Лёжа в тёмном углу на большом сундуке, я смотрела на потолок. То казался он мне рекой, готовой в любой момент унести в небо и посадить на пушистое облачко, то злым исполином, чьи лапы хотелось ударить Чем-то тяжелым, чтоб неповадно было. На самом деле, тёмный потолок был холстом, на который очень удобно наносить любые краски, даже те, которые живут только в воображении. Захотела и вот “синилетовая” краска слилась с “зелбелчёрной”. Создавая причудливых животных в цвете, я не заметила, как сознание нарисовало за меня огромный класс, доску и лакированные парты, от которых у меня часто чесалось в горле. Какое это было счастье, когда я чувствовала, что приступ удушья вот-вот накроет меня и я смогу выбежать из этого ненавистного помещения…

– Сегодня мы продолжим разбирать прямую речь. Итак, открываем учебники на тридцатой странице. Кто хочет прочитать правило, выделенное жирным шрифтом?

И тут я выдохнула. Облегчение. Несколько минут на отдых. Щёлкая пальцами под партой, я слышала, как часто бьётся сердце. Украдкой посмотрев на жакет, который, как мне казалось, ходил на мне ходуном, от громких ударов сердца, я сильнее сгорбилась. Склонившись над учебником, я молилась о том, чтобы урок поскорее закончился.

– Молодец, Ушкова. Продолжит Виноградова.

Сердце на мгновение замерло и с новой силой начало бить в грудь. Теперь учительница уже не спрашивала учеников по желанию, она сама выбирала, кто будет следующим чтецом.

– Спасибо, Леночка. Посмотрите, ребята, дефис выделяет прямую речь, – подойдя к доске, Елена Михайловна, начала что-то записывать.

А я вместо того, чтобы слушать, просто смотрела на доску и облегчённо выдыхала. Так хорошо, что были эти коротенькие минуты перерыва. Что бы я делала, не будь этой передышки. Сейчас я не представляю, как маленькой девочкой, я могла находиться под постоянным прессингом. Перманентное состояние стресса преследовало меня с тех пор, как я начала говорить и понимать, что говорю не как все.

Стоит ли говорить, что я училась в самой привилегированной школе Москвы. Сначала это была гимназия, потом гимназия превратилась в лицей, и мы стали лицеистами. Школьная форма, бейджи с именами, значки. А еще, знание нескольких иностранных языков, углублённое изучение информатики, этикета, бизнес менеджмента и всего прочего, при воспоминании чего меня начинает мутить.

– Петра, переверни страничку и начни читать же наконец, – еще раз, уже нервно, повторила учительница и подошла ко мне вплотную.

– В-в-все п-п-примеры п-п-прямой ре-ре-речи, ко-ко-ко-торые… – непреодолимое желание провалиться сквозь землю.

Задыхаясь, я читала, стараясь не задерживать класс. Ломая под партой пальцы, я то и дело вздрагивала от боли, превозмогая которую, я набирала в грудь больше воздуха, чтобы на выдохе снова задохнуться от спазмов коряво повторяющихся звуков.

– Знаешь, Петра, когда я была маленькой, я тоже часто заикалась, – как я ненавидела, когда уже немолодая женщина начинала вести себя как глупая девчонка, перед всем классом снова и снова позоря меня. – Были упражнения, которые я повторяла по несколько раз в день. И, как видишь, мне помогло. Сейчас я говорю, как человек.

«Как человек». Слышите? Она говорит, как человек. Она ощущает себя человеком. А кто я? Я не человек? Я животное? Я зверь? Я птица? Она не догадывается, что я существо – чувствующее боль! Существо, родившееся для того, чтобы чувствовать одну боль.

– Покажи нам свои упражнения, – дразнили меня дети на переменках. – Вытащи язык, покажи, а может он у тебя дырявый? – хихикали они, видя, как я выбегала из коридора.

Но куда бежать? С самого начала мне некуда было бежать. В класс идти? А что там? Что выбрать? Новый урок, больше напоминающий пыточную, чем помещение Храма Знаний, или шумный коридор, где каждый норовил передразнить меня.

Я спасалась в медпункте. До сих пор помню приятную пожилую женщину, которая мне бережно измеряла температуру после чего отпускала домой. У меня часто повышалась температура на нервной почве. Она понимала все, но молчала.

– Пе-пе-петка, одолжи двести рублей до завтра, – несколько раз на день ко мне подходили девчонки и мальчишки, клянча денег на обед.

Конечно, у каждого из них было достаточно денег в кошельках, но зачем было тратить свои, если существовала я – Пе-пе-петка, всегда готовая помочь. Эту кличку мне дали еще давно, когда я, представляясь в классе, никак не могла выговорить своё имя. Я не обижалась. Совсем дурёхой была. За глаза, они, конечно, называли меня покруче, но это было неважно. Чем дальше от меня уходило детство, тем больше я старалась войти в себя.

– Мне кажется, что ты отдаляешься от детей, – часто говорила мне наш школьный психолог.

Славная женщина, но уж больно разукрашенная. Она была похожа на какаду. Видимо, мать ей приплачивала, чтобы она чаще забирала меня в свой кабинет и учила жизни. И только раз я сказала ей, что думаю.

– А мне ка-ка-кажется, что я настолько глубоко спрята-та-талась в себя, что вы-выхожу только для того, чтобы ответить за-заикаясь на чей-то вопрос и снова скрыться. Я у-улитка. Вот, кто я.

– Хорошо, что не жираф, – рассмеялась женщина и тут же поправила макияж под глазами.

– Петра, мы все хотим, чтобы ты влилась в коллектив. Смотри, ребята так доброжелательны к тебе. А клички, так их дают всем. Машеньку называют Мальвинкой, Стёпу – Каракулем, а тебя, подумаешь, Пепеткой.

– Я не хочу бы-быть Пепеткой. Я хо-хо-хочу быть у-у-литкой, – остановив взгляд на тетрадках с психологическими тестами, я улыбнулась.

Никто не знал, даже не догадывался, как я любила писать. А эта заветная фраза: «Убрали всё со стола, оставили только листок бумаги…». Если бы вы знали, как я любила эти слова. В то время как ребята корчили недовольные мины, я готова была писать хоть на каждом уроке. Зачем вообще существуют устные уроки? Зачем ученикам принимать участие в чтении, когда всё это должна делать учительница. Заставлять детей читать, тем самым филоня, учитель не даёт никаких знаний. Что такое читать на автомате? Разве кто-то вдумывается, когда читает вслух? Ерунда. Каждый только и думает о том, чтобы отбарабанить поскорее текст и достать под партой мобильный телефон, или пилочку для ногтей. А для кого-то это сущее наказание. Я говорю о себе. О таких улитках, как я. Улитки, вы слышите меня? Я на вашей стороне! Я за то, чтобы устного чтения в школах не было. Возможно, если бы в школах больше внимания уделяли внутреннему миру ребёнка, из них получалось бы больше хороших взрослых.

– Ну хорош, Максимка, беги в школу. Авоську не забудь отдать бабе Даше по дороге, – сквозь сон я слышала женский голос, а проснулась я от запаха свежего хлеба.

– Мам, буди Петьку. Чего он спит?

– Прихворал наш Петька. Пусть отоспится. Всю ночь дохал, только к утру заснул. А ты ступай, а то в школу опоздаешь. Кому сказала, мать нужно слушать! Беги в школу!

– Хорошо-хорошо. Не буянь, – явно недовольный тем, что шагать до школы ему придётся в одиночестве, ответил мальчуган и громко закрыл за собой дверь.

– В магАзин не забудь забежать, Максимка, – крикнула в открытое окошко женщина и утёрла лоб своей мозолистой ладонью.

– Отобедай со мной, чем Бог послал. Здесь, как я погляжу, всё, что ты для нас и купила. Гляди, как всё славно получается. Ты поделилась с нами, а сейчас мы делимся с тобой.

– Спасибо. Вкусно па-пахнет. Это из пе-печки?

– Да, с утра опару на хлебушек приготовила. А кислые щи сварганила на скорую руку, чтобы Максимку как из школы сразу покормить. Да и Петьке отвар нужно будет сготовить.

– Приятный запах.

– Молочка парного хочешь?

– Нет, спасибо. Ни-ни-никогда его не пи-пила. Давайте я в следующий ра-раз.

– Тогда чайку пошмыркаем с калиной. Обожди, сейчас вернусь. Только из погреба достану пару баночек.

Я хотела спросить, что такое погреб, но говорить было лень. Было лень и думать. Положив локти на стол, я молча сидела на шатающемся стуле, закрыв глаза ладонями. Услышав, как заскрипела дверь, я вздрогнула и поспешила убрать руки со стола. С детства мне внушали, что так сидеть нельзя. Я не сопротивлялась этому. Кто их знает, а может и правда, крыша дома обрушилась бы, сядь я так в гостях у одной из тех наседок, которые, выходя из дома, надевали на себя все бриллианты разом. Это на тот случай, если кому-нибудь покажется, что их манто или платиновый телефон не дотягивают до уровня настоящего VIP.