Вполне возможно, будь она трезвая, отнеслась бы к этому трепетно. Как юная барышня до старости лелеет воспоминания о ласках лихого гусара, так и Ленка могла. Но у неё сладость первого поцелуя смазалась портвейном, маринованными овощами и полукопчёной колбасой. Эта мешанина в обоих ртах вызывала рвотный рефлекс, да и партнёр увлёкся. Придерживал Ленкину голову ладонями, мягко захватил губы, язык его вовсю шарился по её нёбу. Она же думала: только бы не стошнило.

– Хорош, Саня, – с недовольством сказал Серый.

Ленка, наконец, вырвалась из плена, отошла в сторонку и прислонилась к косяку. Эмоций ноль, одна дурнота и губы пельменями. Сверху вниз туманно смотрела за игрой, отстранённо подумала «Почему Саня?», но тут же об этом забыла. Серый с Альфиёй поднялись исполнить поцелуйное «па», а она почувствовала: всё, больше не могу. Первым приливом пришло «лечо», Ленка прилепила ко рту ладошку, развернулась и поплелась во двор. На выходе её догнал Лёнчик, заглянул в лицо, сказал «Б-бли-ин…» и поволок наружу. Слава КПСС, успели! Новогоднее меню выстреливало в бетонированную уличную колонку, желудок стремился туда же. Лёнчик пригнул Ленку за шею, держал крепко и сам склонился рядом, повторяя:

– Ещё, ещё, Лен.

– Н-не могу.

– Можешь. Два пальца в рот. Толкай глубже.

– Н-не….

– Ну!.. Кому сказал!

Ленка послушно запихнула руку чуть ли не по локоть. Обеспокоенная мысль «Платье бы не испачкать» родилась вовремя, но вертелась безрезультатно, руки заняты животом и горлом. Зато откуда ни возьмись появился кто-то третий, накинул на неё большую куртку и скрутил в гусеницу злосчастный подол. Белка, хорошенькая дворняга, вертелась у ног, подвизгивала, заискивающе виляла хвостом, но положенной ласки не дождалась.

Когда всё закончилось, Ленка умылась ледяной водой, напилась и с тоской подумала остатками мозга: Позор на всю Европу! Пацаны, все трое, о чём-то переругивались. Она не слушала, хотела одного – спать. И уснула прямо во дворе под виноградником, так ей казалось. Стоя.

Проснулась на кровати Саниных родителей в трусиках, лифчике и колготках, заботливо укрытая одеялом. Справа, под этим же одеялом, Машка, а поверх него с другой стороны Саня в трусах и рубашке. Левую ногу по-хозяйски закинул на Ленку, рука покоится на её груди. Она обмерла. Ничего себе! Вот это номер!

Суетливо начала перебирать минувшую ночь, но, как ни напрягалась, ничего из ряда вон припомнить не могла. Хотя…. Там всё было из ряда вон, даже хуже. Её грандиозное подпитие никакому описанию не поддавалось. Не просто хватила лишку, напилась в стельку как самый последний подзаборный ханурик. Стовосьмая!

Добро бы, если все такие же, тогда не так страшно. «А платье-то где? И время сколько? Родители не приехали? Убраться надо, свинарник кругом, наверное». Соображала нормально и похмельем не страдала, ночью выполоскало дочиста, только во рту и кисло и мерзко. Попробовала вылезти, руку Санину скинула, однако нога его весила центнер и с места не сдвинулась. Ленка поелозила под одеялом, от чего капроновые колготки противно закололи. Плечом аккуратно Саню двинула, тот что-то сонно промычал, обдав причудливой смесью запахов, и снова накрыл её тяжеленной ручищей. Она повернулась на другой бок и выползла через Машку, та и не шелохнулась.

Босиком на цыпочках ступила на холодный линолеум. Сдёрнула с двери тёть Люсин халат, натянула и отправилась искать платье, на ходу застёгивая пуговицы. Тишина спящего дома разбавлялась настойчивым мяуканьем кошки. Ленка прошла на веранду, животина крутилась у двери и просилась во двор. Выпустила, кошка юркнула в щель на крытое крыльцо, с улицы дохнуло морозно. Ленка огляделась – всё чисто, столы сложены и придвинуты к стене, на них расстелены полотенчики. Вымытая посуда высится горами и поблёскивает глянцевыми донышками тарелок, солнечные лучи затейливо играют фиолетово-жёлтым на резных узорах хрусталя. На полу ничего не валяется, даже кто-то протёр его и аккуратно сложил тряпку у входной двери.

Ленка вздохнула – одна она оказалась свиньёй. Платье своё обнаружила в ванной, видимо, кому-то пришло в голову застирать подол, чтобы ей не влетело от родителей. Стыдобище-то какое! Сняла платье с верёвки, переоделась, глянула на себя в зеркало – под глазами грязные разводы от туши, от виска вниз сползла розовая подушечная полоса. Сгорая от досады, привела себя в порядок и заглянула в спальни. Пашка спал в Саниной комнате, дальние ребята-друзья в детской. В зале как будто ничего и не было. Потухшая ёлка, отстоявшая новогоднюю вахту, уныло готовилась к следующему этапу через две недели. Несколько игрушек упали и кучкой лежали на журнальном столике.

Оделась и выскользнула следом за кошкой. Землю припорошило снегом, у колонки она подмёрзла бугристо, чётко обрисовала множество следов. Ленка вспомнила о своих похождениях и нервно вздрогнула. Соскучившаяся Белка подбежала, виляя хвостом, поднялась на задние лапы, передние уложила ей на колени. Смотрит тёмными бусинами, ждёт.

– Пьяница я, Бела, понимаешь? Пьянчужка, – бормотала сквозь слёзы, гладя тёплую собачью морду. Та жмурилась от удовольствия и кивала: Ещё какая! Конченый пропойца!

Встретились на следующий день после обеда. Ленка выходить не хотела, но Лёнчик в который раз настырно кричал под окном:

– Лен, давай быстрей, холодно же!

– Покоя никому не даст! – в сердцах сказала мама, она только – только прикорнула в зале. – Люди отдыхают. Или иди, или скажи, чтобы не орал.

Пацаны в полном составе пританцовывали на морозе возле подъезда. Разумеется, без шапок. Ни словом не обмолвились, прикалывались как ни в чём ни бывало и все вместе пошли поедать торты к Сане. Хрустко ломался под ногами тоненький ледок, сверху сыпала белая крупка, иногда ветер швырял её в лицо и она лупила по коже. Ленка прикрывалась с двух сторон капюшоном, пряталась за спинами мальчишек и была почти счастлива.

Снова пришёл май. Другой, незнакомый, когда не на чайные розы любуешься, не первой ягодой рот набиваешь, а сидишь дома. Ленка забиралась с ногами в кресло, смотрела бессмысленным взглядом на стену, на красный шерстяной ковёр и не понимала, что делать. Ковёр этот висел сто лет, жёлто-коричневый узор «SOOS» она знала до последней ниточки и теперь протирала его взглядом, как будто пыталась сложить из двух букв ответы на свои вопросы. Не получалось. Порой жизнь задаёт такие загадки, на которые ответов не существует. Тут и царица наук, математика, бессильна. Её Ленка любила, может, поэтому ей досталось самое сложное уравнение в истории человечества. Задачка, казалось бы, простая: как из четырёх получить два. Но есть условие – ни вычитать, ни делить-умножать, ни извлекать нельзя. Такой вот интеграл, только сумма бесконечно маленьких частей. И даже буковка «S» на ковре вытянута в длину в виде интегрального значка.

В последний раз собрались вместе одним днём на вылазку в Чимган. Их четверо, дворовые друзья, одноклассники мальчишек кто смог. Шестнадцать человек, пять девочек остальные пацаны. Каждый год в мае выбирались за тюльпанами, для ташкентских это традиция. Когда теперь удастся?

Автобус на заводе родители помогли организовать. Трёхчасовая поездка сопровождалась нескончаемым пением под гитары, тряской по камням и визгом девчонок, косящихся на обрыв. Чимганские горы – жемчужина Узбекистана, Гулькам – бриллиант в этом драгоценном ожерелье. Первозданная природа: скалистые каскады, поросшие джидой и арчовниками, разнотравьем пахучим. По весне склоны алые, полотнами тюльпанными выстелены, куда ни кинь взгляд, пламенеют на серо-зелёном фоне. Прорезаны прозрачными ручьями, а их великое множество, теряются в горных теснинах и вдруг переливающейся стеной встают из-за поворота.

Снег на вершинах и летом не тает. Зачем-то с места стоянки все обязательно лезли вверх, чтобы дотронуться до него у кромки снежной шапки. Из последних сил тянулись, но эйфория от ощущения триумфа ни с чем не сравнимая, словно немыслимую высоту покорил. Падали обессиленными звёздами на просевший снег и жмурились от яркого солнца. Отлежишься, передохнёшь и на корточках ползёшь вниз, чтобы не скатиться кубарем с крутого склона. По пути цветочки собираешь, а возле снега они и сочнее и ярче, напоенные талой водой. Мальчишки с охапками такие романтичные, выше облаков в юношеских мечтах. А они и впрямь стелятся пушистым белым покрывалом под ногами.