Люди рассказывают друг другу истории, и эти истории начинают жить своей жизнью. Со временем они складываются в концепции, в коллективные представления, и уже они, эти абстрактные сущности, становятся ориентирами, направляющими человеческое поведение: если о чём-то говорят много и особенно если об этом говорят с придыханием, – то для человека, находящегося в пространстве этих текстов, их содержание приобретает значение ценности. Или как минимум становится тем, о чём также надо говорить много и с придыханием. А главный нюанс в том, что в некоторых случаях всё это пространство текстов, обладая даже поистине колоссальными масштабами, в действительности может не отображать реального положения дел. Вообще никак. Люди начинают говорить о том, о чём принято говорить, или, как минимум, говорить об этом так, как говорить принято (Фуко, 2004, с. 227; Куликова и др., 2015, с.10). И уж, конечно, они начинают умалчивать о том, что противоречит сложившемуся массиву текстов (культуре); возникает то, о чём принято не говорить (Фуко, 1996, с. 51), вследствие чего оно становится одновременно и постыдным (или смешным), так как свидетельствует о неспособности человека соответствовать культурным требованиям.
Так представления о действительности отрываются от самой действительности, а ценностью становится то, о чём принято говорить. Здесь важно именно то, что реальная жизнь людей, обменивающихся культурными текстами, порой может сильно расходиться с содержанием этих текстов. Это ещё один путь возникновения предписаний – культурных категорий, согласно которым всё должно быть. Хотя в действительности всё может происходить совсем наоборот.
Элементарная иллюстрация этого – публичные описания новоиспечённой матерью своего младенца, сопровождаемые высказываниями в духе "моё счастье" или "цветы жизни", хотя на самом деле никаких подобных чувств она может и не испытывать; просто так принято говорить в подобной ситуации. Или сюжет в национальных СМИ в условиях демографического кризиса, где рождение женщиной сразу четверых детей обыгрывается радостным заголовком "Счастья много не бывает", хотя, как известно социологам, рождение каждого следующего ребёнка ведёт семью к черте бедности, да и в целом количество детей напрямую соотносится со снижением уровня счастья (см. об этом дальше). Или пример с молодой девочкой, которая всего через год замужества активно размышляет о разводе, ведь муж уже дважды бил её, да и секс с ним не так част, как ей нужно, и вообще всё плохо, – но при этом в Instagram она регулярно размещает снимки их целующихся с непременным тегом #любовь.
Несовпадение текстов, выражаемых публично, с реальными практиками ведёт к тому, что настоящее положение дел оказывается скрытым от других, погребённым под толщей публичных текстов. Исходя из всего этого, можно разделить знания на те, которые считаются желательными в данной культуре, так как вписываются в её представления, подтверждают их и тем самым стимулируют дальнейшее движение в этом русле, и на те знания, которые оказываются в данной культуре нежелательными, так как противоречат её представлениям о должном и тем самым как бы вскрывают альтернативной пласт реальности, где всё во многом не так, как принято считать (Коллинз, 2004, с. 459).
Если первые знания склонны петь оды сложившейся культуре, то во втором случае они обнаруживают отрицательные её аспекты и даже такие, которые прямо противоречат знаниям первого типа. Таким образом, знания второго типа угрожают знаниям первого, а значит, и самой культуре – они способны расшатать её основание, поставив его под сомнение. Прокультурное знание оказывается наиболее распространённым, так как за его трансляцию отвечает множество механизмов (см. выше "Трансляторы культуры") в том числе и основная масса людей, которые, находясь в пространстве этих прокультурных текстов, сами начинают распространять их между собой.
Контркультурное же знание (содержащее негативную информацию о господствующей культуре либо даже обвиняющее часть прокультурных знаний в фиктивности) оказывается вытеснено на задворки общественного сознания и просто придавлено массивом конкурирующего, но общепринятого прокультурного знания. По причине противостояния между этими двумя типами знаний (и явного преобладания одного из них) можно классифицировать их как доминирующее и доминируемое
Доминирующее знание – это знание, которое считается "само собой разумеющимся" (Бергер, Лукман, с. 110), широко распространённое, общеизвестное, это первое, что приходит на ум о том или ином явлении почти каждому представителю данной культуры; это то, что принято говорить о чём-либо, а, следовательно, и думать.
Доминируемое знание – это знание, вытесненное из общественного сознания в силу его противоречия знанию доминирующему, это то, что вспомнят и скажут о каком-либо явлении в последнюю очередь, либо не скажут совсем, а если и скажут, то при этом, возможно, улыбнутся, потому что это действительно будет похоже на шутку – но на шутку почему-то многим понятную. Доминируемое знание признано нежелательным с точки зрения идеалов господствующей культуры, и потому оказывается замолчанным; это также то, о чём могут возмущённо сказать «неправда» и не поверить. В общем, доминируемое знание – это всё то, о чём либо не принято говорить, либо даже принято не говорить. Хотя это и имеет место быть. В своём противоречии "общеизвестным вещам" доминируемое знание сближается с понятием ереси. Социологи, называя случаи проявления доминируемого знания "маргинальными ситуациями" или "ночной стороной" человеческой жизни. (Бергер, Лукман с. 161), отмечают, что это знание непременно угрожает сложившемуся социальному порядку, рискуя вскрыть его фиктивную природу.
В этом смысле, культура и её нормы – "своего рода блеф" (Курпатов, 2018, с. 181) или даже фарс: когда принято демонстрировать и говорить одно, а делать или же чувствовать при этом – можно совсем другое. Социологии прекрасно известно, что публично люди склонны утверждать то, что, по их мнению, будет принято положительно (Зосименко, с. 163). Благодаря этому общепринятая информация нарастает, как снежный ком, и уже другие люди, оказавшиеся в пространстве этих текстов, также подпадают под их влияние, начиная транслировать те же смыслы вокруг, так как на фоне большинства не хотят выделяться с собственным мнением, которое их всё больше смущает (становится постыдным). Общественное мнение имеет особенность подчинять и изменять мнения отдельных индивидов (Зосименко, с. 162).
Да, в известной степени культура требует от нас неправды – когда мы не справляемся со всем грузом её предписаний, нам не остаётся ничего другого, кроме как лгать (ну или заниматься самообманом), транслируя вокруг общепринятые и одобряемые образцы. И от этого доминирующее знание становится лишь могущественнее, подавляя малейшее разнообразие и свободомыслие. Уникальный индивид со своими желаниями и взглядами, попавший под пресс доминирующего знания, вскидывает руки и сдаётся без боя, отдаётся потоку и плывёт по течению (Ортега-и-Гассет, с. 48). Такой механизм усиления доминирующего знания в социологии называется "спиралью молчания" (Ноэль-Нойман, 1996): если нам кажется, что мы в меньшинстве, то выбираем молчание; то же самое делают и многие другие, разделяющие нашу позицию, и в итоге это может создать иллюзию не просто говорящего большинства, но и чуть ли не тотального единогласия. Хотя в действительности говорящим может оказаться совсем не большинство, а лишь те, кто нашёл поддержку со стороны господствующей культуры и потому осмелился говорить.
Элементарный пример: под публикацией об исследовании, показавшем, что рождение ребёнка делает людей несчастнее, с большей вероятностью отпишутся те, кто будет утверждать, что это неправда, что "вот меня дети сделали счастливым"; люди же, согласные с выводами исследования и знающие это по собственному опыту, почти наверняка промолчат (к примеру, на форумах матери порой жалуются, как окружение сразу же набрасывается на них, стоит им только признаться в своей послеродовой депрессии). Можно сказать, так рождается тирания кажущегося большинства. Основная масса может просто умалчивать своё реальное мнение, ориентируясь на говорящих, и потому возникает парадокс: являясь молчаливым большинством, мы мним себя меньшинством.
