Алек тогда благодарил и порывисто стискивал его в объятиях, а Скай пытался улыбаться и не вспоминать, как все закончилось и все началось, но память решала за него. Образы, чужие лица всплывали перед глазами, ему слышались приглушенные голоса. Алек отпустил, и он обнял его сам. За плечи, утаскивая к выходу, к лифту, чтобы вырваться из плена этих серых стен и своих воспоминаний. Он чуть было не заблудился в лабиринте коридоров, но тут уже влез Алый, провел другой дорогой и к другим дверям. Сейчас он шел туда сам — Алек написал и предупредил, что опаздывает. Кабинет с черной дверью был неприлично мал, а может, просто слишком заставлен мебелью. Диван, разложенный, причем. Шкаф, стол, терминал, второй терминал. На подоконнике планшеты, разобранные и нет, на полу беспорядочно рассыпаны запчасти.
— Привет. Дай мне пару минут, — выдохнул Алек, поднимаясь из-за стола, и скрылся за неприметной дверью рядом с шкафом.
Скай кивнул ему в спину, неуверенно огляделся, но даже присесть не успел — друг уже вернулся. В футболке и не менее потертых, чем его собственные, джинсах, которые он застегивал на ходу. Больше всего отчего-то смешили армейские берцы, зашнурованные не до конца, стоптанные и потасканные.
— Им лет-то сколько, — кивнул на ботинки Скай.
Алек засмеялся.
— На свои посмотри, — подмигнул он.
Кроме как смутиться, вроде бы, ничего не оставалось, но Скай потер шею и фыркнул, надменно задрав нос.
— Это винтаж, во!
— Тебя наебали, милый, в лучшем случае антиквариат, — Алек застегнул на запястье массивную вязанку браслетов и набросил куртку на плечо. — Пошли, — он шагнул к выходу.
Скай послушно пошел следом, стараясь не думать о том, что это уже было. И это слово-приказ, и шаркающие шаги впереди и тонкая, хрупкая шея с прилипшими к ней, темными от пота волосами. Только, тогда ничего не оттягивало запястья и полны они были надежд, а не глухого, беспросветного отчаяния.
Куда идти — они не обсуждали и не сговаривались, ноги сами привели на место, где когда-то все кончилось и все началось. Только закат сегодня был не таким кровавым, как тогда, но Скай все равно замер посреди Манежной, глядя вдаль и вспоминая это небо в конце самого первого парада победа, когда по белым маскам скользили тревожные красные тени, а они были безобразно трезвы и абсолютно растеряны. Тогда их било молотком по голове осознание того, что война кончилась. Навсегда и совсем кончилась, и непонятно — что делать дальше.
Они еще желания загадывали и жгли бумажки с ними в вечном огне — символе совсем другой победы, но это было позже, когда уже стемнело, а на небосклоне зажглись первые звезды. Скай покосился на ворота, ведущие в Александровский сад, потом на Алека, задумчиво глядящего вдаль — и отбросил мысль пройтись по «местам славы». Слишком равнодушным и пустым стало лицо друга, когда они приехали сюда. И как-то даже на людей свалить не получалось — не в метро ехали. Да и на улице никто не пялился, как на заказ. Хотя, дело-то, наверное, было в том, что вместе они похожи скорее на фриковатых подростков, чем на настоящих модификантов. Ну, Скай на подростка не очень тянул, но тощий Алый с неестественно белыми волосами выправлял впечатление. Великоватая куртка скрадывала мышцы, тонкие пальцы ничем не выдавали скрытой в его теле силы. Алек смазано улыбался, не задерживался ни на чем взглядом и непрерывно говорил: о работе, о жизни, об общих знакомых, тщательно, впрочем, следя за тем, чтобы не упоминать излишне известные прозвища. Замолчал он только на подходе к красной площади, тогда же улыбка пропала с его лица, а глаза стали, как иногда в присутствии Блэка — пустые, прозрачные, ничего не выражающие.
— Куда дальше? — спросил этот робот-Алек почти нормальным голосом, и Скай вздрогнул от неожиданности.
— Не знаю, — он пожал плечами и поежился от пронизывающего ветра. — Поищем, где посидеть?
Алек кивнул, не двигаясь с места. Правда, когда Скай пошел к переходу, послушно последовал за ним, вертя в руках початую пачку сигарет. Курение здесь было запрещено, друга, кажется, это расстраивало. И точно, едва они вышли из перехода, Алек выпустил в небо тонкую струйку дыма.
— Налево, прямо и направо через два перекрестка, — выдал он спустя пару затяжек и светло, по-мальчишески, улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд. — Там бар, в котором мы тогда сидели.
— Хочешь повторить?
Алек смерил его каким-то странным взглядом и криво улыбнулся.
— Торт хочу, — он затушил сигарету об ладонь. — И чай. Нажраться я и дома могу.
Скай кивнул и пошел по указанному маршруту, сдерживая желание спросить, где оно — его дома. Не так уж он и хотел знать ответ, а может, просто боялся его услышать. Несмотря на известность и успешность — за неимением лучших эпитетов — друг не выглядел счастливым. Усталым, задерганным в ноль, не выспавшимся. Каким угодно, но не счастливым.
Пока они пили чай, Алый снова улыбался и шутил, а Скай не мог отделаться от мысли, что вся эта жизнерадостность — только ради него. Но чай кончился, а вместо «дома» был следующий бар и что-то покрепче чая. Он не узнавал названий, молча пил все, что заказывал безумно и радостно улыбающийся друг, пытаясь удержать этот момент, ухватить его за хвост и не отпускать. Алек был живым, даже глаза искрились весельем, он еще никогда не видел его таким: ни на войне, ни — тем более — после.
Мысли в голове — сплошь непотребные. Он хотел набраться сил и смелости, чтобы спросить, по-настоящему спросить, у Алека, как он. И услышать настоящий ответ. Чтобы, наконец, узнать, как и за каким чертом, он оказался на этой проклятой войне. Но даже алкоголь не помогал. Ничего не помогало.
К предплечью прижалось холодное стекло, Скай убрал руки, запрокинул голову и взглянул в серо-стальные, бездонные глаза. Расширенные зрачки на миг показались черной дырой, в которую он падал, теряясь в тенях и запахе гари, чувствуя на губах привкус пепла и крови. Он почувствовал прикосновение к собственной щеке, и иллюзия пропала — глаза снова стали просто глазами. Скай отвел взгляд и забрал у Алека стакан. Вздохнул, слыша, как друг возвращается на свое законное место напротив, рассмеялся своим спутанным чувствам и отхлебнул.
У неведомого напитка был приторно-сладкий вкус. И невесть сколько градусов алкоголя. Он закрыл глаза, чувствуя разгорающийся в горле пожар, потряс головой, возвращая на место разбегающиеся мысли. И все же не удержался, сказал, будто в пустоту, но глядя прямо на Алека и чувствуя, как в ладонь впиваются стеклянные грани.
— Я никогда не понимал, как ты вообще оказался там, на этой войне, — вздох сорвался с губ сам собой, тяжелый и обреченный. — Неужели оно было настолько плохо, что не оставалось выбора?
Алый откашлялся, криво усмехнулся. Его лицо снова стало пустым, а тело двигалось будто само по себе. Вот он берет стакан, подносит к губам и делает глоток. Замирает — и кажется статуей. Потом он снова отмер — Скай аж дернулся — и поставил стакан на столик резким, быстрым движением, другой рукой нащупывая сигареты. Затяжка, другая — он считал секунды, а Алек улыбался, лаская пальцами стеклянную столешницу. Он качал головой — то ли в такт музыке, то ли это и был ответ на все его вопросы — молча и с все той же рассеянной улыбкой, словно потерялся в лабиринте собственных мыслей, только пил исправно, за двоих.
В один момент что-то неуловимо переменилось: то ли музыку выключили, то ли он заснул, завороженный, загипнотизированный движениями тонких пальцев — Скай не был уверен. Просто зашумело в ушах, и в этот фоновый гул тихим, едва различимым шепотом вплетался чей-то голос, а он даже сфокусировать взгляд на лице Алека не мог, чтобы понять, шевелятся ли его губы.
В какой-то момент шепот стал таким отчетливым, что он вздрогнул и несколько раз моргнул, прогоняя невесть откуда взявшуюся муть перед глазами. Напиться, чтобы забыть собственные сны, надраться до отключки, чтобы забыть пустые серые глаза и голос, режущий, проникновенный, страшный — хотелось до одури, но алкоголь превратил сны в явь.
