Тут и сам Денис Голигров; тут и Юлька Петракова, в которую я даже влюбился сразу же после первого сентября. Правда, любовь прошла, когда я увидел, как она переписывается во время урока с Голигровым и всячески поддерживает дегенеративные увлечения «жирных», такие, как пинание носка с рисом. Нет уж ребят, «любовь зла…» и прочие подобные пословицы и поговорки – это не про меня. Среди «жирных» были ещё Ольга Рыбакова, Женька Хромова и многие другие наши одноклассники – плохие и те, которые ещё не осознали и, боюсь, никогда не осознают, что в жизни не всё хорошо.

Девчонки, особенно Женька Хромова, начинают кокетничать с Трофимовым, а он развешивает уши от радости. Думаю сказать что-нибудь. Ведь столько всего увидел за сегодняшний день, такой непохожий на все остальные! Но всё-таки понимаю, что, если произнесу что-нибудь такое, что действительно хочется произнести, например: «Там Елена Александровна чуть ли деньги не предлагает Косте. И всё ради того, чтобы к нашей школе относились снисходительно», на меня посмотрят как на идиота. Нет, в нашей стране каждый готов на всё что угодно ради своих, поэтому такие слова не произведут впечатления.

После пятиминутного стояния на месте всё-таки едем домой. «Жирные» остаются ждать Елену Александровну. Что-то долго она там засиживается. Лишь вспомнив выражение лица Рыбалки, удерживаюсь от того, чтобы не произнести пошлую шутку.

* * *

Новая училка русского языка и литературы, похоже, сильно боится нас. Она явно не рада своему новому назначению. Я вижу её впервые в школе. Наверное, она из соседнего корпуса, в котором учится мелюзга. С пятнадцати-шестнадцатилетними господами тётя явно не готова общаться. Чувствую, ненадолго она у нас, хотя поговаривали, что наша старая училка уехала куда-то преподавать за границу и в этом году уже точно не вернётся. Слишком уж много человеческих эмоций у этой новой училки, а наш директор, который с помощью своей наглости проникал даже в эфир центрального телевидения, не любит таких. Он любит таких как Голигрова, у которой даже нет высшего образования, но которая раз за разом получает всякие награды вроде «лучшая училка школы». Да уж, без наглости не станешь знаменитым даже в масштабе школы. Но все думают, что для жизненного успеха нужно высшее образование, а не наглость. Вот уж удивительные люди живут в нашей стране! Откуда они все вылезли?

– Итак, что же означает это слово – «обломовщина»? – нервно спрашивает училка, после чего начинает водить ручкой по журналу.

В классе поднимается несколько рук. Ольга Рыбакова даже издаёт какие-то жалобные звуки в надежде, что училка предоставит ей слово. В какой-то момент я сам приподнимаю руку, хотя продолжаю держать локоть на парте. Вопрос мне кажется очень простым. Но всё-таки я боюсь ответить на него неправильно и опускаю руку до того, как училка отрывает глаза от журнала: вопрос «что такое хорошие человеческие качества?», тоже кажется мне простым, но успешными, правильными и хорошими людьми в моём окружении называют людей, не обладающих этими качествами. Нет, я не подниму руку, даже если спросят, какого цвета небо в ясный день, или, какого цвета трава летом. Я ничего не знаю наверняка.

– Я вижу, у Голигрова Дениса мало оценок, – говорит училка. – Что он думает по поводу «обломовщины»?

В классе звучат смешки. Голигрова никогда не спрашивали ни по одному предмету. Оценки он получал только за списанные контрольные, диктанты и прочие самостоятельные и лабораторные работы. Но новая училка, похоже, не знает, кто есть кто в нашей школе. Наверное, она даже не знает, что девиз нашего класса, придуманный, естественно, самой Голигровой, звучит так: «Мы яркие личности».

Сам Голигров явно не ожидал такого развития событий. Он начинает что-то нервно бормотать, пытаясь не сильно отклоняться от своей любимой манеры держаться, то есть от манеры придурка из какого-нибудь американского мультсериала для взрослых, хотя ясно видно, что это у него плохо получается сделать. Наконец он выдавливает из себя:

– Ну, «обломовщина» – это, типа, когда людей обламывают. Ну, типа, так, как Обломов обломал своего друга Штольца, не поехав с ним на тусовку, а потом за границу. А затем обломал Ольгу Сергеевну, которая хотела с ним замутить.

В классе раздаётся смех. Вижу, как Юлька Петракова, сидящая перед Голигровым, поворачивается к нему и смотрит на него осуждающе, но… влюблённо. Фи…

– Денис, ты всё время так общаешься? – спрашивает училка. – С мамой тоже так говоришь?

В классе повисает тишина. Упоминание предводительницы «жирных» не сулит ничего хорошего для новой училки. Все это понимают.

– Класс, кто может объяснить, что такое «обломовщина»? – спрашивает училка.

Ольга Рыбакова уже почти привстала.

– Как тебя зовут? – спрашивает училка.

Ольга представляется, а затем отвечает на вопрос:

– «Обломовщина» – это состояние человеческой души, когда ничего не хочется делать. Когда человеку сопутствуют апатия, лень, нежелание двигаться вперёд. В книге это слово употребил герой Штольц, который, по замыслу Гончарова, должен был являться антиподом Ильи Обломова.

– Совершенно верно.

Не знаю, какую оценку поставили Голигрову, но Ольге Рыбаковой поставили пять. Искренне рад за неё. Хорошая она девчонка… была бы, если бы не встречалась со скинхедом Тимуром Магомедовым – редкостным отморозком. Светлый у неё ум, но, видать, низкие наклонности. Полгода назад я видел её пьяного вусмерть отца, валяющегося возле подъезда. Тогда я был со своими друзьями со двора. Но помимо нас были ещё какие-то отморозки, которые издевались над безжизненным телом Ольгиного предка. Они пинали его, испускали на него нужду, лазили по его карманам (Именно по документам мы узнали, что это отец Ольги Рыбаковой), фотографировали. И эти фотки даже попали в Интернет; кто-то видел их на одном из сайтов приколов. Но широкой огласки эта история не получила. Все знали, что Ольгин предок – любитель выпить, но не более того.

Уже на следующий день Михалыч, у которого мать тоже работала в школе, говорит мне:

– Жирная свинья уже обработала новую училку. Добралась даже до директора. Пожаловалась ему на то, что произведение «Обломов» изучали поверхностно, а ведь оно очень сложное и заслуживает особого внимания хотя бы потому, что его можно по-разному интерпретировать. Понимаешь: по-разному, сука, интерпретировать! Об этом мне мать рассказала, вернувшись с заседания учителей.

– Это твоя мать использовала слово «интерпретировать»? Сама Голигрова вряд ли знает, что оно означает.

– Нет, это я придумал, – передразнивает меня Михалыч.

– Ого, да ты гений!

– Теперь Дениса не будут спрашивать по литературе! – чуть ли не срывается на крик Михалыч. Думаю, он имеет на это право: он-то использовал влияние своей матери только для того, чтобы попасть в наш, психолого-педагогический, класс. В остальном мать-учительница ему никогда не помогала.

– Может, оно и к лучшему: не стоит издеваться над классиками.

– Ты понимаешь, что это значит?! Это же вообще жирный беспредел!

– Скажу честно, мне плевать на них всех. И на институт мне тоже плевать. Если у нас в образовании творится такой беспредел, то я не хочу иметь ничего общего с ним. Надо строить свою жизнь таким образом, чтобы рано или поздно не наткнуться на пустоту на том месте, где, ты всё время думал, должно находиться что-то очень важное. В России нет образования, как не было электричества в Каменном веке. Но в Каменном веке научились использовать для своих нужд огонь, а в России хотят сразу всё, поэтому подыхают от невежества и необразованности.

– Чего ты мне несёшь бред? А как же курсы? Забыл наши планы?

– Не буду ездить я на эти курсы. Пускай платят за это дерьмо всякие инфантилы и «яркие» личности, которые настолько «яркие», что любая чушь, произнесённая ими, сияет. Правда, сияние это с коричневатым отливом, но человеческий глаз это не способен заметить. Заметить можно будет только разрушения, которые произойдут в стране лет через двадцать, когда все эти «яркие» личности займут все рабочие места.