– Тише ты! – и обернулся на крыльцо. – Орёшь, как безумец! Явился с лица как есть чумовой, лохматый, полуодетый. Чего ты хочешь?

Я тоже выпрямился, отступая немного.

– Мне… я считал, ты…

– Ты думал, я с тобой Аяю искать понесусь по Байкалу? И понесся бы, а далее? – едва слышно, задыхаясь от злости, клокочущей у него в горле, проговорил он. – Думаешь, найдём, и я вас поздравлю в воду Байкальскую войти? Благословлю, красного угощения отведаю и подарков на свадьбу вашу подарю? Ты в уме ли?

Действительно глупо получалось, очень глупо, и я сам в странной, конечно, безумной надежде явился к нему. Всё вернулось на свои места, как было всегда, все наши десять с половиной веков, передышка-замиренье вышла лишь на время смуты и нашествия, теперь же, когда всё позади, когда… Теперь мы опять врозь?

– Врозь-врозь, – зло подтвердил Эрик, отворачиваясь снова к дому, поглядывая, не маячат ли нам трапезничать.

– Что ж ты у Смерти-от меня отнимал? – с обидой проговорил я. Ей-богу, мне казалось, я как в детстве зареву, вот слабость какая овладела. – Отпустил бы, тем более самого тебя не трогал никто!

– Теперь не стал бы вымаливать. Тоже, знаешь, на волне братней любви с сердцем не справился. Али по привычке, что ты рядом где-то небо коптишь.

Я отвернулся:

– Ладно, што базланить напрасно, – проговорил я, превозмогая ком в горле. – Не станешь помогать мне?

– Помогать? Отчего же? Кров тебе, пожалуй. И накормлю, да коня дам. Плащ тако ж. А боле никакой помощи в энтом деле не жди от меня, Ар. Я тоже не каменный и не трёхжильный. Найду её сам и тебе не отдам, не жди.

Он помолчал немного, будто сомневался, говорить или нет. Но всё же решил сказать:

– Она мёртвыми почитает нас, вот и утекла, надо людям объявиться, глядишь… Она сама вернётся, – хмурясь, проговорил Эрик, похоже, жалея, что не промолчал. – Но не жди, что тебе уступлю и отдам её.

– Не отдашь? – я загорелся тоже. – Аяя не вещь, я говорил уже. Даже не царство, что можно воевать, взять, не дать. Не захотела с тобой быть и сбежала…

– Да к тебе-то не вернулась! – Эрик по рукоять вонзил в меня клинок своей ревности, отбивая мою. И добил ещё: – С Могулом, Мареем своим воспарила к небесам!

Я обернулся:

– Не стоит, Эр, я уж умер один раз от этого, не старайся…

– Ты умер?! Ты живой, я тебя спас!.. дурак, на голову свою… Это он мёртвый, ужо и схоронили, небось…

– Вот потому и не старайся, не своди с ума меня, со смертью его и любовь та в землю ушла.

– Ушла! Как бы ни так! Мёртвые они сильнее живых бывают!

– Это… моё уж дело… – проговорил я, чувствуя, как темнеет перед глазами, как ноги вот-вот подогнуться, что со мной?..

– Ар… Ар… Ты што… чщёрт!.. – только и услышал я.

Арик упал мне на руки, рана на груди открылась, пропитывая рубашку кровью, вот чёрт, такого ещё не было, чтобы после моего врачевания у кого-то вновь открывались раны. В страхе, что я всё же потеряю его, этого проклятого мерзавца, я закричал, чтобы бежали мне на помощь, хотя кто мог мне помочь? Мне, Сингайлу, могущему спасти кого угодно…

– Аяя!.. – это Дамэ позвал от палатки, не видя меня. Голос его прозвучал испуганно и растерянно, как у ребёнка. – Аяя! Ты где?

Орсег обернулся и, отпуская меня из своей руки, так, что снова стало прохладно, сказал:

– Он твой возлюбленный? Поэтому не хочешь замуж за меня?

– Нет, не возлюбленный, но я люблю его, он мне всё равно, что брат, брат у меня был дурной, а это же добрый, – сказала я.

– Ну, брат, то ладно. Не спеши уезжать завтра, погоди ещё день на берегу этом?

– Зачем? – спросила я, чувствуя, что начала зябнуть без мощного объятия.

– Просто не спеши, сможешь?

– Если ты просишь, останусь.

Он засмеялся:

– Ещё и покладистая! Как не хотеть жениться на тебе?! Так не уезжай ещё рассвет и закат, и выходи завтра к воде, приходи днём, при свете. Придёшь?

– Приду! – крикнула я, поднимаясь назад на берег, где стоял Дамэ, пытаясь разглядеть меня на берегу. За спиной я услышала лишь плеск. Уплыл, надо думать, Повелитель Царь-моря и прочих морей.

Наутро мне казалось, что я видела странный сон, а Дамэ рассказывал Рыбе, что я ночью разговаривала с Царь-морем.

– Да не с Морем, с повелителем его, с Орсегом, – сказала я.

Они переглянулись, и Рыба сказала со вздохом, качая головой:

– Ну дожили, чё… Осталось ещё с повелителями гор али там, небес начать балясить… Я не изумляюсь, а ты, Дамэ?

– Да и я, они же, энти, предвечные-от и с комарами и мухами, небось, балясить способны, эт мы с тобой, простые, ничё не слышим, не видим, и не умеем.

Они опять беззлобно посмеивались надо мной, делая вид, что не замечают меня.

– Да-ну вас! – отмахнулась я, усмехнувшись.

– Чёй-то?! – дурачась, обернулся Дамэ, делая вид, что не видит меня. – Ты слыхала чего?

И Рыба, принимая его игру, подхватила:

– И ты чегой-то слышишь, Дамэшка? Мож и ты закудесил, как наша?

– Ох, шутники-балагуры! – засмеялась я.

Меня тянуло опять спуститься к воде, думалось, что там будет? Не привиделось ли, правда, во сне, но их разговор подтвердил, что ни в каком сне мне не снился Повелитель вод. А потому я спустилась, замирая в невольном возбуждении, огляделась, но не увидела ничего, что было бы похоже на ночного собеседника, посидев немного на нагретых солнцем камнях, глядя на совсем спокойную сегодня воду, Царь-море лишь вздыхало тихо: вдо-о-х и вы-ы-ыдох накатывали на берег неспешно, размеренно и, убеждая ещё раз, что дышит огромная «грудь»… Я подумала, не искупаться ли снова, вода, тихая в маленькой лагуне, где я купалась вчера и такая чистая, голубая, почти такая, как в Байкале, но эта тяжелее, плотнее нашей, будто и не вода, но старшая сестра нашей байкальской воды. Я подняла уже руки к завязкам платья, но остановилась: если мне не привиделось вчера, и я разденусь донага… неловко показалось.

Нечего тут сидеть, глупости какие, придумала тоже, сказала я себе и направилась уже к ложбинке между камней, где всего удобнее было подниматься, как услышала снова знакомый уже урчащий голос:

– Не дождалась, уходишь?

Я улыбнулась, Орсег, стоявший теперь у кромки воды, рассмеялся. По его тёмной бронзовой коже потоками катилась вода, стекая с волос, с бороды, их он, впрочем, тут же отжал, привычным движением. При свете он оказался ещё красивее, чем вчера при луне, я не удивилась, что многие почитают его за Бога. Глаза, действительно оказались зелёными, а улыбка белозубая и немного свысока, что при его великолепии и при том, что он властитель одной из главных природных стихий можно было ему простить. Впрочем, все предвечные гордецы, что удивляться, и я, должно быть, бываю такой…

– Решила, показалось мне вчера, – сказала я. – Али сон чудной пригрезился.

Он подошёл ближе, уже и сухой вроде весь:

– Да нет, я не сон. А вот ты… Ты прекраснее любой грёзы! – он с радостным удовольствием оглядел моё лицо, волосы, которые я успела завернуть вокруг головы, собравшись купаться, но фигуру оглядывать не посмел, всё же вести себя умеет достойно. – Обо мне что скажешь? По нраву я тебе?

– Ты прекрасен, Орсег, и знаешь это, что ж болтать зря?

Он засмеялся опять.

– Я с подарком сегодня, взгляни! – сказал он и обернулся на своё Царь-море.

И неожиданно, будто из туманной дымки над водой, хотя до того никакого тумана не было, появился корабль, огромный и великолепный… У нас на Байкале я видела множество кораблей, мы с Огнем ходили на собственной лодке, и на больших кораблях на восточный берег, в Парум, но наши Байкальские корабли были небольшими лодочками в сравнении с этим, величественно покачивающимся на волнах. У него был высоко задран нос, корма широка, а вторая палуба была, по сути, целым домом. Белые паруса были подняты, на них красовались Солнце и Море, а на палубах, а было их две, множество человек команды.

– Это… – ахнула я от восхищения.