Наконец все пожелания записаны и сложены на парту. Занятие начинается. Но молодые психологи работают без настроения. Видимо, они переживают из-за того, что кто-то из них будет отстранён от работы с учащимися на курсах. А может, они просто не видят особого смысла стараться перед нами, ибо, так же как и я, поняли, что эти курсы никому не нужны. Так или иначе, но первая часть тренинга проходит в бессмысленной болтовне.

Только ближе к концу начинается какое-то оживление. Мы убираем все стулья и начинаем выполнять всякие дурацкие задания. Потом нас просят разбиться на пары. Я долго стою в растерянности, словно бы не расслышав требование ведущих. Потом, спохватившись, подхожу к маленькой девчонке, похожей на мулатку, но она почему-то убегает от меня. К счастью, ко мне по имени обращается Юлька Петракова, тоже оказавшаяся без пары, и я недолго стою один как идиот.

Выполняем… задания (я уже устал повторять «дебильные» и «дурацкие»). А потом вновь расставляем в кружок стулья и садимся на них. Я смотрю на маленькую девчонку, похожую на мулатку. Мне кажется, она тоже смотрит на меня; это сложно сказать наверняка, потому что человеческое зрение – намного сложнее, чем мы привыкли о нём думать. На её лице то и дело мелькает улыбка, словно она невероятно довольна тем, что едва ли не поставила меня в крайне неловкое положение. На моём лице, должно быть, появляется гневное выражение, потому что Юлька Петракова толкает меня локтем в бок и шепчет, как мне кажется, излишне громко:

– Да расслабься ты. Если что будут спрашивать, отвечать буду я.

Занятие заканчивается, и мы идём на общую лекцию по философии. Это вторая наша лекция по философии. Первая мне понравилась, поэтому на сей раз я сажусь в первые ряды, что называется, в гущу «жирных». По левую руку от меня оказывается Юлька Петракова.

Преподаватель – низенький мужичок – то и дело предпринимает «забеги» по проходу в аудитории. Во время них он никогда не запинается; голос его одинаковый и тогда, когда он стоит на месте, и тогда, когда он нервно почти бежит по аудитории. По звукам «на галерке» догадываюсь, что подвижная манера читать лекцию препода кажется кому-то невероятно смешной. Препод тоже об этом догадывается, поэтому спустя двадцать минут после начала лекции слышу где-то далеко позади, там, куда только что быстро-быстро устремился философ:

– Встали и пошли отсюда.

Суровый мужик! Фрейдисты будут помягче.

Поворачиваю голову, чтобы увидеть, кому досталось, и сразу обращаю внимание на ухмыляющееся личико маленькой девчонки, похожей на мулатку. Теперь я не сомневаюсь, что она смотрит на меня, даже несмотря на то, что в этот момент в аудитории происходит нечто необычное и интересное – двух или трёх мудаков выгоняют с лекции за насмешки над преподавателем. Девчонка не скрывает своей радости. Похоже, ей очень нравится досаждать людям.

Мудаки выходят из аудитории; лекция продолжается. Я углубляюсь в конспектирование.

А после лекции я в гордом одиночестве спускаюсь вниз. Подхожу к расписанию на следующую субботу, которое Дима уже успел повесить. Но другое привлекает моё внимание: на одном из стендов висит рейтинг учащихся на курсах. Вот так да! Вроде как у нас ещё не было никаких экзаменов; даже каких-нибудь самостоятельных работ мы не писали. На основании чего же составлялся этот рейтинг? Неужели Костя сотоварищи делают какие-то глубинные выводы на основании нашего валяния дураков на тренингах? Или, может, заядлый курильщик и фрейдист начисляет баллы тем абитуриентам, которые во время перекура задают ему вопросы о Зигмунде Фрейде и не только?

Ознакомившись с рейтингом, прихожу в полное недоумение. Я сам, оказывается, нахожусь очень высоко, в первой десятке. Может, это ошибка какая-то? Шутка?

Лишь спустя некоторое время я обращаю внимание на то, что в первой десятке все из нашей школы. Только тогда понимаю, кто сочинил этот дутый рейтинг и после какого события. Что ж, моя надежда до последнего в объективность институтского руководства оказалась неоправданной. Но тем будет интереснее и дальше ездить на курсы.

Резко разворачиваюсь и вижу перед собой Женю Кошелева. Он как-то бесшумно подошёл ко мне и так же, как я, устремил свой взгляд поверх моей макушки на фальшивый рейтинг. Вижу, как Женя борется с желанием нагрубить мне. Думаю, если я скажу ему, что разделяю его недовольство, он мне не поверит.

Выхожу на улицу. К счастью, «жирные» ещё не успели это сделать. Зато вижу маленькую девчонку, похожую на мулатку. Увидев меня, она, как обычно, ухмыляется. Неужели у неё такая пакостная натура? Или она просто не любит тех, кто попадает на вершины рейтингов по блату?

Чуть ли не бегом я устремляюсь к троллейбусной остановке, чтобы продемонстрировать всем ребятам и девчонкам из московских школ, что я не дожидаюсь «жирных», что я не заодно ни с ними, ни с тем более их долбаной предводительницей, которая лишь сегодня позволила дать себе отдохнуть, видимо будучи уверенной в том, что она своего добилась. Даже на Михалыча с Трофимовым мне в данную минуту наплевать. Кстати, Трофимов в рейтинге оказался очень низко, так же как и некоторые другие мои одноклассники, в том числе Ольга Рыбакова. Что ж, в ректорате, видимо, пришлось бросать монетку. А может, Голигрова просто недолюбливает Трофимова и побаивается Ольгу Рыбакову и некоторых других как конкурентов Дениса и рассказала ректору даже об этом.

Успеваю на тверскую электричку, которая, по обыкновению, забита битком. Идя по вагонам в центр состава, вдруг вижу две почти пустые скамейки. На одной из них только восседает мужик, развернув к проходу почти на девяносто градусов туловище. Мужик одет в старый-старый пуховик, но на бомжа он совсем не похож.

– Свободно? – спрашиваю.

– Ещё бы было занято, – говорит мужик со скучающим видом, словно устал повторять одно и то же много раз. Отмечаю, что голос у него довольно приятный. – Здесь такая вонища стоит, что больше, чем на двадцать секунд, никто не задерживается возле меня. – И мужик поднимает правую ногу, обутую в специальный ботинок, завёрнутый в полиэтилен. – Я на них не обижаюсь. И на судьбу тоже не ропщу. Врачи два года назад сказали мне, что всё могло бы быть значительно хуже. Хотя могло бы быть и лучше.

Хочу свалить куда подальше, как это сделали и все другие пассажиры до меня. Но не потому, что у мужика гнилая и воняющая нога, а потому, что он много говорит. Не люблю я болтунов; считаю, что даже с гнилой ногой можно быть скромным и тактичным. Но я не хочу, чтобы мужик подумал, что я избегаю его общества из-за его физического увечья, поэтому сажусь на скамейку напротив него.

– Все думают, что я бомж, – продолжает мужик. – А у меня дача рядом с Конаково трёхэтажная. Раньше ко мне даже артисты ездили.

Вот чёрт! В какую же историю я вляпался! Хорошо, что хоть электричка останавливается только на Петраше, Химках и Сходне. Но время всё равно будет тянуться медленно, в этом можно быть уверенным. Такой вот я, сука, воспитанный человек.

По вагону продолжают идти пассажиры, и все они, завидев свободные места, изъявляют желание подсесть к нам. И всем им мужик показывает свою больную ногу. Напрягаю своё обоняние, но ничего не чувствую то ли из-за лёгкого насморка, то ли из-за того, что после прогулки по вокзалу, заселённому бомжами, и по вонючим тамбурам, в некоторых из которых ощутимо пахло человеческими испражнениями, мне уже не кажется неприятным аромат, исходящий от гнилой плоти, запакованной аж в целый ботинок. А может, мужик и вовсе приукрашивает свои страдания, как это любят делать все больные, жаждущие внимания. В таком случае пассажиры ведут себя как свиньи.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.