– А, что за сволочь! – услышал он, еще не завершив процесс. Это была мастер бетонного завода Анна Тихоновна, женщина сорока лет, закаленная работой с военнослужащими. Она выразилась даже сильнее, но мы не решаемся воспроизвести данное выражение в истинном виде.

– Штейн! – заорала она. – Убью, на хрен!

– Это вода, товарищ мастер! – заорал в ответ Лёва, прячась в кабине и дрожащими руками застегивая брюки. – Старая вода из бутылки! – он нашел в кабине какую-то бутылку и помахал ею над головой.

Анна Тихоновна потрогала мокрую прическу и понюхала руку. На лице ее отразилось сомнение, как бывало всегда, когда ей приходилось решать, с кем из солдат-срочников развлекаться сегодня вечером. А иначе зачем одинокой женщине без шансов болтаться в такой глуши.

– Скажи еще, божья роса, – гораздо тише сказала Анна Тихоновна.

«Бог тоже был евреем», – подумал Лёва, а вслух добавил:

– Можете загадать желание, обязательно сбудется.

– С чего это? – засомневалась она.

– Аминь, – ответил Штейн и полез в кабину. Пришла машина с ракетного комплекса. Грузиться бетонными блоками. Лёва посмотрел вниз и узнал в шофере одного из горских евреев.

– Эй! – заорал он.

Тот удивленно, не веря своим глазам, что его соплеменник может достигнуть таких высот, покачал головой и протер глаза. А когда убедился в том, что не ошибся, станцевал от радости зажигательный танец под собственный аккомпанемент языком.

Лёву распирало от гордости. Вот он, его звездный час. Посреди голой степи он стоит на двадцатиметровой высоте и сверху вниз смотрит на всех. На горских евреев, на Олега Милевича, на сержанта Пасюка, на всех дембелей и старослужащих Советской Армии. Антисемиты всего мира, а не пошли бы вы все на хрен!

ГЛАВА 3

И ЭТО ЕЩЕ ЦВЕТОЧКИ

Всего лишь месяц проработал Лёва на бетонном заводе. Потому что в один несчастный вечер его башенный кран, гонимый сильным порывом ветра, проехал пятьдесят метров подкрановых путей, уперся в тупиковые упоры и опрокинулся. Потому что Серега Яцкий выпил после смены со стропалями и забыл закрепить тормоза.

В одно мгновение бетонный завод потерял и башенный кран, и основной производственный корпус, на который этот кран свалился, разрушив две стены и крышу. А также сложенную внутри арматуру. Хорошо, что дело было летом. Поэтому работы продолжились под открытым небом. А для погрузочно-разгрузочных дел на завод срочно пригнали автокран.

В часть тут же примчался следователь из военной прокуратуры. Штейн показался ему наиболее достойной кандидатурой для уголовного дела. Следователь вызвал Лёву в штаб их части на допрос.

– Майор Катанин, – представился он.

– Очень приятно, – зачем-то ответил Лёва.

– Кто поручил тебе эту диверсию? – с места в карьер заорал следователь.

Лёва мгновенно побелел и потерял дар речи.

– Говори правду, Штейн. Тогда ограничимся дисциплинарным батальоном. А будешь изворачиваться, в тюрьму пойдешь.

– Вы о чем, товарищ майор? Я ничего не знаю.

– Не валяй здесь Ваньку, Штейн. Родственники за границей есть?

– Никого, все дома, – промямлил Лёва. – А что сказать надо? Вы подскажите.

– Идиота из себя корчишь? Ладно, рассказывай, кто поручил тебе открутить тормозные колодки у крана.

– А, так вы бы сразу же и спросили бы. Я-то думал.

– Ну? – у следователя загорелись глаза.

– Откуда я знаю, товарищ майор. Меня там не было. Смена-то не моя.

– Иди, Штейн, отсюда. Но я с тобой не прощаюсь. Ты у меня теперь в черном списке под номером один.

А Яцкий на первом же допросе взял вину на себя. Кран давно был списан, и пришлось следователю замять дело.

– Вы, товарищ майор, моих мальчиков не вините, – жалобно просил Катанина капитан Кротов. – Они служат в нечеловеческих условиях. Техника старая, инструмент не выдают. Даже рабочих рукавиц не хватает.

– Ты что, капитан, за этого еврейчика отсидеть хочешь? Так я тебе устрою показательный процесс.

– Что вы, товарищ майор, – перепугался Кротов.

– У меня и на тебя досье имеется. И на жену твою.

– Я ж верой и правдой, – залепетал капитан.

– Ладно, успокойся. Иди, работай. Но если что, сигнализируй.

– Так точно, товарищ майор.

Яцкому служить оставалось недолго, и последующие четыре месяца до отъезда домой Серега проработал чайханщиком. Посреди огромной стройки, где сооружалась маточная точка ракетного комплекса, стоял небольшой вагончик, в котором любой воин мог всегда выпить горячего чаю. В окошке этого вагончика теперь постоянно торчала улыбающаяся физиономия Яцкого. А на стене внутри висел большой календарь с изображением деда Мороза, на котором Серега безжалостно перечеркивал прошедшие дни.

Потеряв рабочее место, Штейн снова попал в бригаду монтажников. Хотя и ненадолго. К нему привыкли, его приняли. Почти забыли о том, что он еврей. Он стал одним из многих, не вылезая со своей иронией и начитанностью. Но вскоре ему пришлось снова вспомнить о своей национальности. Объявился Вова Закута. Он пришел в казарму в новенькой форме, весь такой наглаженный и блестящий. Принес пакет из штаба их командиру роты. Закута сел посреди казармы в ожидании ответа, закинув один хромовый сапог на другой, и вальяжно заявил:

– Сегодня день рождения у помощника начальника штаба. Опять пить придется. А от этой жареной баранины у меня изжога. И пива свежего не завезли.

– В морду дать? – спросил у Закуты дежурный по роте азербайджанец Магомед Магомедов.

– Ах, какие мы нервные, – улыбнулся Вова. – На гауптвахту захотел?

Закута ушел. А отношение к нему тут же пришлось испытать на себе Лёве. Он все еще числился молодым. Всю ночь он драил стены казарменного туалета, выложенные кафельной плиткой. В качестве инструмента используя коробку зубного порошка и зубную щетку. Вот тогда Штейн и возненавидел Закуту окончательно. А сержант Голованов, зайдя утром в туалет и увидев измученного подчиненного, ничего не сказал. Только на работе неожиданно позвал его на склад и запер там до обеда, буркнув: «Спи». Что Лёва тут же и сделал, завалившись на мешок с ветошью.

***

Все лучшие воспоминания юности у Штейна были связаны с клубом юных моряков. Отставной морской офицер Андрей Данилович Седых на личном энтузиазме и оптимизме создал это чудо в городе, лежащем на расстоянии тысячи километров от моря. Конечно, город Винница стоит на большой реке – Южном Буге, но море – это мечта многих мальчишек всех времен и народов наряду с небом и красивыми женщинами.

Можно ли представить себе сейчас, что несколько лет, не требуя с родителей ни копейки, преподаватели и бывшие моряки обучали их детей морскому делу, составу двигателя внутреннего сгорания, семафорной азбуке, премудростям морских узлов и многому другому. А главное, конечно, это летняя практика на воде. Пусть не море, пусть река. Седых выклянчил у руководства Черноморского флота восемь списанных четырехвесельных ялов. И вскоре они прибыли на Южный Буг. Клубу выделили кусок земли рядом с водой и старый сарай, где теперь хранились эти шлюпки. Целыми днями пацаны драили старую краску, шпатлевали щели, промазывали их дегтем, красили заново, сдирая руки в кровь и не обращая внимания на занозы. Каждый будущий экипаж готовил шлюпку для себя.

И вот этот день настал. Они все надели специально к случаю сшитую морскую форму и бескозырки. Офицеры и преподаватели пришли в парадных кителях и сели на рули. Второму экипажу в составе Паши, Вовчика, Юры-капитана и Лёвы в рулевые достался капитан второго ранга, бывший штурман флотилии Фейгин Давид Доныч. У него на поясе висел боевой кортик, поразивший воображение двенадцатилетних парней.

– А-гыть, а-гыть! – начал мерно отбивать ритм работы гребцов рулевой второго экипажа. Шлюпки пошли…

Это было то еще зрелище. Казалось, что весь город столпился у берегов Южного Буга. У Лёвы от усталости и с непривычки колотилось сердце, и дрожали руки. Он еле поворачивал тяжеленное вальковое весло. Но он бы скорее умер сейчас, чем сбился с ритма или признался в том, как ему трудно. Вот так и закалялась сталь, товарищи солдаты и сержанты.