Наташа не могла врубиться в техническую сторону этой беседы, в которой фигурировали малодоступные термины и обороты, ясно было только одно: речь шла о крупных финансовых махинациях, и вполне успешных. Но она мгновенно насторожилась, услышав следующее:
— Ты, Анатолий, объясни мне, старому дураку, на кой твой Али таскал куда-то Левитана? Эта маленькая дикая лошадь неуправляема, мне сообщили, что она посетила… м-м-м… Лубянку. Я в это не верю, но все может быть, все может быть… Отец ее, покойник, сиживал за разными столами, разные дворы посещал. Мало ли кто этой девчонке в детстве дарил кукол и конфеты. Она сейчас способна на все. Я, конечно, не слишком обеспокоен. Нас с тобой это никак не коснется, в любом случае, так сказать… Но что-то вы тут наворотили…
«Шел разговор веселый обо мне», — только успела подумать Наташа, как услышала дальше:
— Без меня вы как слепые котята, а мне вмешиваться не след. У меня слишком тяжелая весовая категория. Мне бы ваши заботы, так сказать. Стоит мне двинуть пальцем, ты меня знаешь, Анатолий, — полетят головы. А не хотелось бы, не хотелось. Я, знаешь, устал от зла. Я — мощный. Я так и говорил недавно этому выскочке, этому новоявленному хозяину жизни. Вот так. А он, конечно, вида не подает. Но все понял, точно знаю. То-очно. Но тоже способен на все. Отморозки не помнят добра. Не подражай им, Анатолий, погибнешь, погибнешь, так сказать.
Голос наконец показался Наташе знакомым. Тот же голос говорил ей о чем-то не слишком давно. Но как будто в другой жизни. Это блеющее «так сказать» стремительно напомнило Наташе Льва Степановича, столь колоритно изображенного два часа назад Стасом, что карикатурный образ почти затушевал живого человека, искусствоведа.
— Я видел в тебе своего ученика, Анатолий. Вижу и до сих пор. Я вложил в тебя свой мозг. Я вложил в тебя деньги. Ты вернул мне деньги. Но не все. Ты не вернул мне тот неразменный пятак, которым я тебя одарил. Мне, конечно, он не нужен. Но по-о-омнить об этом надо…
Лев Степанович был изрядно пьян и нализывался по ходу разговора. Толик, судя по всему, трезвый, как трамвай, готовился транспортировать господина восвояси. Во дворе, мордой к стальным воротам, стоял белый «феррари».
— Где ты собираешься ее искать? — Лев Степанович становился все пьянее, и голос его стал изменяться, теперь это был голос старого ворчуна.
— Да куда же она денется. Всегда под боком была. Не исключено, что она сейчас под окном стоит или у Ольги наверху.
И они оба высунулись в окно, как будто на самом деле собирались обнаружить притаившуюся за кустом шиповника Наташу.
— Славный вечер, — умилился Лев Степанович. — А не поехать ли нам с тобой, Анатолий, так сказать, к «Яру» да с цыганочками, как в добрые старые времена?
Они шумно задвигались по холлу, глухо что-то обсуждая, потом раздался крик Толика:
— Оленька, солнышко, козявочка! Уезжаю по делам, ку-ку! Не жди до завтрашнего вечера, не скучай, не балуйся. Много не пей, а то я тебя, ха-ха, не добужусь.
— А, проваливай, животное? — понеслось ему в ответ. — Попутного ветра тебе и электричку навстречу!
— Милые бранятся — только чешутся, — ласково подытожил голос Льва Степановича.
Во дворе вспыхнул прожектор. Наташа метнулась к дубовой роще, в густую тень, оцарапавшись о ветку шиповника.
Сделала она это вовремя. Через несколько секунд Толик открыл ворота, заработал мотор, и спортивный автомобиль рванул с места в карьер, растворившись во мраке. Ворота со зловещим шелестом закрылись.
«Автоматизировались, гады, — злобно подумала Наташа. — Так вот что за гусь лапчатый заказывал мне картинки, и Серебрякову тоже небось он заказал. А Олька, дурында, и не знает, что они ее свадебный багаж собрались использовать в качестве отвлекающего маневра на таможне. А Толик этот, видимо, у него за секретаря. Интересно, а заветную пластиночку тоже с подачи этого чудовища я делала? Хотя этот верблюд, Стасик, говорил что-то о двух конкурирующих фирмах, ничего не пойму. Нет, вряд ли. Про Льва Степановича давно всякие слухи ходили, что он привлекает молодежь подделки ляпать. Скорее всего, этим он и промышлял все время. А ценные бумаги или, скажем, деньги фальшивые — это уже другая весовая категория. Так зачем же я им понадобилась. Может, испугались, что я действительно в милицию заявлю, после того как мне Остроухова торжественно моего Левитана предъявила?»
Белая кошка забралась на фонарный столб и повисла на нем, разглядывая что-то внизу, потом спрыгнула на крышу террасы и побежала легкой трусцой, прижав пушистый хвост. За ней появился огромный черный котище, явно намереваясь прихватить вертлявую кошечку за ушко.
— Кис-кис-кис, — совсем близко затрещал пьяный голосок Остроуховой.
— Не меня ли ты так подзываешь? — Наташа шагнула из плотного мрака в освещенный фонарем круг.
— Фу, как ты меня напугала, Денисова.
Что-то ты долго ко мне добиралась, все главные действующие лица упорхнули, осталась только я, несчастная статистка.
— Кто же здесь главные действующие лица? — Наташа старалась говорить как можно спокойнее.
— Дядя Левик и Толик-алкоголик.
— Ты позвала — я приехала, — разозлилась Наташа, что мне они? Или ты хотела устроить мне встречу с этими главными действующими лицами? Остроухова, я подозреваю тебя в измене. У тебя вон опять один глаз другого на фиг посылает.
— Я тебя, Наташка, не выдам, — с пьяной серьезностью произнесла Ольга. — Что-то все шушукаются о ком-то, а я почему-то думаю, что про тебя. Дядя Левик подкатывал ко мне, не знаю ли я, все ли с тобой в порядке. Мол, переутомился ребенок. Обстоятельства семейные непростые.
— Какой циничный дяденька, — усмехнулась Наташа.
— Да подожди, сейчас вот жаба-то и будет. Так вот, а Стас, мол, свел ее чуть ли не с бандитами, чтоб только она смогла заработать. А бандиты, Натка, ты сама знаешь, все молодые, с головой плохо, фильмов криминальных насмотрелись, друг друга режут, а с чужих кожу заживо снимают. Примерно так вот мне дядя Левик и докладывал. Я-то ему на копейку не верю. Правда, дядька человечек тертый, он мне даже стоянку, что ли, этой самой банды называл, — да, с головой хреново, живут в Перово. Я так вот срифмовала для себя. А теперь думаю, что все Лев Степанович врет. Ну какие в Перово бандиты? Да я там всех знаю. Там все чинно. Бла-ародно. Хорошо, что приехала, Наташка, в наш гранд-отель. А то я подумала — точно рехнусь.
— Как ты думаешь, почему я тогда исчезла так стремительно?
— Не спрашивай, — отмахнулась Остроухова, — даже я не знаю. Са-ама. А ты-то что можешь знать по этому вопросу. Мне Толик говорил, а откуда он знает, а? Что ты дома не живешь. Вот собака Толик. Пес смердящий.
— Ладно, Остроухова, уж если я к тебе приехала, веди меня в ванную, давай халат, полотенце с драконами давай, я черна как трубочист.
— Не ври, ты беленькая, чистенькая, я вижу-у-у! А что дома не живешь, так я знаю где. Ты живешь у своего миллионщика. Я и Толику об этом сказала. Пусть чешется, злодей. Только он мне не поверил. Он так мне и сказал: «Так я тебе и поверил. Лучше я об этом у самой Денисовой спрошу. Устрой встречу. Нам нужны интернациональные связи». Думал убедить меня, что ты у них на привилегированном положении, глаза эдак возводил, клещ. И тут я поняла, что он к тебе клеится. Издалека так приклеивается, вонючий болван, облитый одеколоном. Что-то он знает о тебе, Натка, чего даже я сама не знаю. Не говоря уж о тебе. Так я ему и сказала, где тебя искать. Никогда не дождется.
— А что, сильно интересовался?
— Да пошел он, — возмутилась Остроухова, думая уже о другом. — Я в Германии сделаю ему ручкой. Франции не дожидаясь. Во мне течет арийская кровь, шорт бобри! И внешне я настоящая фрау для тех, кто понимает.
— Уймись, Ольга! — утомленно попросила Наталья. — Мне кажется, ты начинаешь бесчинствовать только при моем появлении. А так тише воды ниже травы.
— В точку! — согласилась та. — Тут есть какая-то загадка.
Без тебя мне хочется только поскуливать. Без тебя я себя совершенно не вижу. Ну в упор. А ты пробуждаешь во мне фантазию. Слушай, мы ведь тысячу лет знаем друг друга. Ты не замечала, что говоришь, как я? Шучу. Иди в ванну. Только сразу не падай. Вылезешь, немедленно выпьем за меня. О, я многого стою!
