем не бывало:

– Что ты кричишь, как на день прощения у земли, милая?

– Папа не хочет мне помогать!

– Ты уже взрослая и ты прекрасно понимаешь, что не хочет и не может – это две большие разницы.

Стейси замолчала, обиженно сморщив прекрасный носик и нервно перебирая какую-то салфетку в руках. Она дочь своего отца, и от него привычка теребить что-то в руках в моменты высшего нервного напряжения. Сморщившись, бедная салфетка, превратившись в трубочку, уже начинала рассыпаться в руках.

Отец взял инициативу на себя и тоже примирительно сказал:

– Послушай милая, в десятый раз тебе говорю, не осталось у меня знакомых. Сам я космос не очень, а у дедушки, наверняка и знакомых-то в живых никого уже нет, столько лет прошло.

Стейси оставила в покое измученную салфетку и с отчаянием оглядела нежно-светло-голубую гостиную с любимой с самых ранних лет старомодной мебелью. Привычные ещё с детства, милые цветастые подушки на диване и креслах, были сейчас совершенно равнодушны к её беде. Она оглядела круглый чёрный стол, большой экран на стене, портреты семьи и дальних родственников, прославленного дедушки в белом старом космическом скафандре со шлемом в руках на синем фоне. Даже сам дедушка с фотографии сейчас смотрел на неё хоть и с доброй иронией, но ещё там сквозило безразличие.

Стейси уже почти сдалась, теперь она решила применить «ядерное оружие», как тогда в далёком детстве, это срабатывало два или три раза:

– Па, я сама туда никогда не попаду…

Но отец жестоко её удивил. И тут она поняла, что детство окончательно и бесповоротно закончилось. Он произнёс не то, что она хотела услышать:

– Мы оплатили твой колледж, и ты будешь дипломированным поваром!

Стейси стало по-настоящему обидно, ведь она всегда была довольно самостоятельной девочкой, по крайней мере, как сама она считала про себя и говорила подругам. Частично она сама заработала на свой колледж, и вообще всегда была сама по себе, этакая «эмансипе». Чем она очень гордилась, и так или иначе, всегда показывала это миру. Но первый раз в жизни, когда ей была по-настоящему нужна помощь родителей – самых близких и любимых людей, они не хотели, явно не хотели ей помогать. Конечно это все пустые отговорки, что нет знакомых и так далее, ведь папа всегда мог помочь ей через свою работу. Отец Стейси, руководил одним из средних подразделений огромной промышленной корпорации, которая занималась производством различных комплектующих, в том числе и для космической индустрии.

Она злилась не на них, хотя на них она тоже злилась, она скорее злилась на себя. Её выводило из себя, что она так долго не знала, чего хочет на самом деле, а когда узнала, было уже поздно. Её злило, что её судьба закрутилась не в ту сторону, а начатый ей не так давно самостоятельный путь пролёг не через те места. Она злилась на всё вокруг: на эти отвратительные старомодные занавески, диван с продавленными секциями, с множественными мерзкими подушками, от которых рябило в глазах. На дедушку с иронической улыбкой, которого уже не было больше двадцати лет в живых, она злилась особенно сильно. Она злилась на саму жизнь и судьбу.

Все её козыри и нерушимые аргументы подошли к концу, и уже больше от досады, не надеясь на победу, она заявила родителям:

– Это моя мечта, я поняла, что рождена именно для этого!

На её удивление, обычно привычные для её отца, слова произнесла мама:

– Стейси, дорогая, твоя мечта меняется каждые несколько месяцев, наверняка через какое-то время ты будешь мечтать о чем-то другом. Более… эээ… реальном.