— Черт с вами! Поиграю. Помогу. Поддержу престиж сектора. Только кто мне будет помогать?

— Володя, а ты мне не покажешь этот песок? Я подумала, что не помешало бы произвести хотя бы качественный анализ.

Володя рассвирепел:

— Шоколадный батончик!

— Я ничего не скажу. Но, по-моему, ты ведешь себя неправильно. Только, может, ты тогда меня разыграл, а? Алик — разумный человек, и мне кажется…

Алик Хайдаров явно почувствовал себя неловко. О нем говорили так, словно его здесь не было.

— О чем это вы? Я лучше пойду.

Володя не мог сердиться на Ирочку. Ее дипломатия была настолько прозрачной, а сама девушка такой милой, что пришлось через силу усмехнуться.

— Погоди, не старик. Ладно, все расскажу. Только, Ирча, имей в виду, что когда меня отсюда выгонят со скверной характеристикой, всю вину я свалю на тебя.

Володя подкинул на ладони связку ключей, открыл дверцы шкафа и снял с полки тяжелую картонную коробку. Перенес ее на верстак, отогнул крышку.

— Что ты об этом думаешь, Алимжан Хайдарович?

Алик не знал, что ему надо думать об этом, и попросил объяснений. Не перебивая, выслушал подробный рассказ. Долго разминал пальцами комки породы, потирал свои пижонские усики, внимательно рассматривал черное пятно на подоконнике.

— Очень любопытно, очень, — пробормотал он. — Это точно не термическое воздействие. Значит, горела сера. Ирина, при скольких градусах горит сера?

Ирочка назвала температуру.

— Вот видите. Это какой-то распад, разрыв молекулярных связей. Ну-ка, продемонстрируй свой излучатель и все как было.

Они возились до окончания рабочего дня. За Аликом пришли. Капитан волейбольной команды должен был приступить к своим обязанностям. Оставшись наедине с Ирочкой, Володя спросил:

— Значит, на всю жизнь лишила себя батончиков?

— Сказать честно? Уж очень ты одинокий, Володька. Я бы рада помочь, да что я в этом смыслю?

— Спасибо.

Он так на нее смотрел, что девушка невольно отступила на шаг. И тут вновь появился Алик. Он уже был в спортивных трусах и майке.

— Слушай, Завалишин, ты должен вспомнить все подробности. Мы с тобой завтра восстановим схему.

— А вдруг я аферист?

— Не сомневаюсь. Но этот песок — не простой песок. Пошли, ребята, поболеете за нас. Мы обогатителям накидаем.

Женские каблучки вязли в асфальте. Тротуары рябили лунками следов. У автоматов с газировкой — очереди, мороженое — нарасхват. Жарко, очень жарко.

Хайдаров и Завалишин выпросили киловаттный двигатель от списанной мельницы и соорудили могучий вентилятор. Он грозно гудел, но дышать в лаборатории стало легче. И еще одно было спасение от зноя. То и дело забегали «мокнуться» в летний душ.

Девятый час. Солнце еще не село. Воздух упругий и ощутимый, как губка, пропитанная горячей водой. Алик исчез, пообещав заглянуть попозже. В здании сектора пусто и тихо. Было слышно, как в комнате напротив звонко капало из крана. Жарко, но пить нельзя, немедленно изойдешь потом. «Так, надо думать. Задан колебательный контур. Емкость по паспорту — полторы микрофарады плюс-минус десять процентов. Величина индуктивности неизвестна. Попробуем обратным ходом, по частоте. Граничные значения частоты от одного до десяти мегагерц…» Записи пропали, но Володя точно помнил, что рукоятка находилась в крайнем правом положении.

Звонко-звонко упала капля — цонк!

«Теперь можно прикинуть граничные значения индуктивности, если возник резонанс. Посчитаем… Ерунда, чушь, не может быть. Должно получиться в несколько раз больше… А все же очень любопытно, куда исчез блокнот?» Обыкновенный блокнот в светло-зеленой картонной обложке с силуэтом ташкентских курантов. Первые страницы заполнены домашними записями — купить хлеб, купить масло, зайти в санэпидстанцию за справкой для детского сада. Далее идут схемы, выписки из инструкций, расчеты, формулы, рисунок яхты, плывущей в безбрежные дали к тропическим островам, рецепты смазок, номера телефонов. Снова расчеты, таблицы показаний приборов, выписки из монографии по физике твердого тела, запись чужим почерком — «надо бы смыться». Это сосед поделился своим намерением на каком-то скучном собрании. Да, самый обыкновенный блокнот, и вряд ли кому-то придет в голову, что некоторые его листки имеют ценность.

Раздражающе звонко упала капля. О черт, мешает!

Вскочил, завернул кран. Итак, величина индуктивности получается совершенно несуразной. «Позвольте, Владимир Сергеевич, а кто вам сказал, что частота собственная, а не вынужденная? Очень заманчивое предположение. Надо проверить».

Кто-то шел по коридору. Шаги не мужские. Ну кого еще несет? Обернулся, и растерянная улыбка расползлась на лице. Ирочка! Недавно она простудилась и не выходила на работу. Володя звонил ей домой, но интеллигентные родители со столь заботливым любопытством выспрашивали, кто он такой, что позвонить вторично не рискнул.

— Кончила болеть?

— Завтра закрою бюллетень. Шла в аптеку и решила узнать, как тут у вас дела?

— Считаем, думаем, и ничего.

— А где Алик?

— Скоро будет. Однако похудела ты за четыре дня.

— Ты даже это замечаешь?

Сказано с обидой, с вызовом, с надеждой на откровенность.

— Замечаю. С некоторых пор.

Надо быть честным. Надо все прояснить до конца. А что прояснять? Ты нравишься девочке, а она нравится тебе. Ну а что же дальше? Провожания, объяснения, поцелуи, намерения — честные, цель — брак? Но есть же Маша и Женька…

Вспомнился осенний вечер. Володя пытался обосновать математически свои соображения. Женька уже спал. Маша гладила, отлучаясь на кухню, где на плите кипел борщ. Володя чувствовал, что Маша раздражена. Надвигалась одна из тех ожесточенных сцен, которые пугали и оскорбляли его.

— Машенька, я еще часок посижу, а затем займусь глажкой. Оставь. Я обязательно поглажу.

Она промолчала. Он перехватил ее взгляд — усталый, укоризненный… Жалость и раскаяние охватили его. Вскочил, начал отбирать у Маши утюг.

— Не надо, — мягко отстранилась она. — Работай. Тебе надо работать. Для себя, для Женьки.

— И для тебя.

— Не знаю. Мне очень горько, когда ты думаешь, что я враг тебе. Я понимаю, что ты должен приносить настоящее в жертву будущему, но иногда мне кажется, что если жертв слишком много, и будущее может не понадобиться. Не сердись, порой просто не остается сил.

«Жертвы? Какие жертвы? Погладить десять тряпок — жертва?» Он обиженно уткнулся в записи, но ничего путного выжать из себя не смог.

Недавно Ирочка спросила: «Володя, а почему ты с Машей… поссорился?» Девушка не подобрала подходящего слова и ухватилась за это наивно-школьное «поссорился».

— Когда-то о подобных ситуациях принято было говорить — не сошлись характерами. Знакомый медик изложил научно — несовместимость характеров.

Что он еще мог ответить? Как объяснить другому то, что и самому себе не понятно? Есть такие счастливые люди, которым все ясно. Они твердо знают, за что они любят своих жен, что хорошо и что плохо, и вообще, зачем живет человек. А вот он не знает этого.

— Вижу, что мешаю, — сказала Ирочка. — Всего доброго.

— Сиди. Я сейчас обнаружил, что на частоту прибора накладывается какая-то частота. Понимаешь, что это значит?

— Не понимаю. Сделай, чтобы она вновь накладывалась.

— Не так просто.

— Да, все не просто. Я пойду.

И тут очень кстати вернулся Алик.

— Для больной ты неплохо выглядишь, — сказал он Ирочке. — Рад твоему выздоровлению. А ты, Вовка, все с формулами?

Володины муки над бумагой не воодушевляли Алика. Алик — типичный экспериментатор. Делом он считал нечто конкретное — гнуть медные трубки, месить шамотную глину, паять, подключать приборы, записывать показания.

— Хватит блистать математическим интеллектом, — провозгласил он. — Надо собирать схему и пробовать.

Однако Володя уже столько раз пробовал, что новые попытки казались ему бессмысленными.