Но все это не помогло. Когда автоматчики принялись стесывать каменистую стенку ямы, чтобы дать танку возможность выбраться из западни, опять невесть откуда прилетела пуля снайпера и скосила автоматчика Доронина.

— Зажечь дымовую шашку, — приказал Луговой.

Задымились зажженные шашки, окутав плотной завесой оба танка. Автоматчики с ломами и лопатами снова бросились было к яме. Но что за диво! По торчавшей из земли башне танка то и дело цокали пули, хотя винтовочных выстрелов по-прежнему не было слышно. Пуля задела Копалкина, кромсавшего ломом стенку ямы.

— Откуда же он бьет, проклятый? — Луговой сжал кулаки. — Неужели он так далеко, что не слышно выстрелов?

Создалось на редкость трудное положение. Вокруг рвались снаряды ослепленных вражеских батарей. Окутанные дымом, танки не могли вести прицельного огня и молчали. Где-то позади, за высотой, стояли танки передового отряда. Им надо было немедленно уходить из опасного места, пока не «прозрели» вражеские батареи.

Из дыма вынырнул Бальжан, неся Копалкина на руках.

— Клянусь, что снайпер засел не там, где мы думаем, — проговорил он торопливо. — Он впереди. Я найду его. Разрешите…

Получив согласие командира и условившись о сигналах, Бальжан поспешил ко второму танку, который стоял за каменным выступом чуть не вплотную к скале. Автоматчик вскочил на башню, с нее вскарабкался на скалу и пополз по крутому склону.

Вскоре он перевалил через кряж и спустился в седловину, рассеченную узким ущельем, заросшим по краям густым ярко-зеленым кустарником. Ничего подозрительного тут не оказалось. Тогда Гудаев пополз вдоль ущелья, которое заканчивалось узкой трещиной.

Гудаев спешил. Поднявшееся к зениту солнце жгло спину и плечи. Пот заливал лицо. У замшелого гребня Бальжан хотел было перевести дух, но, подумав, что в эту минуту, может быть, вот так же спешит на вершину господствующей высоты вражеский артиллерийский корректировщик, не остановился.

И вдруг звук, напоминающий легкий хлопок, заставил Бальжана насторожиться. Трещина была в зелени. Хлопки раздавались все яснее, все отчетливее. «Снайперский пост, — понял Гудаев. — Куда забрались! Да тут их никаким снарядом не достанешь».

Решение созрело мгновенно. Бальжан бросил гранату и после взрыва прыгнул в щель. На дне был полумрак, пахло гнилью. Не успел подняться на ноги, как почувствовал удар в левое плечо. Кто-то бросился на него. Бальжан ударил из автомата. Нападавший рухнул на землю. Сверху посыпались камни. Бальжан рванулся к просвету. В конце щели он увидел странную картину. На земле сидел японский офицер и как будто пытался, но никак не мог взять в руки лежавшую перед ним винтовку. Один прыжок — и Бальжан очутился возле него. Удар прикладом, и офицер ткнулся головой в камни, среди которых поблескивала вороненой сталью снайперская винтовка «арисака». Это она при выстреле почти не издавала звука. Бальжан хотел взять ее, но обнаружил, что винтовка зажата в станке и направлена стволом как раз туда, где стоял в дыму завалившийся в яму танк.

— Шайтан… — сердито проворчал Гудаев, зажав рану на плече и стиснув зубы.

Он дал вверх две короткие и одну длинную очереди, что означало: «Снайпер уничтожен», — и без сил упал в траву…

Бальжан не видел, как откопали танк, как тронулась вперед головная походная застава. Он очнулся уже на танке. Рядом сидел Ветлугин, весь в бинтах.

— Порядок в танковых войсках, — обрадованно крикнул танкист, когда увидел, что десантник очнулся. — Ишь ты — пехота, а танк выручила.

Бальжан, превозмогая боль, повернулся в его сторону и чуть заметно улыбнулся. Он был доволен, что его бригада двинулась вперед, вовремя выйдет на Маньчжурскую равнину. Значит, порядок в танковых войсках, порядок и в пехоте!

Это было на третий день войны на Востоке. Стояла несносная жара. По степным дорогам клубилась едкая пыль, вздымаемая наступающими полками. В небе не утихал грозный рокот авиационных моторов. В знойном пекле изнемогали степные травы, качались под горячим ветром белесые метелки ковыля, будто хотели своим колыханием охладить запотевшие лица пехотинцев.

Авангардные танковые части успешно пробивались с боем через Большой Хинган. А в это время по Маньчжурской равнине спешили к горному хребту японские полки, чтобы остановить наши танки. Перед авиаторами была поставлена задача — преграждать японцам путь в горы, уничтожать на дорогах их живую силу и технику.

Задача нелегкая. Противник двигался преимущественно в ночное время, а в темноте маршевую часть не увидишь. Да и днем ее обнаружить не так-то легко. Все поля покрыты гаоляном. А гаолян — тот же лес: стебли высотой в четыре метра. В таких джунглях можно укрыть не только роту, но и целую дивизию. Вчера разведчик обнаружил в районе Лубэя крупный японский отряд. Командир полка послал туда эскадрилью бомбардировщиков, но она вернулась ни с чем. Японцев под Лубэем не оказалось, исчезли, как в воду канули.

Сегодня утром полковник вызвал разведчика в штаб. В палатку вошел небольшой голубоглазый лейтенант с еле пробивающимися усиками.

— Где же японцы? — строго спросил полковник, оторвавшись от топографической карты. — Может быть, они приснились вам? А если нет, то дело — табак. Представляете, сколько вреда они могут причинить нам? Ведь в горных щелях одна батарея способна надолго задержать целую танковую бригаду. Надо разыскать их во что бы то ни стало.

Через несколько минут лейтенант Подберезкин был в воздухе. Давно бы пора ему вернуться, а его все нет и нет…

— Что же с ним могло случиться? — недоумевал командир полка, вытирая мокрым платком раскрасневшееся от волнения лицо.

Предположения были разные. Одни считали, что Подберезкина подбила вражеская зенитка, другие полагали, что его подвел мотор, третьи высказывали опасения, не столкнулся ли лейтенант с японским истребителем. Начальник штаба полка глянул на часы и покачал головой:

— Гадать нечего — конец. У него вышло все горючее. Пропал парень.

Но в полку напрасно беспокоились о судьбе лейтенанта Подберезкина. Он был жив и невредим. А задержался потому, что в разведке с ним приключилась довольно любопытная история, о которой он потом не один раз рассказывал друзьям и сослуживцам. Взлетев в небо, разведчик взял курс на Лубэй — туда, где видели утром японскую походную колонну. Вначале летел на большой высоте, затем спустился ниже. Долго кружил вокруг Лубэя, повернул к отрогам Большого Хингана, пролетел вдоль широкой реки. И все попусту. Уже горючего осталось только на обратный путь, а японцев все не было. Лишь степь бескрайняя внизу океаном стелилась да вольный ветер шумел под плоскостями.

«Что же ты, Сеня, начальству доложишь, если не сможешь выполнить боевое задание — найти японцев? — с досадой подумал он. — Ведь они где-то тут. Не провалились же сквозь землю». И вдруг пришла ему мысль спуститься на землю. Конечно, ощупывать землю дело не авиационной, а наземной разведки, но что же делать, если сверху ничего не видно. Рискованно, конечно, идти на такой шаг. Территория занята врагом.

Внизу показалась китайская деревушка. Она была расположена недалеко от большой дороги. Сделав несколько кругов и не заметив ничего подозрительного, Сеня начал снижаться, намереваясь посадить самолет.

И вот наконец земля. Перво-наперво стремился угадать, откуда по нему откроют огонь. Медленно шли минуты. Урчал мотор, готовый к взлету. По-над травой вился легкий голубой дымок. А в деревне — никаких признаков жизни.

Подождав несколько минут, Подберезкин выключил мотор. Огляделся. Деревенька была обнесена серым земляным валом. Справа пестрели огороды, заросшие высокой травой, слева тянулась полоса посева: по виду это напоминало пожелтевший камыш. Летчик стал присматриваться к фанзам. Они были без окон и дверей. Серые глиняные стены и соломенные потемневшие крыши наводили уныние. Вокруг стояла такая тишина, что можно было оглохнуть. Как будто от жары все вымерло, даже вездесущие кузнечики.