На несколько секунд она успокоилась.

«Теперь сообразить, где может находиться матрица. Это поистине загадка. Стас не мог врать своему напарнику — этому Киргуду. Точно — не мог. Кажется, он сказал, что положил матрицу на одну из полочек. Но забыл — на какую из них. Бедный идиот. Не привык еще к тому, что постоянная ложь вынудит однажды как-то механически обмануть самого себя. Обратный мат».

Наташа мерила мастерскую шагами, стараясь воссоздать в памяти тот вечер, когда к ней за матрицей пришел Стас. Что он говорил, куда подходил, не открывал ли какие-нибудь ящики.

«Куда он мог ее спрятать? Думая, что матрица у меня, он не слишком старался отыскать ее здесь. Да, скорее всего, это так. Это мой шанс. Нужно вспомнить в деталях, где он стоял тогда, как двигался, о чем болтал».

Она старалась в точности повторить его движения, но получалось что-то суетливое и несуразное.

«Кажется, он слонялся по мастерской туда-сюда, каждую полку обнюхал. Примеривался, куда незаметно пристроить клише. Он же глаза мне намозолил».

Наташа стала вспоминать свою реакцию на его движения, что тоже не дало никаких результатов.

«В какой-то момент я находилась к нему спиной. Точно. Дура, обрадовалась деньгам. Расселась вот на этом стуле около газовой плиты, собиралась сварить кофе. Размякла. Нет, не то. Стас тогда вился рядом. Хвастливый, довольный задуманной операцией, которая в мыслях его подлых уже завершилась полным успехом».

Наташа осмотрела полки. Одинокий том Хемингуэя говорил ей о чем-то. Она открыла его, точно надеясь там обнаружить какой-то след.

«Интересно, что-то он мне про Хемингуэя говорил или про его героя, который в партизанской войне участвовал, в Испании. Наверное, этот томик заметил. Что-то он ему напомнил, как и мне сейчас. Но что?»

Пожалуй, не стоило тратить усилий на теоретические измышления. Надо искать.

В ходе поверхностных поисков она убедилась, что Стас, вопреки ее предположениям, основательно порылся в мастерской. Опять же из-за своей педантичности и въедливости. Убежденный, что матрицу забрала она, все же методически обследовал разные уголки.

«При желании можно обнаружить отпечатки его пальцев, — думала Наташа. — Во что я ввязалась. В каких терминах сама с собой разговариваю».

«Сейчас он на Страстном. Сюда явно не поедет. Может быть, примет наш разговор как предупреждение об опасности. Пусть так. Я должна найти матрицу. Времени у меня довольно много. Если не ошибаюсь».

Подняв глаза, она заметила антресоли, куда обычно художники сваливают всякий хлам, подальше от глаз. Кажется, она сама засовывала туда какие-то ненужные коробки. И забыла об этом. Стоит посмотреть на всякий случай.

Поставив табурет, она взобралась на него и, встав на цыпочки, открыла дверцы. Антресоли оказались до отказа набиты книгами, которые со страшным грохотом тут же посыпались вниз.

Из-за этого грохота Наташа не услышала ни шума поднимающегося лифта, ни шагов в сторону мастерской.

— Вы что-то потеряли, Наталья Николаевна? — Знакомый баритон проговорил это прямо за ее спиной.

Резко обернувшись и едва не потеряв равновесие, она увидала перед собой Антона Михайловича в компании с человеком, от присутствия которого болезненно сжалось сердце. Это был тот самый тип в кепочке.

И хотя кепочки на нем сейчас не было, Наташа узнала бы его сразу же даже в хаотичной вокзальной толпе. Он равнодушно улыбался, поглядывая на своего спутника.

— Штуцер, — все тем же голосом произнес Антон Михайлович, — помоги барышне спуститься с этого колченогого табурета, так недолго и покалечиться. А ваша жизнь, Наталья Николаевна, для нас бесценное сокровище. Уж так получилось, не взыщите.

Тот, кого называли Штуцером, обнажив желтые зубы и растопырив руки, направился в ее сторону.

Наташа спрыгнула с табурета и удачно, как ей показалось, метнулась в сторону двери. Но Штуцер оказался необычайно проворен, он резко развернулся и схватил ее за обе руки сразу. Если бы не эта нечеловеческая натасканность господина в кепочке, неизвестно, как бы все обернулось. Но теперь она одна в обществе отпетых негодяев.

— Ах, какая прыть, — поощрительно произнес Антон Михайлович, — привяжи-ка ее, Штуцер, покрепче вон к тому стулу, который потяжелее. Чтобы она не делала резких движений. Вы хотели опять скрыться от нас, как в прошлый раз из бара «У Мюнхаузена». Такой солидный человек следил за вами, бывший офицер-десантник, а вы его вокруг пальца обвели. Нехорошо. Он так обиделся, что застрелил кого-то в тот вечер.

«Что несет этот мерзавец, — думала она, — откуда этот глумливый тон?»

Меж тем Штуцер ловко выхватил из-за пазухи бельевой шнур, прихваченный по дороге, и стал крепко-накрепко привязывать ее к стулу.

При этом произносил что-то нечленораздельное.

— Вы сообщили мне, что ваш приятель завзятый, Стас, здесь вот непосредственно и обитает. Где же он?

Что-то я его не вижу. Может, спрятался? Штуцер, поищи.

Штуцер понимающе улыбался.

— Я его в магазин отправила. Я есть хочу.

— Врет, — принял участие в разговоре молчаливый Штуцер. — Она его давно отправила, и вряд ли в магазин. Так долго за провизией не ходят. Да вот мы сейчас и проверим.

Штуцер плотоядно ринулся к холодильнику.

Наташа, и без того напуганная, совершенно обмерла. Ведь Стас хвалился тем, что накупил снеди. Это могло быть правдой.

И тут же расхохоталась, глядя на вытянувшуюся физиономию бандита.

В холодильнике не обнаружилось ничего, кроме горбушки черного хлеба в полиэтилене и пустой пивной бутылки.

— Что ж, подождем, подождем, — ласково продолжил Антон Михайлович. — У нас время есть, правда, Штуцер? А что это она смеется над тобой, а? Может, ее следует проучить? Нехорошо смеяться над старшими и более опытными людьми.

И Наташа получила крепкий удар кулаком в спину, так что едва не потеряла равновесие вместе с дубовым стулом, к которому была привязана.

— Хорошо, Штуцер, довольно. Думаю, что этого вполне хватит. Наталья Николаевна — барышня умненькая. Она будет себя вести скромно. Вот только в прежние дни она порой себе позволяла вольности.

В это время на лестничной клетке раздался шум — шурша полами стильного серого плаща и потирая на ходу пухлые ручки, в мастерской объявился Лев Степанович Шишкин. Штуцер при его появлении встал по стойке «смирно», а Антон Михайлович шаркнул ножкой и подобострастно склонил голову.

Пришедший начал без обиняков:

— Я вижу, что все уже собрались. Не хватает только этого сопляка Стасика, не правда ли, где же он? Штуцер, крепко ли привязана барышня? Все бегала от нас последнее время. Вот добегалась, сидит, размышляет. Где же ваш приятель хитроумный? Будем дожидаться?

— Не дождетесь, он здесь не появится, — угрюмо пробормотала Наташа.

Лев Степанович с удивлением поглядел на нее и обратился к Штуцеру:

— А покажи-ка ей твой коронный приемчик, Штуцер. Только вполсилы, я тебя умоляю.

Штуцер подбоченился, нагло усмехнулся, как-то извернулся и, резко выбросив руку, ударил Наташу в солнечное сплетение. У нее потемнело в глазах и перехватило дыхание.

— Учтите, голубушка, это самая легкая форма воздействия, так сказать. В арсенале нашего Штуцера есть приемы посерьезнее, — точно сквозь вату услышала она голос Льва Степановича. — Штуцер умеет делать очень больно. Поэтому сидите смирно и слушайте, что я вам буду говорить. Да ослабь ты веревки, Штуцер, никуда она сейчас не денется. И не пробуйте кричать, это вам не поможет.

— Гад вы, Лев Степанович, — едва переведя дыхание, просипела Наташа, — с девчонками воюете.

— А у меня есть на то основания. И очень серьезные, потому как ведете вы себя, девушка, не лучшим образом. Итак, Антон Михайлович заказал вам изделие, тонкое, нужное, с условием изготовить его в атмосфере полной секретности. Даже, так сказать, тайны. И в срок конечно же. А что получилось? Ни тайны, ни срока, так сказать.

Лев Степанович прошелся по мастерской, задержался на мгновение перед пустым мольбертом, зачем-то заглянул за него, будто надеялся увидеть там Стаса.