Лида сдержала слово. Она позвонила Ладе на мобильный телефон перед вечерней молитвой, заверив, что с ней всё в порядке. Передавала благословение родителям, матери и отцу своего почившего с миром небесного супруга, а также – особо нежное благословение Владу. Лада, в свою очередь, повторила слова Влада, которые он просил её передать Лиде перед отлётом Лады из Абхазии.

Лада и без слов поняла, что Лида не решилась отпроситься у настоятельницы и покинуть монастырь. Но всё равно, даже после того как в трубке мобильного телефона зазвучали короткие гудки и Лада сбросила вызов, она ещё долго не могла решиться завести машину и ехать домой. Лишь когда электронные часы в машине показали пятнадцать минут двенадцатого, тяжело вздохнув, Лада повернула ключ в замке зажигания и под рокот заработавшего мотора вырулила на узкую трассу.

…Лада с завидным упорством подъезжала к воротам монастыря каждый день, как только заканчивала свои повседневные дела. Она ожидала сестру до тех пор, пока чернильная тьма не заволакивала окрестности, а на улицах не вспыхивали фонари. Телефон Лады всё время был включён, зарядное устройство находилось под рукой. Она ждала звонка от Лиды – в любую секунду, в любое время дня и ночи. Она договорилась в платном частном многопрофильном медицинском центре, внесла необходимую денежную сумму, и Лиду были готовы принять в любой момент.

Но всё оказалось напрасно. Лида не отвечала на звонки и перестала звонить сама. Больше Лада сестру так ни разу и не видела.

…Как-то ранним утром Ладу разбудил настойчивый звонок на мобильный телефон. Аппарат Лада держала на прикроватной тумбочке, так что, едва она разлепила глаза, едва к ней вернулось сознание, как она сразу схватила трубку и, даже не взглянув на дисплей телефона, поспешила принять вызов. Но тут же услышала ненавистные короткие гудки.

Лада вскочила с кровати, на автомате нацепила на себя первую же уличную зимнюю одежду, которая попалась ей под руку, схватила сумку, быстро сгребла лежавшую в тумбочке пачку денег и ключи от машины.

Отцовский «жигулёнок», как обычно, ожидал её в гараже. Хорошо, что было раннее утро и машина оказалась на месте. Ведь отец, у которого был свой экземпляр ключей, мог воспользоваться их семейным транспортом в любое время.

Лада сама не помнила, как завела машину, как вывела её из гаража, как потом ехала по утренней отсыревшей трассе, на автомате включив «дворники», которые стирали с лобового стекла обильные струйки от огромных хлопьев мокрого снега, который буквально облеплял несущийся по трассе на предельно возможной скорости «жигулёнок» со всех сторон.

Дальше всё происходило как в фильме ужасов, демонтированном в зыбком сознании Лады на отдельные сцены, то и дело мелькавшие в голове навязчивыми фрагментами, затягивающими в зыбучую трясину отчаяния и безысходности.

Лада не помнила, как она очутилась на монастырской территории, как продиралась сквозь сбивавшую с ног и слепящую глаза метель, как отыскала домик-келью, которую Лида делила с двумя новоприбывшими паломницами. Она забыла о том, что мирскому человеку в монастырскую келью входить строжайше запрещено, что на это требуется испросить особого благословения у настоятельницы монастыря, что всякий, входящий в чужую келью, обязан делать это с молитвой Иисусовой на устах…

Лада забыла обо всём на свете, ибо всё, что её интересовало в те пронизанные страхом и ужасом мгновения – это самочувствие её сестры.

Келья оказалась запертой – по-видимому, её обитательницы были заняты на послушаниях. Лада бросилась разыскивать настоятельницу монастыря в надежде разузнать хоть что-то о Лиде и о ребёнке, для которого подходил срок появиться на свет.

Дальше следовали множественные провалы в памяти, сквозь которые, как судьбоносный набат, продирался противный хрипловатый голос настоятельницы монастыря – матушки Пелагеи:

– Сестра Лидия преставилась… нынче под утро. Мне очень жаль.

Насколько Лада могла понять, Лиду после тяжёлых преждевременных родов в экстренном порядке отправили в больницу, а её ребёночка отдали кормилице. Впрочем, Лада теперь мало что понимала.

Сестра Лидия преставилась… Вот и всё. Лада, какой она была до сих пор, умерла. Той светлой, исполненной надежд девочки, какой она была ещё вчерашним вечером, уже не будет никогда. Лада чувствовала, словно её трепещущее живое сердце вырвала беспощадная неумолимая рука.

Сестра Лидия преставилась… Надо звонить родителям… Сообщить им… Но как? Лада не представляла себе, как им сказать.

Лада завыла прямо в салоне отцовского «жигулёнка», заметаемого метелью.

Лада слышит голос отца. Ей это кажется, или она и в самом деле его набрала? Но когда? Как? Она ничего не помнит. Отец плачет? Нет, показалось. Да нет же – плачет. Лада отчётливо слышит в трубке тихие всхлипы. Впервые в жизни. Никогда на памяти Лады не было, чтобы отец плакал.

Или это она сама продолжает реветь белугой и время от времени всхлипывать? Лада ощутила, как её щёки обжигают горячие слёзы. Отец спрашивает, откуда она звонит. И правда – откуда? «Из бездны», – неотступно крутилось в Ладиной голове. Лада огляделась вокруг. Ничего не видно. Всё замело снегом. Мокрые снежинки прилипали к окнам машины, не успевая растаять. В таком состоянии Лада не может ехать домой. Она просто не справится с управлением. А что, если выехать на проезжую часть и просто ехать и ехать без остановок, не разбирая дороги? А ещё лучше – на предельной скорости выехать на встречную полосу. Тогда кошмар закончится мгновенно.

Искушение было слишком велико. Лада опустила руку с телефоном, вслепую нащупала и повернула ключ в замке зажигания. Мотор чихнул и зарокотал. Лада крутанула колёсико радио на полную громкость. Чёрт, как же ещё заглушить гнездившиеся в сознании навязчивые звуки, стереть из памяти встающие перед глазами образы, уничтожить бесконечно тянущуюся пёструю череду сменяющих друг друга воспоминаний?

– Давай с тобой поймаем ветер!

Им по пять лет. Лида вопросительно смотрит на Ладу. В её взгляде светится хитринка. Манящая за собой. Зовущая. Приглашающая Ладу прикоснуться к неизведанному.

– Но как? – тихо спрашивает Лада. – Я не умею. Научи меня!

– Гляди! – Лида бежит вперёд, загребая руками воздух. Затем приостанавливается, оглядывается на Ладу и приглашающим кивком манит за собой.

Лада бежит за сестрой, раскинув руки в стороны по её примеру. И действительно ощущает на ладонях дыхание живительного ласкового весеннего ветра…

Лада снова слышит голос отца. Надтреснутый. Убитый. Отец говорит, что они с матерью немедленно выезжают. Куда? Разве Лада давала адрес? И вообще, она же вроде бы нажала на «отбой». Или нет? Лада с удивлением обнаруживает, что снова прижимает трубку к уху.

Мотор рокочет, слегка потряхивая машину. Надо выруливать на трассу. Но руки не слушаются. Трубка по-прежнему прижата к уху. Ей необходимо сейчас слышать родной голос. Иначе она задохнётся. Лада на автомате выключает радио и буквально вжимается ухом в трубку. На том конце мобильной связи плачет сильный пожилой мужчина. Их с Лидой отец. Нет. Теперь только её отец.

Конец последней четверти седьмого класса. Лада и Лида сидят за партой и чинно строчат в тетрадях ответы на вопросы проверочной контрольной работы по химии. Учительница – крашеная блондинка в фирменных роговых очках – отвернулась к доске и в спешке дописывает мелом условие задачи.

Вдруг на парту – ровнёхонько между Ладой и Лидой – приземляется крохотный бумажный самолётик. Девочки вдвоём жадно хватают маленькое чудо, вырывая его друг у друга и притягивая к себе. Самолётик разворачивается, и взорам сестёр открывается вырванный из тетради листок, на котором уверенным размашистом почерком выведено: «Ты мне нравишься. Очень. Пойдёшь со мной гулять?»