«Никакого бурленья в крови…» Никакого бурленья в крови, никакой межсезонной отравы и предчувствия то ли любви, то ли − что там рифмуется? − славы. А в реке обмелевшей сомы развернули носы на восток и… Если не было вовсе зимы, то какие весенние стоки? Куртку сняв, щеголяю в плаще, да и он пригодится едва ли. Перелётные птицы вообще никуда ещё не улетали. В атмосфере скопился СО, угрожает неведомый вирус, и не радует нас ничего − даже чипсы и пиво на вынос. Но растёт пресловутый коло́сс − руки-крюки и ноги из глины, − новый мир себя строит с колёс, и кочуют на север пингвины. Краткая поэма экстаза Как видно, скоро ум зайдёт за разум, но до того, как прозвучит отбой, накроет нас не тазом, а экстазом, таким же бывшим, как и мы с тобой. Дырявым, бывшим, плесенью покрытым, утратившим плескательный рефлекс… А может быть, не тазом, а корытом, с такою же приставкой краткой «экс». Слой пыли, как присыпка из ванили или дешёвый бесполезный грим… Но мы зачем-то таз свой сохранили – быть может, просто, чтоб накрыться им. В безумной ностальгической надежде, под стуки не костей, а кастаньет, накрыться тем, чем дорожили прежде, и в дырки наблюдать парад планет. «Одни летают во сне, как шарики…» Одни летают во сне, как шарики, другие реют, как буревестники. Одни накачаны тёплым воздухом, другие – только холодным умыслом. А я летаю во сне, наполненный твоей любовью, и вижу, милая: на лёгких крыльях паришь ты рядышком, − я охраняю твоё парение. Такие сны продолженья требуют – я просыпаюсь без опасения, что наяву наш полёт закончится: кто научился – тот не разучится! Версия Плывёт по воле волн в Реке Времён, как пленный галерный раб, забросивший весло. И дела нет до нас Создателю Вселенной. Нам в этом повезло! Не спрашивает нас: − А вы-то кто такие? Зачем чудите? Стоп!.. Когда в последний раз Он вник в дела мирские, то был Потоп! Наш вклад
К столетию завершения Первой мировой войны Никто, увы, не сможет нам помочь, − мы влипли, и история не детская: сперва Варфоломеевская ночь, а ей на смену утром казнь стрелецкая. Монгольскою стрелою сбиты влёт, не в небо – в землю будет новый град расти. А что ушли псы-рыцари под лёд, так в этом тоже нет особой радости. Веками длится сей парад-алле: не угодив друг другу цветом кожи ли, иною верой, спором о земле, как странно, что до сей поры мы дожили. Исчезнем, как бездарный паразит, который вслед кричит себе: − Гуляй ещё! − а росту энтропии не грозит, как саморазрушенья управляющий. Сойдём, как плесень, чтобы цикл иной свершиться мог, как новый акт творения. А мы в него придём как перегной и топливо для лучшего горения. Неформатный сонет Я просто устарел, как буква «ер», со свистом пролетаю мимо цели, в формат не попадаю и в размер, поскольку и не в духе, и не в теле. Я был готов, как юный пионер, я плыл, успешно огибая мели, − по щучьему веленью, на манер печи не покидавшего Емели. Ну что же, говорю себе, не ной, − сменилась орфография, иной формат у современного искусства. Нет больше пастернаковской свечи, но свято место не бывает пусто, хотя никто не ездит на печи. Милитаристический сонет Экраны теле нам дают сполна иллюзию прямого вовлеченья. Дух возвышая, дарит развлеченье такая виртуальная война. Конечно, показать могли б ученья – там тоже танки, выстрелы, − страна и это любит, но когда война, приходит настоящее сплоченье. Как некогда, едины и сильны, империи ржавеющей сыны, мы, улетая за мечтой манящей, чтоб супостату злому насолить, войну по теле рады запалить. Но как бы не дошло до настоящей! Наше болото Покой и стабильность − зелёная тина да звон комариный − кулик-патриот, ничуть не смущаясь, что из карантина, родимым болотам осанну поёт. А воздух свободы, товар санкционный, как столб на границе, стоит недвижим, не смея нарушить наш не порционный, но и не вполне санаторный режим. С закатного солнца сойдёт позолота, а мы выбираем покой и уют. Кулик, запевая, похвалит болото, и хором лягушки ему подпоют. Болотная гладь не нарушится встряской, все звуки туман поглощает сырой. И только брожение − где-то под ряской − даёт себя знать пузырями порой. |
