— Отец в последнее время ничего не писал. Я справлялась на папиной кафедре, там мне ответили, что не переиздавали и не планируют переиздание его книг. А кроме того, самый крупный его гонорар за последнее время был всего восемьсот рублей. А десять тысяч… я даже представить не могу, за какие папины работы могут сейчас эти деньги платить.
— Я, собственно, не вполне понимаю, чем ты обеспокоена, деньги на твоем счету, снимай и пользуйся.
— А не может ли случиться так, что каким-то образом на мой счет попадают чужие деньги? Банковская ошибка или казус, какие иногда случаются все же.
— А вот это совершенно исключено, — убежденно ответил мастер. — Однажды я ждал гонорар за книгу статей, изданную в Испании.
Испанские коллеги заранее предупредили меня о том, как и когда они перечислили определенную издателем сумму, и все же я полтора месяца, Наташенька, искал эти деньги. То есть даже не деньги, а очень долго шло подтверждение их перечисления. Вот это может случиться, а чтоб они оказались на чужом счету… Нет… Нет. Вряд ли. А ты не справлялась на выставке, может, какую-нибудь из твоих работ продали?
— Кому я нужна! — Наташа отрешенно махнула рукой. — Да и, верно, меня бы известили как-нибудь.
— Ну да, ну да… Думаю, прежде всего тебе надо успокоиться. Да и вообще, пора закончить институт. Я договорился с учебной частью о твоей защите, только нужно пройти преддипломную практику.
Наташа закурила «Голуаз» и задумалась. С одной стороны, отъезд на практику был неуместен. Ей нужно было выполнять заказ.
С другой стороны, из последнего разговора с Антоном Михайловичем она поняла, что торопиться ей ни к чему, ей предложили работать более тщательно, две невостребованные картины уже пришлось задвинуть подальше в чулан.
Некомпетентность заказчиков наводила на нее тоску и даже нечто большее, тайный страх поселился в Наташе. Оказывалось, что ей придется отчитываться перед ними не только в сроках, но и в том, в чем они вообще ничего не смыслят.
Можно сослаться на то, что, отдохнув, она более профессионально и вдохновенно справится с работой. А отдых сейчас так необходим. Бессонные ночи, напряженная работа, странная слежка и это происшествие с поддельным Левитаном, необъяснимое поведение ее жениха, сильно смахивающее на предательство, — все это окончательно разбалансировало ее нервную систему.
Если продолжать в том же духе, то она просто-напросто дождется нервного срыва, а тогда уж точно не будет ничего, ни работы, ни денег, и выполнение намеченной ею программы отдалится на неопределенный срок. У Тонечки с Васенькой деньги сейчас есть, а Зоя Егоровна, по-соседски, никогда не отказывалась сходить в магазин или посидеть с братом.
— По выражению твоего лица я вижу, что ты близка к мысли принять мое настоятельное предложение. Сейчас время реставрации в самом широком смысле, и подобная практика может сослужить тебе хорошую службу в будущем. Можешь поехать в Смоленск либо на Волгу, в Старицкий уезд, изумительные места, совершенная древность… Но советую прислушаться ко мне. Во Пскове, в Мирожском монастыре, сейчас работает превосходный реставратор. Я его вызвал из Франции. Правда, по другому делу, но он, едва ознакомившись с сутью вопроса, тут же помчался во Псков. Гениальный реставратор. У него, несмотря на молодость, уникальный опыт. Он восстанавливал древние монастыри в Сербии, в Италии не без его участия были расчищены фрески в храмах первых христиан. Да ты ведь, помнится, очень любишь Псков. Сужу по твоим этюдам.
— Готовьте подорожную, Бронислав Бенедиктович, — коротко ответила Наташа.
По дороге домой она не без содрогания думала о предстоящем разговоре с Тонечкой, не сулившем ей ничего хорошего. Так оно и случилось. Для матери на сегодняшний день учеба Наташи и тем более какая-то нелепая практика были смутным и неприятным воспоминанием.
Дочь представлялась ей состоявшейся художницей, в чем не последнюю роль старшая Денисова отводила себе, своему характеру и воле.
Ей льстило, что Наташа зарабатывает хорошие деньги, что ее заказчиком является такой представительный человек, напомнивший ей первые полосы советских газет.
Ей казалось, что все теперь будет неизменно, это устроилось однажды при покойном муже.
— Месяц — это так долго, — сказала Тонечка, собираясь заплакать, словно у нее уже ничего не осталось в жизни.
Наташа даже не попыталась успокоить ее.
— Мамочка, мне нужно отдохнуть. Обязательно.
— Но ты же едешь работать.
— Для себя. И это отдых. — Наташа отвечала осторожно, намеренно короткими фразами, боясь продолжения.
— А как же здесь? Как же твоя работа? Ведь Антон Михайлович…
— Антон Михайлович подождет, я уже много для него сделала. К тому же у меня может быть творческий кризис. Вот скажи, имею я на это право?
— Ну конечно. Даже у великих были творческие застои. Но ты ведь пишешь не оригинальные картины, ты ведь копируешь.
— То, что копирую я, никогда не писала Серебрякова. Пойми, это мои собственные работы, которые я, с огромным напряжением сил, кстати, постаралась сделать в стиле этой художницы, что не во всех полотнах у меня получилось. Две все-таки забраковали.
— Не понимаю, что им нужно, эти картины просто выдающиеся.
— Куда они выдаются? — засмеялась Наташа.
— Но, Татуся, ведь у тебя даже билета нет. А что, если билетов в кассе не окажется? — Тонечка спросила это с какой-то робкой надеждой, как будто отсутствие билетов могло помешать Наташе уехать.
— Ты как маленькая, честное слово, ма. Бронбеус делает все заранее, от него я поехала в деканат, взяла эту вот бумажку, — Наташа показала направление на практику, — там же мне заказали билет. Мне останется только его выкупить. Поезд в девятнадцать десять, у меня еще уйма времени, чтобы собраться. И прекрати ненужный разговор. Мне нужна эта поездка, и все, конец цитаты.
Против этой строгой уверенности дочери у Тонечки не было аргументов. Она тут же начала хлопотать, помогать Наташе в сборах.
— Реставрационные работы? — в пятый раз переспросила она. — Это же работа под куполом, в балахоне таком древнем. Не упади с лесов, слышишь. В церкви полы каменные. Или как-нибудь привяжи себя там, наверху. Или пусть тебя кто-нибудь сторожит. Скажи сразу, что боишься высоты.
— Дался тебе этот купол, мама, — говорила Наташа, прикидывая, что нужно взять из дома, а что следует купить во Пскове, тащиться с тяжелыми сумками было теперь несолидно. Она как-никак чувствовала себя мастером, молодым, но… — Кажется, о храме ты знаешь лишь то, что он состоит из купола и мелких, несущественных деталей.
— В церкви нет несущественных деталей, — отвечала мать, — но купол, на мой ум, — это средоточие. Прости меня за темноту. Нас ничему этому не учили. Вот, может статься, тебе придется трудиться и дальше на этом поприще. Сколько церквей надо восстановить, а где художников наберешься?
Потому думаю, тебя на это дело и двинули. А то раньше — она говорила так, точно это было десять лет назад — пиши какие-то кладбищенские пейзажи в Подмосковье или на Валдае. Нет-нет, у тебя выходило отменно. Только не ребенку писать эти мраморные плиты в лунном свете да какие-то согбенные фигуры, которые ты сама домысливала.
— Ты права, мама, это по части Андрея.
— Да что ты, доченька! Ну модно сейчас писать книги о придуманных империях, всем нам необходимо колоссальное прошлое. Чтоб на десятки столетий в глубину, и чтоб все это было вроде как наше. Он в детстве еще прочел целую библиотеку фантастики, английский в полном объеме усвоил только ради этой цели, ну еще ради этого индейца… Моррисона. Джинна, кажется. Нет, это же рисованное кино про Аладдина. Да все равно.
— Настоящему индейцу надо только одно, — пропела Наташа, смеясь. — Что-то он в самом деле ко мне не торопится. А я как затороплюсь, да и брошу его.
— А вот он сейчас как позвонит, как заторопишься к нему!
Когда уже была готова сумка с вещами, в другой комнате зазвонил телефон.
