Дачное Шмель летит или толстая пчёлка, нарезает круги над Вечоркой. На Вечорке варенье стоит — земляника, открытая банка. Забирается в будку собака, мордой в лапы уткнётся и спит. Комары позудят и отстанут. Игроки, накурившись, расставят офицеров, царей и солдат на доске чёрно-белого мира, и затикает солнце, что мина, превращаясь в багровый закат. Во второй половине июля жизнь прекрасна и воздух из тюля, а едва упадёшь на постель, заскулит заполошное эго, ослеплённое яркостью снега, оглушённое лязгом костей. «Из пункта А выходит поезд…»
Из пункта А выходит поезд и едет в некий контрапункт. Так начиналась эта повесть, которую сочти за труд прочесть, а впрочем, нет, не стоит. И так всё ясно: поезд, ночь. Мужик, уставший от историй, на нижней полке (ты точь-в-точь) покачивается, печален. Напротив – девушка с веслом. Они беседуют за чаем о том, что умерли весной; о том, как ждали на вокзале, в руках – пустые рюкзаки, о том, какие под глазами бывают страшные круги… Что ж, мы и сами умирали, дрожали, сидя у окна. А поезд мчался по спирали из контрапункта в точку А. Мячик Шёл, фонари считая, думал: на пятом Таню обниму. А Таня притворялась дурой, хотя и сохла по нему; изображала недотрогу, косилась в сторону… Но вот сидит и смотрит долго-долго на округлившийся живот в своей квартире на Софийской, идёт на кухню, пьёт кефир; ждёт мужа – усики и фиксы, а в голове всё тот же фильм прокручивают что ни сутки: подъём, автобус, служба, дом… Он ненавидит эту суку, кладёт под жало валидол; тоскует, выгнувшись в кровати монументальной запятой. В четверг – серебряная свадьба, рукой подать до золотой. Два внука – девочка и мальчик. Два серых старческих лица… Смотри, как тонет в речке мячик, как он захлёбывается. Окурок Зажигалка, затяжка, дымок струёй… Птичий город летит, голося. Кучевые чернильными монстрами пожирают замешкавшихся. Пляшут тени в окне занавешенном. Собирается с силами дождь. Если хочешь, добей пересмешника, но не радуйся, если добьёшь. «Это небо, оно не для чайников», — говорит неофиту аскет. Сигарета утешит молчальника, превратится в бычка на доске. Он стоит на краю, обливается смертным потом, боится упасть в облетевшей листвы усыпальницу или в урны зловонную пасть. Красноглазый, с лицом перекошенным заметался в давильне подошв… Если можешь, добей своё прошлое, но не жалуйся, если добьёшь. «Спасало, что есть зажигалка…» Спасало, что есть зажигалка, что куришь назло докторам; что ангелов быстрые галки мелькают в глазах по утрам. Зияние, звон и горенье — всё тонет в глубоком дыму, как будто испортилось зренье, но зрение нам ни к чему. Послушные третьему глазу, на гребне воздушной волны смыкаются клёны и вязы то с этой, то с той стороны. Их ветви похожи на вёсла. Их ветер качает навзрыд под тёмной небесною бронзой среди альбатросов и рыб. И вот, нарочит и халтурен, толчками, но льётся же свет. А умер ты или не умер, по-моему, разницы нет. «Снег под руку с дождём идёт по голым паркам…» Снег под руку с дождём идёт по голым паркам. Качают тополя незримых грудничков. Унылая пора, слепая санитарка: ни пуха, ни пера за стёклами очков. Ни пуха, ни пера, ни ясности, ни цели. И это хорошо, что цели не ясны; что вот она – зима, в чьём ледяном лице я читаю приговор, досматривая сны чужие, ну и что, мне нравятся чужие — в них неудобно жить, но умирать легко; здесь тот же мокрый снег, глаза его большие, текущие дождём сквозь пальцы двойников. Я наугад войду в один из снов вакантных и встречу двойника с дождём наперевес. Он выдохнет, вдохнёт и скажет, вероятно, что весь я не умру, но я хотел бы – весь. «Снег падает (хоть это он умеет)…» Снег падает (хоть это он умеет), лежит и ничего не понимает; и видит длинный ряд пустых скамеек, замёрзший сквер, коробочки трамваев. Ползёт аллеей, обдирая локти, спускается к реке обледеневшей; о головокружительном полёте вздыхает, как вздыхает потерпевший. Потом кричит, лишённый дара речи, поскольку знает, что через неделю окрепнет солнце, дрогнет лёд на речке, и с этим ничего нельзя поделать… Твердеют крылья, превращаясь в корни. Снег замирает, быстро обессилев, и видит сон короткий беспокойный — рой белых мух на фоне чёрно-синем. |
