— Скай? — обмирающим шепотом спросил он.
Скай скривился, хотя привычного ужаса на лице мужика не было, скорее восторг и какой-то священный ужас. Фанат, что ли?
— Блэк, блядь… — начал он, собираясь высказать другу все, что о нем думает, но замолчал, увидев окончательно отвисшую челюсть действующего летчика.
— Мудак, блядь, — мрачно отозвался Кирилл и отвесил ему легкий подзатыльник. — Анатолий, не афишируйте, пожалуйста, вы же понимаете… — мужик торопливо закивал, Скай поморщился и Кир повернулся к нему. — Я не летаю, Влад. Тем более на экспериментальных моделях.
Про Алека он тогда даже спрашивать не стал. Что-то подсказывало, что тот вообще собственные разработки только на фото и видео и видит. А когда они договорили и вернулись ко входу, друга там уже не было. Только окурки, вернее выложенное из них неприличное слово. Не «вечность», как легко можно догадаться.
А теперь их возвращения ждал он. С разрешением на полет, пусть и низэнько-низэнько. Скай сидел, ждал, курил и боролся с желанием выложить то же самое слово. Останавливала не совесть — скорее то, что за нарушение правил пожарной безопасности его и так по головке не погладят, а с такими уликами, убьют, выгонят и уволят. Последнее — страшнее всего.
На этот раз шаги он услышал, наверное, дело в том, что Анатолий был человеком и ходил с присущими людям звуками: шумное дыхание, стук подошв, иногда шаркающий. Кажется, он прихрамывал. Травма, усталость? Скай встрепенулся, выходя из полусонного состояния и прибрал окурки в баночку.
— Можно? — с надеждой спросил он.
Кирилл кивнул, и он почти побежал к машине, полез в кабину с замиранием сердца, чувствуя, как дрожат руки, а перед глазами плывет от волнения. Как же давно это было, как же он соскучился. Угнездившись в пилотском кресле, он взглянул на приборную панель и чуть не застонал. Переработанная и улучшенная, она вызвала у него приступ панического ужаса: кнопок прибавилось, прибавилось сенсорных панелей и экранов — как со всем этим работать-то? А вот в том, что через оставшийся кусочек стекла он увидит хоть кусочек же неба — Скай здорово сомневался. Ностальгически вспомнились старые машины, когда голубая гладь с белыми перьями облаков была повсюду, когда в небе появлялось ощущение, что это не истребитель — это крылья выросли. Право, жаль, что те модели остались в прошлом, как и многое-многое другое. Он вздохнул, чувствуя, как губы кривятся в печальной улыбке, но услышал знакомый голос, зовущий его по имени, и высунул голову из кабины.
Алек стоял внизу, глядя на него странно-темными, отчаянными и искрящимися весельем глазами.
— Чего тебе, зараза?
Фраза сорвалась с губ раньше, чем он успел подумать, но Алый не разозлился, только улыбнулся широко и радостно, совсем как раньше, и невозможным для человека прыжком преодолел разделяющее их расстояние. Где-то на окраинах сознания мелькнула мысль, что Блэк будет злиться, Скай отбросил ее, как неважную, глядя на Алека, раскинувшего руки и балансирующего на узком порожке.
— Пусти, а?
В его голосе была насмешка, но еще там была такая отчаянная безысходность, что Скай не смог сказать: «Нет». Их рокировка была чем-то из области воздушной акробатики — не грохнулись чудом, а потом Скай спрыгнул вниз и побежал навстречу летчику и Блэку, понимая, что творит редкостную глупость, но не может поступить иначе. Он врезался в обоих, снося их своим весом, собственными руками утаскивая к стене на максимальной скорости под гул двигателей за спиной. Взлетная полоса была пустой, ее готовили для него, вернее для этой вот машины — так какая разница, кто будет ей управлять. Блэк что-то кричал, а Скай блаженно улыбался, глядя на истребитель, плавно взмывающий ввысь. Воздух плавился и дрожал, окутывая машину прозрачной сферой, на краях которой свет превращался в радугу. Невероятно, безумно красиво.
Анатолий попытался его ударить, он поймал чужую руку на автомате и отшвырнул летчика от себя, особо даже не напрягаясь и не отводя взгляда от Алека, превратившегося в черную точку на небосклоне.
— Ты ебнулся, Влад?! — проорал Блэк, толкая его, но Скай лишь ухмыльнулся, доставая из кармана початую пачку сигарет.
Выбил одну щелчком пальца, прикурил.
— Расскажи мне, что он не умеет летать, Блэк. Я поржу.
— Запрещено, — процедил Кирилл, закрывая глаза и сжимая кулаки. — Ты ни хрена не понимаешь, Скай! Куда ты лезешь?!
Запрещено. Все запрещено. А что им можно вообще?
Летчики без неба, военные без войны. Люди, потерявшие свою человеческую суть. Да, наверное, они действительно ненормальные и все эти запреты чем-то обоснованы, но чья в этом вина? Скай улыбнулся еще шире, внезапно — впервые за столько лет — вспомнился Алекс. Как он любил говорить?
— Под мою ответственность, — он бросил на друга косой взгляд. — Ты у нас в каком звании, кстати?
Кир замер, похоже, ошалев от таких перескоков с темы на тему.
— Генерал-майор запаса, — за него ответил Анатолий, потирая ушибленное плечо. Точно фанат. — А что?
Скай светло и радостно улыбнулся, чувствуя, как сводит скулы.
— А то, что решения командования не обсуждают, не так ли, товарищ генерал-майор?
— Их выполняют, — глухо откликнулся Блэк и ушел, уводя за собой растерянного и слегка хромающего летчика.
А он смотрел в небо.
И думал, что это лучший подарок, который он мог получить.
Который он смог сделать.
========== Глава 6 — Silentium videtur confessio (Молчание равносильно признанию) ==========
Любовь и в самом деле, как ничто другое, способна время от времени переворачивать всю жизнь человека. Но вдогонку за любовью идет и кое-что еще, тоже заставляющее человека вступать на стезю, о которой никогда прежде и не помышлял. Это кое-что зовется «отчаяние». И если любовь меняет человека быстро, то отчаяние — еще быстрей.
(Пауло Коэльо, «Одиннадцать минут»)
Признаться честно, после того визита Марина долго не могла нормально спать. Просыпалась порой среди ночи, вспоминая хриплый, сорванный шепот, ту меру боли и отчаяния, которое ей, на самом деле, не дано ни понять, ни позвать. К счастью.
К сожалению.
В тот день он ушел. Просто в какой-то момент невидящие глаза стали зрячими, Алек зажмурился, сжал зубы, глухо выругался, извинился, встал и скрылся за дверью, чтобы, похоже, никогда не вернуться. Марина проверила и запись, и карточку, но контактов пациента не было. Попробовала набрать болящему коллеге — тот Алека тоже не знал, похоже этот визит был для него первым и последним. Александр Киреев — было написано в карточке, но поиск по имени выдавал десятки и сотни Александров Киреевых, и ни одного ветерана. Впрочем, она и не сомневалась, что имя было придуманным специально для этого визита.
Может, и существовал когда-то Киреев Александр, но ее пациент им не был, а кем был — черт его знает. Марина была бы рада о нем забыть, но не получалось. Царапало где-то в груди, раз за разом оживало во сне и в предшествующей ему полудреме. Распахнутые глаза, прозрачные слезы и глухой хриплый шепот.
Она попробовала поговорить об этом с мамой, та грустно улыбнулась и сказала:
— Из-за тебя милая. Я не виню, не подумай. Просто всем им тогда говорили «возвращайтесь», и все они обещали вернуться.
Звучало не просто разумно — абсолютно верно. И, хотя мама не винила, да и Алек, наверное, тоже — Марина остро ощущала собственную вину. Пройтись вот так, походя, по больному и бросить без помощи, противоречило всем ее идеалам. Да и сути врача. Ей хотелось хотя бы попросить прощения, но Алек был где-то безнадежно далеко, неуловимый и надежно скрытый законами о защите персональных данных военнослужащих. Она пробовала подать запрос, но, вроде заинтересовавшийся после имени, чиновник резко поскучнел, когда она описала своего визитера. Оставалось только ждать и надеяться. Ждать его и надеяться, что ждет не зря.
В это утро она даже не ожидала, что что-то произойдет. Так, надела спортивный костюм, порадовавшись законному выходному, и вышла на улицу, прогуляться и в магазин. На сидящего у подъезда мужчину она даже внимания не обратила, вернее не обратила бы, если б твердая ладонь не подхватила ее под локоть, а он вдруг не оказался слишком, неприлично, близко.
