Её слова еще долго играли со мной наперегонки. Игра называется «кто кого». Тенистые улицы, безлюдный пустырь, запах жареных семечек и свежей хвои. Подбежав к знакомой калитке, я немного отдышалась и постучалась в дверь. Почему-то никто не открывал. Сев на корточки, я обняла себя обеими руками за плечи. Мне нравилось так сидеть. Чувство безопасности и защищённости, вот что мне было нужно сейчас для души. Снова эти непонятные звуки, доносившиеся из котельной. То ли плач, то ли всхлипывания, то ли, шёпотом произнесённые слова, смысл которых мне не удавалось уловить.

– Ну вот ты где. Я с ног сбилась, всё тебя искала, – передо мной стояла растерянная женщина.

Сняв с себя платок, она утеала им пот со лба и начала причитать, как «напереживалась, прошерстив всю деревню вдоль и поперёк». Оказывается, меня искали еще несколько ребят, которых тётя Женя подключила на мои поиски. Рассказав всё, она, словно опомнилась наконец и начала озираться по сторонам. Я снова поймала её испуганный взгляд на маленьком сооружении у курятника. Побелённый, с одним крохотным оконцем, аккуратно стоял домик, который в деревне называют котельной.

– Ну хорош нам здесь стоять да кудахтать, – взяв меня за руку, женщина направилась в дом. – Мне же Петьку еще отпаивать. Захворал он что-то не на шутку. С пелён всё горлом мается бедолага.

– А чего Вы его к т-т-той женщине Пе-петровне не поведёте?

– Да ну тебя. Привела я его значится к ней. А она мне и говорит, мол, болеет она из-за меня. Что мол на мне грех какой серьёзный навис, и, если не отмолю его, то сынок пуще прежнего станет болеть. Ну я значится, развернулась и ушла. Жалко вот тогда по темени не саданула охламонке этой.

– Но сейчас Вы в хо-хороших отношениях?

– Да чего злобу-то таить? Какой с неё прок? Петровна мне травки даёт, чтобы я заваривала сыночке моему. А как начинает о грехах крякать, я стараюсь сразу-то и слинять. Чего слушать одно и тоже.

– Когда не знаешь, как помочь, начинаешь не-небылицы всякие приду-ду-думывать. Так наверное и Ва-ваша Петровна. Хо-хорошая сказочница.

– Да ладно, чего попусту языками молоть. Я что сказать то хотела. Нашлась хата для тебя. Завтра пойдёшь посмотришь.

– А сейчас н-нельзя?

По тому, как у меня загорелись глаза, женщина поняла, что сообщила мне очень радостную новость.

– Ну наверное можно. Мо-о-ожно наверное. Ключи то есть, – растягивая слова, отвечала Евгения.

То, что она водила пальцами по густой брови, явно говорило о том, что она думала. Такой глубокий мыслительный процесс прерывать было нельзя. Не хотелось мне сбивать ее с панталыку (да, как видите время, прожитое в деревне не прошло даром, понахваталась и я колоритных словечек).

Взвесив все «за», которых оказалось куда больше, чем «против», она очень оперативно вынесла мою сумку из дома и рукой дала понять, что мы уходим.

Не смотря на то, что на улицу тихонько опускались сумерки, мне не было страшно. Держа в руке одну-единственную сумку, я чувствовала себя уверенно. Сейчас мне было сложно представить то несметное количество вещей, которые остались висеть на вешалках в московском доме: переполненные шкафы ненужных нарядов, бесконечное количество обуви и сумок, несколько десятков шуб и пальто из самых дорогих столичных бутиков… Пустая трата денег. Безжизненный хлам. Ни запаха ели, ни звука сверчков.

Господи, сколько пыли. Сколько лишнего забивало мою комнату. Собственно, и носить все эти вещи я толком не умела. Каждое утро мне был заранее подобран костюм в школу. Не смотря на то, что у нас была строгая школьная форма, каждый пытался выделиться, выпендриться, что называется, «умыть» друг друга, обувая новую обувь и обязательно новую сумочку под цвет. А это тянуло за собой новую заколку для волос, часы и бижутерию. Мать злилась, когда я сопротивлялась этому безумию. Театр абсурда, в котором я должна была играть вместе с остальными, вводил меня в депрессию. Сама того не понимая, я чахла. Силы убывали с каждым днём. Я чувствовала, как превращалась в жалкое подобие самой себя. Это не могло длиться вечно. Сначала я перестала спать, потом начала отказывать от еды. Яркий свет раздражал так, что глаза слезились, а лоб покрывался потом. Я больше не могла вставать.

Не было сил даже лежать. Аннабель каждый день приглашала докторов, которые только и делали, что выкачивали из неё деньги. Каждый выписывал мне всё новые и новые лекарства: кто от анемии, кто он пониженного содержания гормонов, а кто-то даже умудрился выписать мне антидепрессант, к которому у меня возникло привыкание. На медицинском языке это называется лекарственной зависимостью. Мать не сильно интересовалась тем, как проходят мои дни дома. Отчима и подавно это не интересовало. Аннабель страшно бесило то, что я продолжаю лежать и толком не могу объяснить, что у меня болит. Одна Лариса, «Лора», как называла её мать, проводила со мной сутки напролёт. Она понимала меня, видела, что со мной. В вежливой форме, она бедная, тщетно пыталась втолковать матери причину моего состояния. Но мать была занята работой. Предстояли новые гастроли. Летний тур по городам России и Ближнего Зарубежья. Перед тем как отправиться в своё турне, она привела мне врача. Психотерапевта. Он понравился мне с первого взгляда. Молодой человек, приятной наружности, аккуратно пострижен, учтив, и главное, ни слова не говорил о таблетках. Моя мать перепоручила меня ему. Теперь он – Владислав, проводил около меня дни и ночи. На договорённость между Аннабель и ним никто не мог повлиять. Да о чём это я? «Никто не мог повлиять»… а кому было влиять? Кого в этом доме интересовала я? Кого в этом доме интересовало мнение других? Для матери было три мнения: её, отчима и неправильное. Моё, как вы понимаете, всегда было неправильным.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.