Затем нас просят выполнить ещё несколько идиотских заданий, по результатам которых невозможно ничего объективно описать, объяснить, которые ни на что не влияют и вообще не имеют никакого отношения к науке, однако удачно маскируют пробелы в ней и помогают зарабатывать деньги психологам. После этих заданий, не требующих никаких «инструментов психолога», на полу появляется ватманский лист и разноцветные карандаши, что означает, что настала пора рисовать всяких несуществующих животных в рамках измерений каких-то несуществующих психологических параметров. Терпеть не могу подобные задания. Не верю, что по рисункам можно что-то определить. Уверен, что и сами психологи, включая Костю, Олесю и Яну, не смогут объяснить, на чём зиждется их уверенность в том, что рисунки каким-то образом способны раскрыть душу человека, их нарисовавшего.
Хочу как-то выразить свой протест, отнесясь к заданиям с подчёркнутым безразличием и подростковым скептицизмом и нонконформизмом. Но вдруг обнаруживаю, что уже не способен на это, потому что в аудитории есть человек, который… запутан со мной, который сегодня уже, возможно и чисто случайно, отследил мои мельчайшие движения, даже не смотря в мою сторону, посеял во мне уверенность в том, что я как бы занимаю не последнее место в его реальности. Впрочем, вряд ли важно, что этот человек находится в аудитории. Важно, что я вообще ощутил себя как бы героем первого плана хотя бы в одном эпизоде жизни другого человека, что до этого со мной бывало не часто даже при общении с, казалось бы, хорошо знакомыми людьми. Теперь я ощущаю свою неспособность тупо нахулиганить, нарисовав на ватманском листе какую-нибудь кучу дерьма с ножками и глазами. Теперь я ощущаю, что на мне висит двойная ответственность за всё, что я делаю. Должно быть, взросление – это обнаружение всё больших запутанностей с людьми и предметами.
Возможно, происходящее со мной чем-то похоже на обыкновенную влюблённость, но, как мне кажется, влюблённость – это когда конкретно сносит бошку, то есть когда другой человек становится каким-то идеалом без малейших изъянов и когда всячески хочется потакать, угождать, порою подражать ему, часто отказываясь от своей собственной личности, своих собственных взглядов и собственного стиля жизни. Я же наоборот ощутил острую потребность быть самим собою, уверился в правоте своих критических взглядов на практическую психологию и на многое другое.
Оказывается, что всё самое идиотское было припасено на конец занятия. Надо было разбиться на пары. Признаюсь, хуже выполнения идиотских заданий во время психологических тренингов для меня только выполнение идиотских заданий во время психологических тренингов с кем-нибудь в паре. Но, когда ко мне подходит та самая девушка, с которой я «запутан», я думаю о том, что от идиотских заданий всё-таки бывает какой-то толк. Девушка стоит покорно возле меня, словно мы с ней уже договорились о том, что являемся парой и что никаких вариантов тут не может быть. Что ж, я не против такого расклада; он мне даже очень нравится. Да что уж скрывать, я безумно счастлив.
Сразу же после занятия я забываю всё, что произошло во второй его половине. Должно быть, я выглядел неловко при выполнении заданий, как это обычно бывает, когда приходится заниматься тем, что внушает тебе отвращение. Но это лишь немного омрачает мою радость от всего происходящего. Чрезвычайно довольный, я направляюсь в аудиторию, где нам должны были читать общую лекцию по психологии.
Отыскиваю взглядом своих одноклассников. Некоторые «жирные» уже хрустят чипсами за первыми партами и шипят газировкой. Михалыч же с Трофимовым и их московскими друзьями-собутыльниками разместились на последних партах. В какой-то момент думаю присоединиться к ним, но всё же прихожу к выводу, что не стоит этого делать.
Вот в аудиторию заходит «запутанная» со мной девчонка и садится поближе, в самую гущу «жирных». В течение всей лекции наблюдаю за ней. Прихожу к выводу, что особо красивой её назвать сложно. Она очень худенькая, и мордочка у неё не особо выразительная. Носик – с маленькой горбинкой. Но взгляд очень добрый, неравнодушный и выражающий уверенность в собственных сильных качествах, я в этом неоднократно убеждался сегодня во время первых двух занятий и однажды во время лекции, когда она обернулась и посмотрела на меня не то заговорщическим, не то просто восхищённым взглядом.
Во время лекции она несколько раз что-то спрашивала у моих одноклассников. И я надеялся, что она хорошо знакома с кем-нибудь из «жирных» и её пригласят в зоопарк, ведь я знал, что панк Славик и некоторые другие московские пойдут после занятий с нами по особому приглашению.
После лекции я сразу же выметаюсь на улицу. Через несколько минут вижу, как моя новая подружка уходит в сторону троллейбусной остановки. В этот момент мне кажется, что она совершенно забыла о… квантовой запутанности – настолько быстра её походка, так много в ней решительности и какого-то беспокойства, словно дома её ждут неотложные дела. Рядом со мной стоят «жирные»; ещё никогда их разговоры не казались мне настолько тупыми.
Только сейчас я вспоминаю, что не знаю её имени. Эх, как же мало надо людям для запутанности! И тем удивительнее, что это явление редкое, почти невозможное, что мозг человека такой тупой…
Наконец после долгого стояния на месте мы идём к троллейбусной остановке.
Когда мы заходим в подземный переход, видим, как наш одноклассник Гарик играет на гитаре, а панк Славик бегает с протянутой банданой. А мы их ждали возле института! И в том числе из-за этого вынуждены были отстать от всех московских, которые не собирались с нами в зоопарк. Насколько мне известно, Гарик немало зарабатывает, играя на гитаре в вагонах электричек. Обойдя одну тверскую «собаку», он порою имеет в кармане столько денег, сколько не каждый рабочий зарабатывает за две рабочие смены. Гитару он всегда таскает с собой. Гарика я про себя называю «полужирным»: наш класс он особо не любит, но всё равно не брезгует обществом семейства Голигровых сотоварищи.
Вижу, как Голигрова окидывает Гарика довольным взглядом. Что ж, ещё один закон жизни: вредоносные люди с восхищением смотрят на падение ближнего своего. Уверен, этот взгляд нашей классной руководительницы сулит Гарику нехилое «пожирнение» в ближайшем будущем.
На остановке уже нет никого из наших московских товарищей, зато нас догоняет Костя. Вижу, как он меняется в лице, когда Голигрова с фальшивым восторгом на лице встречает его. Пока мы едем до метро в набитом битком троллейбусе, её голова так и тянется к ведущему тренингов. Рот её, напомаженный толстыми слоями бледно-серой помады, при этом всё время открыт. Вижу, как Костя борется с желанием сойти на ближайшей остановке, сославшись на то, что надо зайти куда-нибудь.
А уже через десять минут после того, как мы вышли из троллейбуса, Голигрова начинает заискивать перед билетным кассиром возле входа в зоопарк. Думаю о том, что для таких как она нет разницы между профессиями людей. Для них все люди делятся на хозяев жизни, к которым они причисляют и себя, и тех, кого они подчинили или только готовятся подчинить своей воле. И подход ко всем жертвам у таких людей одинаковый: и с преподавателями в институте, и с билетными кассирами они ведут себя одинаково фамильярно и бестактно. Все виды деятельности для таких людей – смехотворные, кроме тех, которые позволяют ощущать свою власть над другими.
Вижу, как Голигрова неохотно лезет в сумочку за кошельком. Билетный кассир в это время быстро, но придирчиво осматривает нас. Его взгляд задерживается на пару секунд только на Денисе Голигрове, лицо которого отнюдь не украшает довольно приличный пушок, переростке Трофимове, уже похожего на начинающего смазливого актёришку, и, естественно, на панке Славике. В конце концов, кассир приходит к выводу, что мы все действительно похожи на десятиклассников, и разрешает нам бесплатно пройти в зоопарк. За вход остаются платить только Голигрова и мать нашей одной из наиболее «жирных» одноклассниц Марины Левитес.
