На следующий день насыщенная лагерная жизнь вроде сгладила шероховатость. Ленка подглядывала за пацанами издалека, всё как обычно – смеются, футбол гоняют, орут друг на друга. Серый, по обыкновению, на воротах. Ринат Дасаев кумир миллионов, но для Серого это ещё гордость – внешне сильно на него походил: высокий, с длинными руками от «девятки» до «девятки» в одном прыжке летал. Она посмотрела немного, успокоилась и села с девочками в беседке неподалёку.

Вечером пошли на массовку, так в то время дискотека называлась. Она проходила на площадке для линейки, в возраст танцевальный уже вошли, но всё как-то стеснялись. В общем кругу топтались под Пугачёву и Леонтьева, на «медляк» приваливались к изображению пионера на железном листе. Только Лёнчик не танцевал никогда, а Ленку никто и не приглашал, она вечно в окружении троицы верных вассалов. Не потому, что красавица, скорее, сила привычки. Хоть в пух и прах разрядись, кто рискнёт подойти?

«Море, море, мир бездонный…», – затянул Юрий Антонов. Неожиданно Саня направился к группке девчонок и пригласил городскую Нелю. Вот она красотка, метиска, наполовину узбечка, наполовину русская. С большими тёмными глазами под густыми ресницами, пухлыми губками и гладкими чёрными волосами, подстриженными под «сэссон». Серый с Лёнчиком переглянулись, хмыкнули многозначительно, а Ленка впервые почувствовала укол внутри. Да так больно, как будто кто-то с силой воткнул в сердце здоровенную иголку от растущей рядом акации. Старательно отводила взгляд в сторону, вскидывала вверх, к роящимся вокруг фонаря мошкам. Бесполезно, он неумолимо возвращался к парочке, перетаптывающейся на расстоянии вытянутой руки. Ком обиды застрял у самого горла и выталкивал на поверхность ненужные слёзы.

Так и этого мало. В конце массовки объявили «белый танец». Неля сама подошла к Саньку, а её подружка Тамара к Серому. И теперь уже двое из трёх мушкетёров, трёх танкистов и сынов одного отца оставили её, Ленку-Констанцию. Она торопливо дёрнула Лёнчика за руку:

– Идём.

– Куда? Не-е, не пойду.

– Я тебя пригласила.

Лёнчик подчинился и несмело положил руки ей на талию. Она вцепилась в его плечи, а сама…. Сама смотрела на крепкого Саню с густой шевелюрой русых волос, правильными чертами лица, на его пальцы, прилипшие к Нелиным бокам. Перевела взгляд на долговязого Серого. Обычно он состоял из связки мослов, а теперь вдруг одни углы: в локтях, в коленках, в поясе. Тамара низенькая и Серёге пришлось чуть пригнуться, при этом он уставился в небо. Что он там высматривает? Большую медведицу ищет? Ленка держала идиотскую улыбку, а душа заливалась слезами.

«Не отрекаются любя….», – надрывно выводила Алла Пугачёва, чем только подлила масло в огонь. Они её предали, променяли на городских, так расценила Ленка.

Разве в неполные тринадцать ты в состоянии понять, что мир тебе не принадлежит? Что у каждого из четверых могут быть свои отдельные тайны? Откуда знать, что происходит всплеск каких-то таинственных гормонов? Твои-то собственные ещё спят и в ус не дуют. Не о сексе речь, о нём если и говорили, то только шёпотом. Вступившим в пубертатный возраст пацанам требуется обнимать девчонку, небрежно закидывать руку ей на шею, демонстрируя феодальное право. А Ленка всего лишь лягушка, собака, не пришей рукав.

Предаваться самоуничижению – дело неблагодарное, но бессознательное. Остановиться невозможно, неустанно выискивается всё отрицательное, что только можно найти. Волосы белобрысые жидкие, стрижка не модная, как подстригли в местной парикмахерской так и подстригли. Глаза обычные серые, нос острый, губы как губы, руки-грабли, ноги длинные с выпирающими коленками в шрамах и вечных синяках. Мышь полевая и дурочка она, дурочка из переулочка.

– Пошли в отряд, – Лёнчик взял её за руку и потянул за собой, музыка ещё не окончилась.

Не глядя на мальчишек, они развернулись и двинулись в сторону спального корпуса. Ленка интуитивно держала марку, как кол проглотила. Лёнчик что-то чересчур оживлённо болтал, не умолкая, но она не слушала. Нервы и мышцы напряглись до предела, только бы не споткнуться на плитках. Не знала, смотрит, не смотрит кто вслед, но почему-то считала важным уйти не женой галантерейщика Бонасье, а королевой Анной Австрийской.

«… Ведь жизнь кончается не завтра…», – вдогонку рыдала Пугачёва, но Ленка не согласилась. Она закончилась сегодня на виноградной аллее с веткой недозрелого винограда в руках, Лёнчик сорвал. Они шли под тусклым светом фонарей, закидывали в рот пыльные ягоды и молчали.

На массовку Ленка больше не ходила и с мальчишками почти не общалась. От окончательного распада компанию спасла человеческая глупость. Кому-то из администрации лагеря пришла в голову идея отправить детей в поход с ночёвкой за Ташморе на «семиочковку»: вода сбрасывается через семь выпускных шлюзов на плотине и дальше течёт по спокойному руслу с зарослями кустарника.

Вышли с утра и пешком отмахали километров десять. По прибытии на место накупались и завалились спать на раскинутых покрывалах. Под неистовым солнцем сгорели все до единого вместе с воспитателями и вожатыми. Красные как раки, у многих к вечеру температура поднялась, какая ночёвка? Выдвинулись назад, еле доползли за полночь и к утру покрылись огромными волдырями. Медичка вместе с оставшимся персоналом с ног сбилась, мечась между двумя отрядами, около двухсот человек. В лёжку лежали на животах, не шелохнуться, на спинах вздутые водянистые пузыри. Стоны и вой пионеров разносились по всему лагерю.

Ленке повезло, она спала в футболке и у нее обгорели только руки и ноги, а на них волдыри не выскакивают. Администрация где-то закупила оптом кислого молока, им то и смазывали не сильно пострадавшие места. Первое народное средство в Азии при солнечных ожогах. Ленку покрыли прохладной белой массой полностью, остальным самые большие пузыри прокалывали стерильными иголками, выпускали с осторожностью жидкость и обрабатывали водкой. Ленка отлежалась, обсохла и поднялась помогать. Конечно, носилась между своими, благо, рядышком лежали. Велено было аккуратно работать, иголку и руки постоянно протирать водкой, она и старалась. Лёнчика чуток полечит, переметнётся к Серому, проткнёт, выдавит, обмажет, Саня на подходе. Треугольник не любовный, но близкий и понятный. Пацаны зубы стискивают, терпят, а Ленка самая настоящая боевая медсестричка. Провоняла и узбекским кефиром и водкой, как апайка10-алкоголичка, но своих не бросила.

– Лен, а Лен, – извиняющимся тоном позвал Санёк.

– Чего? – ответила, не поворачивая головы. Пальчиками развозила кислое молоко по ногам Лёнчика.

– Мы на руках тебя носить будем.

– Куда? – усмехнулась, но слышать приятно.

– Да куда скажешь, – тут же вылез Серый. – Хоть до Сквера11.

– Врёте.

– Клянусь, Лен, – не отставал Саня.

– А я один дотащу, – подал голос худосочный Лёнчик.

– Ты-то куда? – она легонько шлёпнула его чистой рукой по затылку и утопила в подушку. – Лежи, чуть-чуть осталось.

– Потом меня, да, Ленк? – сказал Серый.

– Чё это тебя? А я лысый? – возмутился Санёк. – Лен, в туалет хочу, меня вторым.

– Сань, ты дурак? Задницей же к молоку приклеишься, – сказал Лёнчик. (Туалеты на улице с дыркой в полу).

Пацаны глухо засмеялись, уткнувшись в подушки. Ленка заливалась, прикрыв рот тыльной стороной ладошки, перепачканной скользкой белой жижей. Обгоревшие, дурно попахивающие, но снова были вместе.

Глава

третья

Пионерский лагерь заканчивается в четырнадцать лет, а без мальчишек Ленка съездила на одну смену и больше не захотела. Пересиживали лето дома, у многих кондиционеры появились, они-то и позволяли на целый день обложиться фруктами и книжками и погрузиться в чудесный выдуманный мир.

Книжными червями не были, по-прежнему допоздна мотались по улице, бывало и в чужие сады по ночам наведывались, иногда сталкивались на кулаках с подростками из соседних домов. Молотили честно, по-взрослому, порой и самим доставалось. Пробовали курить, Лёнчику понравилось больше всех, а Серому отец охоту ремнём быстро отбил. Но и читали всё подряд, СССР вообще считался самой читающей страной в мире. Военные романы сменялись приключенческими, советские детективы Конан Дойлем и Агатой Кристи. Когда опускалась прохлада, четвёрка собиралась на улице, горячо обсуждали «Момент истины» или «Сатурн почти невиден». Книга Бориса Соколова «Мы ещё встретимся, полковник Кребс!» любимая у пацанов, каждый себя так и видел Дробышевым, спокойно и твёрдо поправляющим кобуру с пистолетом. «Мы ещё встретимся, полковник Кребс! Встретимся»!