А мама сказала, что так и знала, и даже почти не заплакала.

Поэтому, видно, и попал Лёва в учебку будущих армейских механизаторов. Чтоб было совсем смешно. Раз уже надо выполнять гражданский долг, то пусть хоть поржут люди до икоты. А чтобы совсем насмешить почтенного читателя, сообщу ему, что начали готовить Штейна к профессии машиниста башенных кранов. А? Он уже потом догадался, почему его привезли сюда. Когда увидел, что все инструктора по башенным кранам в этой харьковской учебке – тоже евреи. Тот самый сержант Милевич, нашедший Лёву на сборном пункте, сказал ему:

– Напиши родителям, чтобы готовили деньги. После экзаменов останешься здесь вместо меня.

– Сколько? – спросил Лёва.

– Всего две тысячи, – ответил Олег.

Почему-то считается, что если семья еврейская, то она богатая и зажиточная. Чуть ли не синонимы. Но Лёву и его брата растила одна мама при посильной помощи бабушки. Поэтому денег у них в доме давно не водилось, как и Лёвиного отца. Мама получала восемьдесят рублей, а бабушкина пенсия составляла еще тридцать.

– Спасибо, Олег Израилевич, – ответил Штейн, – но такой суммы маме не найти никогда.

– Ты что, дурак? – возмутился Милевич. – Тебя ж зашлют в тьму-таракань. Пусть в долг возьмет, у родственников.

Лёва покачал головой, типа, таких родственников у меня нет, не в смысле богатых, а которые две тысячи дадут, и пошел на занятия. Очень хотелось есть, а до обеда было еще два часа.

***

До службы в армии оставалось два года. Лёва со своими закадычными дружками пошел в очередной поход. С тремя ночевками. Они остановились в лесу на берегу быстрой речушки. Вино, взятое с собой, на удивление скоро закончилось, и пришлось идти в ближнее село за самогоном. Потому что песни у костра под гитару предполагают некоторый разогрев и исполнителя, и слушателей. Пошли Лёва с Павлом, как самые рассудительные. В те времена за производство самогона можно было даже попасть под суд. Поэтому незнакомым парням купить этот благородный напиток было непросто.

Они постучали в калитку. Вышла бабуся. Лёва изобразил вековые страдания еврейского народа, измученного жаждой в пустыне, а Павел спрятался за забором.

– Что, хлопчик? – спросила бабушка, подходя ближе. – Молочка хочешь?

– Не откажусь, – ответил Лёва, краснея от собственной наглости. – А водки у вас нет, случайно? Мой друг сильно руку порезал, продезинфицировать нужно. Деньги у меня есть.

Бабушка подошла еще ближе и неожиданно всплеснула руками:

– Ванечка, внучек! Де ж ты був? Мы же вси очи проплакалы.

– Я не, – начал Лёва, но получил снизу тычок от Павла и тут же сориентировался. – Да мы тут, рядом. В лесу ночуем.

– Заходь скорее. Я тебя покормлю. И друга своего зови.

Сначала посланцы как-то отстраненно подумали о друзьях, оставшихся в лесу, но бабушку обижать не хотелось, а тем более, лишать ее радости общения с «внуком Ванечкой».

На столе появилась бутылка самогона, домашней выпечки хлеб, холодное отварное мясо, вареные же яйца и соленые огурцы.

Много ли надо шестнадцатилетним городским парням? Тем более, что самогон был градусов под шестьдесят. А в сочетании с холодным молоком и солеными огурцами придал невероятные ощущения их организмам.

– Мы пойдем, пожалуй, – с трудом сказал Лёва, пытаясь встать.

– Да, – поддержал его Павел. – Нас ждут, – и добавил, – великие дела.

Они стояли, пошатываясь, а хозяйка собирала им с собой остатки еды со стола и еще бутылку самогона. Хотя и от первой осталась почти половина.

– Ты нас, Ванечка, не забывай, – попросила бабушка Лёву.

– Никогда, – Штейн хлопнул себя по груди, чуть не вышибив обратно плохо прижившиеся сто пятьдесят граммов первача.

На обратном пути друзьям попалось стадо гусей. Они, гогоча, мирно паслись на берегу пруда. Людей видно не было.

Что их подвигло на это геройство? Кроме самогона, вроде бы, нечему было. Один гусь на свою беду зашел слишком далеко, поэтому и был выбран в качестве жертвенной птицы. Забить его палкой не составило большого труда. Да и кто там их считает? Сотни две паслось, не меньше.

– Обходи его слева! – заорал Павел, и Лёва, страшно испугавшийся гогочущего и шипящего гуся, начал обход по большому кругу, отбежав метров на пятьдесят. Его друг был менее щепетилен. Он часто ходил с отцом на охоту.

Представьте себе эту картину. Лёва и Павел, оба пьяные, в гусином пуху, с мешком еды и полутора бутылками самогона, явились к оставленным в лесу друзьям. Павел к тому же тащил за лапы убиенную птицу.

Несколько нецензурных слов, услышанных добытчиками, были скорее положительной оценкой их непростого вояжа. После чего Лёва и Павел упали в траву и тут же уснули. Проснулись они от запаха гусиного супа, кипящего в котелке над костром. Второй раз они проснулись уже под утро, от холода. Так как, выпив самогон и съев по ложке супа, заснули прямо у костра. Друзья попытались переползти в палатку, но услышали зычный окрик:

– Подъем, гусиные душегубы!

Это за ними приехал отец Павла. Что заставило его примчаться в такую рань? Наверное, шестое чувство. Друзья быстро собрались и свалили с места преступления. И вовремя. Через час туда явились народные мстители из деревни. И чем бы это закончилось, одному богу известно.

А гусиный суп они доели во дворе Пашиного дома, разогрев его предварительно на газовой плитке. Под красное молдавское вино и песни Алеса Купера.

***

Вот такие воспоминания навеяло курсанту харьковской учебки Штейну элементарное чувство голода. Тема питания в армии – отдельная и многоплановая. При упоминании о ней в кишечнике появляется газообразование, а в печени – боль. Хотя и прошло много лет. Есть книги о вкусной и здоровой, о русской и французской, даже о еврейской кухне. Но труды об армейской стряпне спрятаны за семью засовами, чтобы, не дай бог, не стать достоянием рыдающей общественности, чьим детям еще предстоит надеть кирзовые сапоги.

Но для курсантов качество пищи не имело никакого значения. Количество и только количество. Каша из двух круп, плохо сочетающихся даже при взгляде на их сырые молекулы. Суп из вчерашней недоеденной каши, разведенный кипятком с куском комбижира. Великое изобретение – комбижир. Его состав наравне со схемой атомохода «Ленин» – две самые большие тайны советской военной доктрины. На комбижире жарили, его клали во все блюда, не исключая чая и компота из сухофруктов, полученных из подсохшей, а до этого подгнившей падалицы. Только сваренное вкрутую яйцо по воскресеньям, столбик масла по утрам и черный хлеб соответствовали своим названиям.

Хлеб – это вообще спаситель солдата-первогодка. Набив им после обеда полные карманы, он может как-то продержаться до ужина. Но враг-сержант заставляет зашивать все карманы обмундирования, чем вынуждает подчиненных выносить хлеб за пазухой и тут же, позади столовой, запихивать в рот. Никакой гигиены, зато желудок благодарно урчит еще пару часов.

На занятиях в учебке курсант Штейн развлекался. Они проходили темы по физике и математике где-то за седьмой класс. Ему бы сейчас интегралы брать да сопромат учить, а он проходил правило Буравчика и вычислял квадратный корень из двадцати пяти.

– Штейн, остаешься за меня, – часто говаривал преподаватель по математике. И уходил на свидание со штабной связисткой.

А Лёва садился на его место и объяснял бывшим двоечникам, как решать квадратные уравнения. Это надо родному государству? Так будем изучать хоть по десятому разу. Не удивительно, что Лёва стал в учебке лучшим учеником, за что регулярно получал увольнительные в Харьков. Где с другом Сашкой Ольшанским ходил в кино и в гости к Сашкиному дядьке. Как-то раз дядя Федя даже налил им за обедом по стопке водки, и они через три часа, после сеанса кино, вдыхая в себя и гордясь своими ощущениями, проходили через контрольно-пропускной пункт родной части.