– Я не верю в то, что ты говоришь. Все эти поэмы, эти сказки, всё это люди, по-моему, придумывают, – после долгого молчания сказал Гор, глядя в черноту ночи.

– Зачем? – удивился я.

– Что зачем? – не понял Гор.

– Зачем выдумывать то, чего нет? – спросил я.

Он озадачился этим вопросом, потом, отхлебнув вина, посмотрел на меня.

– А ты как думаешь? – спросил он.

– Я думаю, что люди не выдумывают так много о том, чего нет, чего никто не знал. Твоё вожделение, это семя из которого вырастает любовь, просто ты ни разу не бросил его в плодородную землю, рассеивал по мёртвым камням, вот и не прижилось ни разу.

– Странно то, что ты говоришь. Со мной так никто не говорит. Отец… он редко снисходил до меня. А прочие только соглашались. Только мудрец Викол ещё рассказывал разные небывалые истории о дальних странах. Книг у него тьма! Да ты бывал у него с этим противным Мировасором.

Я захохотал, вино начало действовать, пожалуй, выпил я лишнего, пора было уже и завершать наш затянувшийся ужин.

– Почему противным?! – спросил я, хохоча.

А Гор посмотрел на меня с усмешкой:

– А тебе будто бы нравился этот высокомерный губошлёп!

– Не-е-ет! – вытирая уже слёзы, выступившие у меня на веках от душившего меня смеха.

– Чего ж спрашиваешь?

– Ох, Гор, с тобой не соскучишься!

– Спасибо, ты тоже парень ничего!..

Вот так мы и просмеялись половину последней ночи, а утром пришли в Арвад, огромный город-порт на берегу. Выходили мы в Мировасором в Кеми из Сидона, расположенного южнее. Здесь мы простились со славным юным Гором, сыном фараона Кратона, будущего царя Кемета, возможно потомка Эрбина или даже моего, кто теперь знал это…

Да, Арий уехал куда-то, и жёлтая пыль скрыла его от моих глаз на дороге к Сидону. Мне жаль было прощаться, до сих пор ни один человек не говорил со мной на равных, все, кроме отца, который, понятно, говорил свысока, потому что только так пристало говорить представителю Бога на Земле даже с собственным сыном. Остальные же едва глядеть смели на меня. Мировасор не удостаивал меня своими многоумными речами, Викол слишком подобострастничал, хоть и был моим учителем и это, кажется, не должно было быть так, но он слишком старался выказывать своё почтение сыну царя, хитрил и перебирал с этим. Но Арий отличался от всех во всём. Так легко, так захватывающе интересно мне ещё не было ни с кем. И вот он покинул меня, отправившись на родину, как он сказал, а я думаю, что всего он мне рассказать не захотел. И про самолёт всё же отшутился, думал я не пойму? Или решил, что сочту его чародеем и стану бояться. Но не в моём характере бояться хоть кого-нибудь… Прощай, Арий, жаль, что ты не захотел остаться со мной.

Чтобы достичь Финикии, как я пообещала Орсегу, нам пришлось преодолеть множество морей и даже океанов. Но мне было безразлично, куда направить нос корабля, а Финикия была прекрасной манящей страной из рассказов Орсега, в чём-то похожей на Байкал, там тоже вся жизнь принадлежала морю. Но их море не было только их, много стран больших и сильных стояли своими берегами на этом Срединном море, но они были главными мореходами.

А пока мы шли вдоль удивительных берегов, не отдаляясь слишком далеко, потому что, во-первых, никуда не спешили, а во-вторых: я хотела рассмотреть и берега, увидеть то, чего никогда ещё не видала.

Оказалось, что я вообще ничего не видела до сих пор. Я помнила один Байкал, по которому мы путешествовали с Огником, тот путь, что мы прошли, покинув родину, я почти не помнила, словно в полусне, без зрения и слуха преодолела его, и что я там записала и зарисовала, не хотелось даже смотреть. Теперь же я не спала душой, нет-нет, теперь моя душа вновь стала восприимчива к миру. Благодаря чему? Может быть, морю, словно живому, дышащему в лицо, то мощным теплом, то солёными брызгами, то пронизывающими ветрами. Оно приняло меня в объятия, как старый друг и качало в них, защищая. Его тёмно-синие глаза были теплы, они завораживали и не пугали, я не боялась его бездн, потому что знала, там нет страшного, эти бездны полны жизни и у них имеется добрый покровитель. Я не задумывалась, впрочем, что, возможно он добр только ко мне…

Да, Орсег являлся едва ли не каждый день, не уставая, рассказывал о своём чудесном царстве, больше не настаивая на немедленном моём решении. А в один из тёплых и тихих вечеров предложил:

– Ты ведь можешь под водой как я, идём теперь же ко мне в гости, тут, у этих берегов удивительные есть подводные горы, я покажу тебе, они курятся дымом и огнём, ты не поверишь, пока не увидишь своими глазами. А? – он засверкал улыбкой. – Говорить, как обычно под водой мы не сможем, но ты ведь можешь читать мысли, ты всё услышишь в моей голове.

Его яркие зелёные глаза засветились в полумраке неверного света светильников и факелов на палубе.

– Сейчас? – растерялась я.

– А чего же медлить? – он повёл бровями, шрам на одной из них порозовел немного, так, через смуглоту его было вовсе не видно, как он краснеет. – Посмотришь, какие чудеса в моих руках есть. Корону лишь сними с чела, волною собьёт.

…и она унырнула с ним в пучину. Я видел всё, хотел было остановить, уж и рот раскрыл, но Гумир, капитан нашего корабля-дворца, тронул меня за локоть.

– Не утруждайся, господин Дамэ, не остановить Повелителя. Он влюбился в царицу вашу, непременно в жёны её хочет, вот и повёл свои чудесные владения показать. А как же, её-то приданое всё при ней, а его несметных богатств она не видала. Не волнуйся, под водой ничего не сделается с ней, она может в воде, как на суше жить.

– Богатствами обольстить её хочет? – усмехнулся я. – Её этим не возьмёшь.

Гумир лишь усмехнулся:

– Ну, Повелитель Орсег разберётся, чем обольщать невесту. А ты что же, господин Дамэ, виды имеешь на Селенгу-царицу?

Я лишь нахмурился:

– Всяк имеет на неё виды.

– Я не имею.

– Ты старик.

Он засмеялся:

– Не так я стар, как тебе хочется думать, но я умён, и знаю, где ловить рыбку, а где с берега поглядеть.

Я скривился: тоже мне рыбак выискался! Но блестел он молодыми глазами, несмотря на морщины.

– Вот, взгляни туда, – он вытянул руку, указывая куда-то на воду, ещё хорошо видную сейчас же после заката.

И я вдруг увидел, как из воды показалась огромная гора, чёрная и гладкая спина какого-то громадного животного перекатилась над водой, брызнув вверх фонтанчиком, словно выдохнуло, махнула гигантским хвостом своим окончанием, и исчезла, качнув наш корабль.

– Вот такого зверя не станешь ведь ловить простым неводом, господин Дамэ, вот и для Селенги-царицы не всякий невод, не всякий человек.

– Хорошо живётся тем, кто так мудр? – спросил я, сдерживая злость.

– Спокойно, – улыбнулся Гумир. – Ты поймал же Арит, она обожает тебя, что ж ты в сторону глядишь? Не стоит отвергать побед истинных перед мнимыми.

Я больше не стал спорить с ним, таким уверенным и самодовольным в его счастливом спокойствии мудрости и отправился в отведённые мне покои. Арит уже ожидала меня, но, несмотря на все её старания на всю её красоту и прелесть, сегодня мне было тоскливо и тошно. Я не мог перестать думать, что там, под водой, под той водой, где водятся вот эти огромные дышащие спины, теперь делает Аяя, способная дышать там легче рыб…

Утром же за трапезой, куда Аяя вышла с опозданием, я не мог не сказать:

– Успела просохнуть-то?

Но Аяя предпочла не заметить желчи в моих словах и сказала воодушевлённо:

– Да нет ещё, до сих пор косы сырые, – она улыбалась, потрогав себя под затылком, где на спину струились распущенные волосы, медленными волнами. – Тут недалеко целая горная долина под водой и там… – восторг загорелся в её глазах. Что ей моя желчь, она до сих пор ещё во власти своих впечатлений. – Вообразите, Рыбочка, Дамэ, настоящие горы! Но это что, из жерл, что внутри их, широко дымясь, выходит дым! А в самом сердце горит огонь!