Просто пройти было бы рискованно. Какой-то шум раздался за дверью. Вновь я открыл ее и увидел, что стражники бегут по коридору от меня, тогда, недолго думая, я выстрелил пятью огненными шарами в их спины, каждый из которых достиг своей цели: все пять стражников рухнули на пол с глухим стуком, будто мешки с овощами.

Я сделался невидимым и пошел по коридору в том же направлении, что и стража, только держался возле стены. Коридор был довольно длинным, с каменными стенами и потолком. Здесь пахло сыростью. Растительность, мягкая, словно подушка, вылезала из стыков булыжников на стенах, свисала с потолка, пробивалась из пола. Она украшала это место яркими цветами забытой смерти.

Через тридцать шагов я обнаружил, что коридор поворачивает налево, а за ним виднелась массивная деревянная дверь с металлическими вставками. Я подошел и толкнул ее, она, как ни странно, открылась бесшумно, а сам я спрятался за стеной вне дверного проема, чтобы не попасть на линию огня того, кто находился в комнате или коридоре. Я заглянул внутрь, оставаясь по-прежнему невидимым, но никого не обнаружил. Эта комната была точной копией моей: стол, стоявший посередине, пустой стул рядом с ним и рубильник, регулирующий, видимо, какое-то поле, которое полностью обездвиживает пленника.

Я ступил за порог, чтобы охватить взглядом всю комнату, и лишь я ступил пару шагов, как посох, который был у меня в руке, предательски ударился об пол своей набойкой в основании, и в то же мгновение дверь с силой ударила меня в правое плечо и захлопнулась. На уровне рефлексов, я зажег огненный шар и приготовился поразить им нападающего, но повернувшись туда, где только что была открытая дверь, я обомлел. Там стояла Маэль, готовая броситься на того, кто зайдет в комнату, на лице ее застыла ярость. В этот момент мое сердце начало биться, словно собралось пробить грудную клетку, а дыхание перехватило от радости.

— Не нападай, это я, Эрик, — сказал я и снял невидимость, погасив огненный шар.

Ее лицо молнией озарилось радостной улыбкой. Она кинулась мне на шею и обняла так крепко, что это затрудняло дыхание; я ответил на объятие. Плечо взмокло: она не сдержала слез.

— Что они с тобой сделали? — Смог выдавить из себя я, — ты… Ты ведь… Я рад, что ты жива.

Маэль утерла слезы, отпрянула от меня, и лицо снова приобрело тот безмятежный вид, какой у нее был обычно.

— Нам надо выбраться отсюда, обсудим случившиеся немного позже, в более подходящей обстановке, потому что стража скоро начнет свой обход и увидит, что никого нет на посту, — ответила она.

Из груди ее вышло лезвие копья, окровавленное; с кончика капала кровь прямо мне на руку, я ощущал склизкое тепло ее живительной силы. Это лицо… выражение Маэль, как она умоляла прекратить страдания агонии, а затем погасшие глаза, прекрасные желтые глаза, в которых больше не горел свет жизни. Из-за спины эльфийки выглянул стражник, у которого было лицо мага, убитого мной, и чей посох я сейчас держал в руках. Маг засмеялся, и вдруг все вокруг поплыло, словно картина, на которую пролили воду, все смешалось, и я вновь оказался обездвиженным на стуле, а передо мной маг с посохом в руке.

— Тебе понравилось? Решил начать с простого, так сказать, по свежим ранам пройтись.

— Катись к черту! — яростно процедил я.

— Твои выражения не понимаю, если ты хотел мне сказать слова заклинания или поделиться секретом твоей магии, то изволь выражаться понятнее, — глядя прямо мне в глаза, грозно прорычал этот прык.

— Я. Твои. Глаза. Потушу! — Яростно процеживал я каждый слог.

— Это мы посмотрим. Но а пока я тебя буду учить вежливости.

Эльф взмахнул рукой, и я почувствовал ужасную режущую боль в руке. Кожа с нее начала, будто, сама слезать от локтя и к запястью. Я заорал от боли; боль была невыносимая, я пытался произнести заклинание на лечение, но не мог дотянуться до раны ни одним из запястий. Я почувствовал режущую боль на груди: с нее тоже начали снимать кожу. Вдруг все прекратилось также резко, как началось, и не осталось даже следа от свежевания.

— Так, так, так, — проговорил маг, — вот и первый шаг к плодотворному сотрудничеству: ты проговорил лечение? Хотел исцелить себя? Отвечай, как ты это хотел сделать?

— Ты жалок, — выдавил я из себя.

— Ты нерадивый ученик, не так подобает отвечать своему учителю, — со злобой на лице сказал он.

Я начал задыхаться, воздуха не хватало, но никак не получалось вздохнуть: грудь как будто сдавили, чтобы не дать наполниться воздухом, я бился в конвульсиях, страдал от рефлекса, который мог быть удовлетворен простым коротеньким вздохом. Я должен был умереть, но не мог, поэтому эта пытка продолжалась и продолжалась. Минуту? Вечность? Скорее вечность, по крайней мере, для меня точно невообразимо долго, а уж как для окружающих, так это меня едва ли интересовало в тот миг. В какой-то момент я почти ощутил эйфорию. Мучение неожиданно прекратилась, вот только никакого счастья, или хотя бы простого облегчения не было, я как будто проснулся и дышал. Это оставило отпечаток незавершенности, словно купил дорогую лошадь, а зубов у нее нет. Открыл глаза и увидел встревоженное лицо Маэль: она склонилась надо мной:

— Что с тобой, Эрик? Ты можешь встать? — Говорила она.

Я поднялся, потратив немало усилий на это, и огляделся: мы находились на холме, где ее поразило заклинанием.

— Что случилось? — спросил я.

— В тебя попали КОТом и усыпили, — нежно проговорила эльфийка, — но я с ними расправилась.

— Хорошо, что это был только сон, — холодный пот выступил на лбу. Вернуться в тюрьму своего разума мне бы не хотелось

— Тебе могли это внушить заклинанием, — сказала она.

Каштановые волосы Маэль развевались на ветру, ее чудесные глаза смотрели прямо мне в лицо; я обратил внимание на движение за ее спиной и сфокусировал взгляд мимо эльфийки, сзади нее: там стоял эльф с натянутым луком, и в следующую секунду стрела поразила Маэль прямо в грудь. Она вскрикнула и обмякла с застывшей гримасой боли — я не мог пошевелиться, все мое тело парализовало, а эльф, тем временем, подошел ко мне: его лицо было мне знакомо; эльф разразился жутковатым смехом и краски окружающего мира начали смешиваться в цветном месиве, стекающем по невидимому холсту.

— Тебе пришла какая-нибудь полезная мысль в голову? — спросил он.

— Она… она жива? — еле выговорил я.

— Я могу продолжать так весь день и ночь, не часто можно повеселиться от всей души.

— Она жива? — повторил я свой вопрос

— Не это тебя должно сейчас волновать. Ты ее больше никогда не сможешь увидеть, давай-ка я еще раз спрошу: ты хочешь мне отдать магические секреты и артефакты?

— Ка-ти-сь в ад! — ответил я ему.

— Снова непонятно выражаешься. Я всегда был противником этого глупого метода с внушением. Рано или поздно все понимают, что урон ненастоящий, но если сделать повреждения необратимыми… то и говорить уже хочется охотнее, ты не находишь? — говорил он медленно, наслаждаясь каждым словом. — Подержи, — обратился он к помощнику и отдал ему посох, — скажем королевской чете, что его не берут галлюцинации, они, конечно, расстроятся, ведь он спас нынешнего короля от смерти, но когда я вытяну из него секреты, то они будут довольны, — с особой злобой проговорил он.

Он взял кожаный сверток из рук слуги, и развернул его на столе: в нем лежало множество всяких инструментов с зубцами, вытянутые клещи, острые ножи, об которые взгляд резался. Комплект по доставке максимально невыносимой боли! И страданий!

Он взял длинные тонкие ножницы, а затем засунул их мне в обе ноздри; я пытался сопротивляться, но был парализован, и не мог пошевелить даже пальцами. Вдруг я услышал чей-то вопль, леденящий душу, осознание пришло не сразу, что это я кричу. Он соединил концы ножниц и перерезал мне носовую перегородку. Я уже не мог ни ясно видеть, ни четко соображать: слезы заполнили мои глаза, а пелена боли застелила разум. Тогда он к самому уху наклонился, и прошептал: