И желание, чтобы все скорей закончилось.
Странно, что он вспомнил тот давнишний случай сейчас, когда стоял в зале суда, изнуренный полуденной жарой. Хэтерфилд чувствовал, как у него по спине стекает пот и, взявшись руками за ограждение, слушал монотонный голос судьи, который зачитывал его дело. Как и тогда, он был невиновен, но это никого не волновало. И его самого уже тоже. Произошло убийство, и кто-то должен ответить за это. Поплатиться своей собственной жизнью. Может, правда, что человеку прощаются все его грехи, если он невинно пострадал за грех другого? В такие моменты, как сейчас, люди вспоминают свою жизнь и представляют, какими могли бы быть, не делай они ошибок и выбирая правильные дороги на перекрестках судьбы.
Хэтерфилд смотрел, как шевелились губы судьи, как колыхались его толстые щеки и дрожали в едва заметном движении воздуха седые бакенбарды. И мысленно говорил себе: «Я прощаю тебя, безжалостный осколок мира, который мне придется скоро покинуть. Мне нравятся твои бакенбарды и складки на щеках. Мне нравится этот потемневший от времени стул, на котором ты сидишь, и весь этот по-настоящему британский зал суда, с его колоннами, лепниной и аллегорическими картинами. Мне даже нравится шляпа вон той девицы, с этим глупым длинным пером, трясущимся от страха вместе с ее головой. Я люблю солнце, которое горит сегодня, как раскаленный уголь, в голубом небе Англии. Я люблю каждый камешек и каждую канаву на улице, которую вижу из окна. Я люблю свою принцессу. И своего ребенка тоже».
У Хэтерфилда от слез защипали глаза. Он глянул на стол защиты, где мистер Ферчеч что-то быстро строчил рядом с пустым стулом Стефани. «Черт побери, где мой помощник?» – спросил он утром. Хэтерфилд лишь пожал плечами и ответил, что понятия не имеет.
Ферчеч продолжил говорить насчет апелляции и прецедента, но маркиз его особо не слушал. Зачем, если результат будет таким же? Его все равно повесят. Надо скорей покончить со всем.
Со своего места встал мистер Дакуэрт. Он поправил галстук, намереваясь сообщить суду, каким бездушным негодяем является маркиз Хэтерфилд, хладнокровно убивший мачеху, которая желала ему только добра. Например, хотела женить на прекрасной юной леди с приданым в двести тысяч полновесных фунтов стерлингов. Ну и так далее. Казалось, Хэтерфилд внимал ему с самым серьезным видом, а сам меж тем смотрел в сторону зрителей процесса.
Его отца, конечно, не было. Герцог Сотем, убитый горем потери и охваченный ненавистью к сыну, поднялся по ступеням Олд-Бейли только один раз. Чтобы дать показания против своего отпрыска. Но Хэтерфилд видел сэра Джона. Значит, он все-таки решил нарушить свою клятву больше никогда не появляться в английском зале суда. Его глаза были еще краснее, чем вчера, а одежда – совсем уж помятой.
Хэтерфилд увидел свою сестру Элинор и ее мужа Роберта. Молодой лорд Честертон был выдающимся человеком и уже членом кабинета министров. От него ожидали великих деяний, и выглядел он соответствующе: тщательно ухоженные бакенбарды, лоб прорезали две морщины, придавая ему мудрое и степенное выражение.
«Что ж, удачи тебе, Роберт, – мысленно пожелал Хэтерфилд. – Победи всех своих врагов в палате лордов. И не забывай о счастье Элинор. Когда она смотрит на тебя, ее глаза сияют. Не дай этому блеску исчезнуть».
Рядом с Робертом сидел Натаниель Райт, как всегда с непроницаемым видом и в безупречном костюме. Это был нынешний Райт. Но никто не мог предсказать, где он окажется в будущем. Может, если…
Толпа вдруг начала волноваться. Мистер Дакуэрт – возмущенно оглянулся на вход, поправил очки и продолжил: «Особая жестокость, с которой было совершено убий-ство…»
Хэтерфилд поднял глаза к потолку. Слова гудели у него в ушах. Он хотел, чтобы все скорей закончилось. Чтобы его отпустили обратно в камеру, где лежало незаконченное письмо для Стефани. Чтобы у него появилась возможность спокойно подумать, посидеть в тишине и выпить еще прекрасного французского вина с тюремным священником, который показался ему славным малым. И привести в порядок все свои дела. А еще…
Судья стукнул молотком и, когда стало сравнительно тихо, заявил:
– Мистер Ферчеч, тут некто утверждает, что является вашим пропавшим помощником.
Хэтерфилд посмотрел в сторону двери, где царила какая-то неразбериха. Вдруг, как по волшебству, толпа расступилась и явила его взгляду девушку с каштановыми волосами, в прекрасном бальном платье серебристого цвета.
В зале опять воцарилась тишина. А несколько секунд спустя там воцарился кромешный ад.
Хэтерфилд не слышал яростного стука молотка судьи. Он только чувствовал его телом и во все глаза смотрел, как Стефани шла – нет, царственно ступала по проходу вперед, к столу защиты.
– Нет! – крикнул маркиз. – Нет! Конечно, никакой это не помощник мистера Ферчеча! Это девушка, которую я никогда не видел раньше.
Боже мой, но Стефани улыбалась! Она повернулась, и от вида ее округлого живота у него закружилась голова.
Это немыслимо. Такого просто не может быть.
Молоток судьи опять застучал. Стефани подошла к столу. Мистер Ферчеч встал с изумленным выражением лица и пододвинул ей стул. В моменты потрясений британские мужчины всегда обращались к традициям. «Спасибо», – прочитал он по ее губам.
Стефани села и спокойно посмотрела вперед. А судья продолжал меж тем стучать молотком.
– Тишина в зале суда! – крикнул он. – Юная леди, объясните, кто вы такая и почему выдаете себя за постороннего мужчину.
Толпа поняла, что сейчас последует объяснение, и стала стихать в ожидании этого момента. Хэттерфилд вцепился в ограждение с такой силой, словно хотел сломать его голыми руками.
– Юная леди! – как гром, прогрохотал голос судьи. – Встаньте и объяснитесь, иначе вас придется вывести из зала суда! – На последних словах из его рта вылетела пара капель слюны.
Даже с округлившимся животом Стефани выглядела как принцесса. Хэтерфилд никогда не гордился ею так, как сейчас, когда она с неподражаемым достоинством встала со стула и снисходительно улыбнулась судье.
– Меня зовут Стефани Виктория Августа, принцесса княжества Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф, – заявила она, – и я – та дама, которая танцевала с лордом Хэтерфилдом на балу двадцать первого февраля этого года. Я надела то же платье, что и тогда, чтобы подтвердить свои слова. И могу дать показания суду, что половину вечера провела вместе с маркизом в библиотеке, а когда он вышел оттуда один, то серебряный нож для открывания писем лежал на столе.
Мистер Ферчеч издал сдавленный крик и упал на пол.
– Боже правый! – воскликнул сэр Джон, который раньше никогда не говорил вне очереди в суде.
Со стороны барышень послышались охи. Кто-то тоже потерял сознание. Элинор вскочила на ноги и воскликнула:
– Это правда! Платье – то самое, в котором незнакомка появилась на маскараде. Я готова присягнуть, что это так.
Молоток судьи опять застучал.
– Мадам! И вы, молодая леди, выдающая себя непонятно за кого! Все это не по правилам. Суд уже закончился. У нас нет ни времени, ни желания выслушивать показания какой-то сумасшедшей…
– Я не сумасшедшая, а принцесса. Хэтерфилд?
Все головы повернулись в его сторону. Стефани смотрела на него с улыбкой победительницы. Ее голубые глаза сияли на прекрасном лице. Хэтерфилд прокашлялся и сказал:
– Судья прав. Юная дама – безумна.
Стефани изумленно ахнула. Этот звук сразу потонул в реве толпы и стуке молотка. Хэтерфилд поднял руку, и в зале стало относительно тихо. Потом он бросил взгляд на Натаниеля Райта и продолжал:
– Однако эта дама – действительно принцесса Хольштайн-Швайнвальд-Хунхофа. Потому я смиренно прошу суд сейчас же вывести ее высочество из зала со всей почтительностью и уважением, которые полагаются ей по праву, и вручить под защиту ее людей.
Райт легко вскочил с места и направился к столу за-щиты.
– Здесь приказываю я, – заявил судья, негодующе стукнув молотком. Его лицо стало пурпурным. Свободной рукой он держал парик, чтобы тот не свалился с головы. – Эту даму следует немедленно выдворить из зала суда и… сэр, что вы делаете?
