Иначе говоря, чтобы узнать правду, нужно иметь смелость поставить под сомнение все свои ценности и авторитеты. Ведь, как известно, "человек, имеющий идеал, не может быть человеком науки, ибо исходит из предвзятого мнения" (Энгельс, 1964, с. 170). "Ни одна идеология не достойна того, чтобы в неё верить, – и только постоянно подвергая сомнению не только пути достижения целей, но и сами цели, можно действительно заслужить звание человека разумного" (Носырев, 2013, с. 512).

Почему здесь так много внимания уделено доминирующему и доминируемому знаниям? Потому что, как увидим дальше, доминируемые знания представляют собой целую скрытую реальность в тени доминирующей идеологии. Наши представления о мире так сильно расходятся с самим миром, что для его понимания, надо перевернуть наши представления с ног на голову. В принципе, данная книга целиком этому и посвящена. И без учёта всех доминируемых знаний это было бы невозможно, ведь только они могут показать фиктивность нашей картины мира.

До тех пор, пока люди изъявляют ровно те же устремления и ценности, что и все прочие представители культуры, актуальным остаётся вопрос о наличии у них общественного сознания, а никак не индивидуального (Александров, Александрова, 2009; Панов, 2017, с. 207). Люди мыслят общими категориями, выработанными задолго до них, используют их как инструменты познания действительности и в итоге получают тот единственный продукт, который и мог быть этими инструментами получен: свой неуникальный взгляд на мир с его неуникальными переживаниями и неуникальными устремлениями. Сознание, выкроенное по общим лекалам и сшитое из общего материала, может называться только общественным (общим).

Сознание какого бы человека мы ни взяли заполнено "множеством коллективных представлений, воспринятых этим сознанием по традиции, так что их происхождение теряется во мраке времени" (Леви-Брюль, 1994, с. 18).

Образно говоря, культура, влитая в голову конкретного человека и будто обособленная в ней, порождает иллюзию собственного «Я» – как если бы каждая по́ра большой губки, источая впитанную влагу, считала эту влагу «своей». Пока мы формулируем все наши мысли и переживания общепринятыми терминами, мы остаёмся органами этого общественного начала, отделить себя от которого очень и очень сложно. Поэтому когда носитель общественного сознания заявляет о каком-либо своём взгляде или желании, то так видит и этого желает сама культура (Александров, Александрова, 2009, с. 22).

Слово «Я» имеет чисто «грамматическую» природу, то есть "не называет никакую объективную сущность, а всего лишь помогает выстроить коммуникационную ситуацию" (Михайлов, 2015, с. 71), позицию, с которой культура вещает о себе самой. Носитель общественного сознания (или коллективный субъект – Лекторский, 2010, с. 660) – это орган своей культуры, её выразитель, одна из миллиардов её конечностей. Это очень напоминает фильм «Матрица», где одноимённая компьютерная программа активно действовала в виде сонма своих "агентов".

Когда очередная старушка узнаёт, что я убеждённый холостяк и чайлдфри, и непременно разражается тирадой об «эгоизме», о том, что "так нельзя", иначе "человечество вымрет", я не могу смотреть на неё без улыбки. Я думаю о том, что вижу перед собой агента культуры, представляю её в чёрном костюме и в солнцезащитных очках, и не могу не улыбаться. Увещевания подобных старушек – и есть трансляция культуры. Через них культура тянет руки, чтобы затащить в свои древние подземелья ещё одну жертву. Не зря процесс формирования личности под действием общественного сознания Маркс и Энгельс называли "обработкой людей людьми" (Маркс, Энгельс, 1955, с. 35) – учитывая всех этих старушек-агентов, очень метко сказано.

Каждый раз, сталкиваясь с такой бабулькой, понимаешь, что в её лице с тобой говорит толпа ушедших эпох. Её устами говорят её деды и прадеды, мамы и бабушки, друзья и соседи, Белинский и Пушкин, и древний шаман у капища. И отвечать ей нет нужды, потому что ответы твои никто не услышит – ибо все они давно мертвы.

В философии и в когнитивных науках личность описывается то как «узелок», завязывающийся в сети взаимных отношений между людьми (Ильенков, 1984, с. 329), то как "заворачивание линий культурно-исторического движения" вокруг человека (Давлетова, Шабельников, 2015, с. 102) – то есть процесс рождения личности главным образом «пляшет» вокруг метафоры сгущения, уплотнения чего-то изначально разреженного, конденсирования его в нечто плотное и осязаемое, как грозовое облако, выпадающее градом, или же как шерсть, наматываемая на веретено. Смыслы из безграничного пространства культурных текстов словно сжимаются в один конспект, стоит им только зацепиться за тело родившегося ребёнка, который тут же превращается в их читателя – в человека "без истории, без биографии, без психологии" (Барт, 1994, с. 390). Иначе говоря, субъект не создаёт себя, как не создаёт и свой текст, он просто «читает» то, что вокруг него, «прочитанным» заполняя пустоту внутри себя. Так рождается «Я» – оно приходит извне.

Более радикально выразился Андрей Курпатов в ставшей культовой среди молодёжи книге "Красная таблетка": "Нам кажется, что мы – результат собственного сознательного выбора, а мы – лишь случайная производная. Нас создала социальная машина, которая сама запуталась в собственных предрассудках, лжи и откровенном невежестве" (с. 4). "Мы пришли в этот мир, ничего толком не соображая, не имея никакой собственной позиции, и на нас надели то мировоззрение, которое на тот момент и на данной территории было в моде" (2018, с. 132).

Что важно, с точки зрения самой личности, её формирование выступает как развёртывание собственных идеалов её деятельности (Давлетова, Шабельников, с. 102), будто всё идёт изнутри, а не снаружи, что и порождает иллюзию собственного «Я». Культура, передаваемая из рук в руки, через отношения с другими проникает в мозг человека и делает его своим органом, "послушным, легко управляемым орудием" (Ильенков, 1984, с. 328). Историк Юваль Харари выражается совсем радикально, сравнивая культуру с инфекцией, вирусом или паразитом, который завладевает человеком и требует от него её распространения дальше, другим представителям вида (2016, с. 295) – порой даже ценой собственной жизни.

В случае с культурой пример с "проникновением в мозг" всё меньше оказывается метафорой: в момент копирования действий мозговая активность людей синхронизируется (Naeem et al., 2012), и ровно это же происходит, когда два человека просто вступают в разговор (Perez et al., 2017). Взаимодействуя, люди словно становятся "раздельным целым". Индивидом каждого называют только потому, что его можно посчитать вместе с другими или положить отдельно от других. Это обособление чисто пространственное, но не функциональное, на деле же он, как и все, суть одно целое – орган культуры.

Важный момент заключается в том, что поскольку носитель общественного сознания получает его в уже готовом виде извне, то для него оказывается почти невозможным объяснить причины многих своих действий, обосновать свои устремления и эмоции; для него они выступают как самоочевидные внеисторические данности, как нечто, существующее всегда, независимое от условий и не требующее объяснений, потому что "это же и так понятно".

Массы не задумываются над своими повседневными практиками, составляющими основную часть их жизни: почему они носят одежду, почему пожимают руку при встрече, вступают в брак, рожают детей и многое другое. Для масс это настолько незыблемые абсолюты, что даже не возникает мысли вскрыть природу этих действий, их смысл. Именно тот факт, что целые пласты действий и деятельностей носителями общественного сознания осуществляются некритично и безотчётно (просто потому, что "так принято"), наводит на мысль, что эти носители ведут в целом неосознаваемый образ жизни, что позволяет считать феномен общественного сознания идентичным феномену бессознательного (Улыбина, 2003, с. 27; Александров, Александрова, 2009, с. 38). Парадокса здесь нет: общественное сознание тем и характерно, что носитель не знает его истоков, так как оно (как совокупность культурных текстов) возникло задолго до самого носителя. Общественное сознание оказывается в положении своеобразной аксиомы, лежащей в основе бытия, являющейся его центром и потому не подлежащей рефлексии и критическому осмыслению, и даже исключающей их и требующей чистой веры (Абульханова-Славская, 1991, с. 194). Задуматься над истоками собственного поведения для носителя общественного сознания равносильно попытке развернуть глаза внутрь и рассмотреть заднюю стенку своего черепа.